Лжи столько, что задохнуться можно.
20 апреля ( 1919 год, Одесса)
Лжи столько, что задохнуться можно. Все друзья, все знакомые, о которых прежде и подумать бы не смел как о лгунах, лгут теперь на каждом шагу. Ни единая душа не может не солгать, не может не прибавить и своей лжи, своего искажения к заведомо лживому слуху. И всё это от нестерпимой жажды, чтобы было так, как нестерпимо хочется. Человек бредит, как горячечный, и, слушая этот бред, весь день всё-таки жадно веришь ему и заражаешься им. Иначе, кажется, не выжил бы и недели. И каждый день это самоодурманивание достигает особой силы к вечеру - такой силы, что ложишься спать точно эфиром опоённый, почти с полной верой, что ночью непременно что-нибудь случится, и так неистово, так крепко крестишься, молишься так напряжённо, до боли во всём теле, что кажется, не может не помочь Бог, чудо, силы небесные. Засыпаешь, изнурённый от того невероятного напряжения, с которым просишь об их погибели и за тысячу вёрст, в ночь, в темноту, в неизвестность шлёшь всю свою душу к родным и близким, свой страх за них, свою муку, да сохранит и спасёт их Господь, и вдруг вскакиваешь среди ночи с бешено заколотившимся сердцем: где-то трах-трах-трах, иногда где-то совсем близко, точно каменный град по крышам, - вот оно, что-то таки случилось, кто-то, может быть, напал на город - и конец, крах этой проклятой жизни! А на утро опять отрезвление, тяжкое похмелье, кинулся к газетам - нет, ничего не случилось, всё тот же наглый и твёрдый крик, всё новые "победы". Светит солнце, идут люди, стоят у лавок очереди... и опять тупость, безнадёжность, опять впереди пустой, долгий день, да нет, не день, а дни, пустые, долгие, ни на что не нужные! Зачем жить, для чего? Зачем делать что-нибудь? В этом мире, в их мире, в мире поголовного хама и зверя, мне ничего не нужно...
"У нас совсем особая психика, о которой будут потом сто лет писать". Да мне-то какое утешение от этого? Что мне до того времени, когда от нас даже праху не останется? "Этим записям цены не будет". А не всё ли равно? Будет жить и через сто лет всё такая же человеческая тварь - теперь-то я уж знаю ей цену!
Бунин. Окаянные дни.
Лжи столько, что задохнуться можно. Все друзья, все знакомые, о которых прежде и подумать бы не смел как о лгунах, лгут теперь на каждом шагу. Ни единая душа не может не солгать, не может не прибавить и своей лжи, своего искажения к заведомо лживому слуху. И всё это от нестерпимой жажды, чтобы было так, как нестерпимо хочется. Человек бредит, как горячечный, и, слушая этот бред, весь день всё-таки жадно веришь ему и заражаешься им. Иначе, кажется, не выжил бы и недели. И каждый день это самоодурманивание достигает особой силы к вечеру - такой силы, что ложишься спать точно эфиром опоённый, почти с полной верой, что ночью непременно что-нибудь случится, и так неистово, так крепко крестишься, молишься так напряжённо, до боли во всём теле, что кажется, не может не помочь Бог, чудо, силы небесные. Засыпаешь, изнурённый от того невероятного напряжения, с которым просишь об их погибели и за тысячу вёрст, в ночь, в темноту, в неизвестность шлёшь всю свою душу к родным и близким, свой страх за них, свою муку, да сохранит и спасёт их Господь, и вдруг вскакиваешь среди ночи с бешено заколотившимся сердцем: где-то трах-трах-трах, иногда где-то совсем близко, точно каменный град по крышам, - вот оно, что-то таки случилось, кто-то, может быть, напал на город - и конец, крах этой проклятой жизни! А на утро опять отрезвление, тяжкое похмелье, кинулся к газетам - нет, ничего не случилось, всё тот же наглый и твёрдый крик, всё новые "победы". Светит солнце, идут люди, стоят у лавок очереди... и опять тупость, безнадёжность, опять впереди пустой, долгий день, да нет, не день, а дни, пустые, долгие, ни на что не нужные! Зачем жить, для чего? Зачем делать что-нибудь? В этом мире, в их мире, в мире поголовного хама и зверя, мне ничего не нужно...
"У нас совсем особая психика, о которой будут потом сто лет писать". Да мне-то какое утешение от этого? Что мне до того времени, когда от нас даже праху не останется? "Этим записям цены не будет". А не всё ли равно? Будет жить и через сто лет всё такая же человеческая тварь - теперь-то я уж знаю ей цену!
Бунин. Окаянные дни.