белое море, 87
Беломорская кафедральная практика была у нас в 87.
Окрестности ББС прекрасны тихой уютной красотой. В этой красоте нет ничего печального, она скупа и сдержанна. Среди моря на скалах растут леса, повсюду лежат огромные валуны и камни поменьше, морошка, черника и голубика устилают пространство своими маленькими кустиками, деревья кривоваты и низкорослы. Камни покрыты светлой блевотой лишайников, а если отойти дальше от моря, то можно любоваться круглыми подушками северных мхов, у которых отсутствуют корни. Если такую подушку снять и подсушить, она останется в неизменном виде навечно. Ее можно забрать домой и любоваться на нее в городских условиях, вспоминая диковины северного лета. Но на ее месте уже многие годы ничего не вырастет. Каждый шаг там - икэбана, каждый объект - сувенир. Но все это - памятники природы. Ягоды и грибы, множество рыб и морских обитателей, неяркое солнце - все это можно определить двумя словами - скупое изобилие. Душа мира смотрит на нас слегка осуждающе. Места эти заповедные, и преподы вечно твердили нам: не вытаптывай литораль! Там мы учились устранять следы своего пребывания, но все равно, я постоянно чувствовала, что люди несовершенны, что они слишком вмешиваются в жизнь животных, растений и минералов, и вмешательство это жадное и агрессивное. Ловля рыбы, собирание грибов и ягод… Меня по жизни мучит совесть перед местами, в которые я врываюсь с удочкой и корзинкой.
Это изобилие меня тогда поразило. И всех наших студентов. Мы бросились собирать грибы, сперва брали любые подберезовики, потом - только маленькие, потом - только шляпки. Первые три дня шел дождь, и все наши грибы, повешенные на длинных нитках у печки в лаборатории, завоняли запахом немытых трусов. Десятикратно увеличенным при том! Потом погода устаканилась, и пошли подосиновики, намного более крепкие, с красными шляпками.
Рыбная ловля там как нигде: можно ловить с лодки, можно ставить перемет. Для перемета берут леску с несколькими крючками, на крючки насаживают червей пескожилов (arenikola marina), потом кончики лески прижимают камнями в зоне прилива. Пережидают прилив. Во время отлива можно снимать готовый урожай - небольшие тресочки, камбалки и других небольших рыбок.
Время на Белом море сужается до предела. Никто не спит, да и жалко спать. Белые ночи, окружающие красоты, обостренное внимание противоположного пола, просто неимоверная радость общения, интересные беседы на крыльце, прогулки по окрестностям. Событий за три недели хватает в обычной жизни на целый год. А ведь надо еще работать - ставить эксперименты и ходить на занятия.
Наша пожилая преподша вела себя так, словно никогда не была молодой: поднимала нас в 9 утра и гнала сонных в лабораторию, где на теоретических занятиях мы пытались дополучить остаток сна, склонившись на стол. Она вела себя как надсмотрщик, хотя к чести ее сказать, никакой злости не проявляла, один лишь педантизм. Я как-то на нее сильно разозлилась, и совершила некую оккультную манипуляцию, в которой после очень раскаивалась: нарисовала ее на бумажке и ткнула в портрет булавкой. На утро она пришла на занятие с забинтованной рукой. Я уже и забыла про свое «колдовство», но некий Веник обратил мое внимание на то, что оно сработало. Я до сих пор не верю в то, что это не было совпадением, но повторить этот нехороший поступок не захочу никогда.
Первое время нашу группу сопровождал кафедральный инженер Леша (впоследствии именовавшийся Крестным), потом он уехал. Этот Леша недолго прослужил в инженерах: уже ко времени приезда на ББС у него дома была собственноручно оборудована звукозаписывающая студия, он играл на саксофоне и гитаре и бредил творчеством. Впоследствии он-таки организовал джаз-бенд, которым руководит и играет по сию пору…
А тогда - тогда много чего начиналось. Леша привез гитару с усилителем, маракасы, флейту. Мы писали с ним тексты, бродили по скалам и трассе и непрерывно генерили разные творческие идеи. После он рассказывал, что исписанной за немногие дни терадки ему хватило на очень долгое время. Отношения у нас были платонические, чего некоторые просто не поняли: как-то, прошатавшись всю ночь по окрестностям, мы завалились к ним в аспирантскую общагу (девчонки закрылись на задвижку) и задрыхли на разных койках, одетые. Леша жил вместе с нашим кафедральным аспирантом. Наутро этот аспирант увидел, как мы дрыхнем в одежде без задних ног, некоторое время пялил на нас вытаращенные глаза, а потом все же растолкал нас на занятия. Аспирант отличался поистине пещерным мышлением, о чем могут дать судить два его перла, запомнившиеся мне надолго: «Если Гребенщиков - это Б.Г., то я Бэгэхульник!» «Психически больные люди - это все равно, что животные. Как с животными с ними и следует обращаться», - и это аспирант МГУ, физиолог…
Нашу группу, как самых главных маргиналов, обязали чистить туалеты типа «сортир», которых на ББСе было шесть или семь кабинок. Задание прямо сказать, малоприятное. И чтобы не ударить лицом в эти самые туалеты, сочинили мы стихи на тему поддержки чистоты в даблах. Красиво написали на картонках и фанерках и прибили на каждый тубзик свое стихотворение. Продержались стихи всего один сезон. Потом их разобрали фанаты (а может, кому-то растопок для костра не хватило). Годы спустя, меня просили восстановить эту поэзию, но эклер есть эклер, а экспромт есть экспромт. Помню только одно творение:
Чистота - залог здоровья,
Шлет нам солнышко привет!
Пусть сияет наш народный
Деревянный туалет!
Вскоре на ББС приехали знакомые битломаны Сюль, Стар и Индеец. Люди они были невероятно творческие и креативные.
на фото: Стар, Индеец, Эйса
Стар:
На фотке даже аппликации на майке задумана и выполнена Старом.
Родители вложились в воспитание всех троих по полной: кроме эмержентной музыкальной школы и знания английского, эти девушки обладали еще незаурядными художественными способностями и очень любили животных; не только любили, но и умели ухаживать за ними в домашних условиях. Сюль к тому же закончил с отличием художку. Особенно ему удавались лошади и всевозможные пейзажи. Индеец рисовал на ББСе стенгазеты, где очень похоже изображал абсолютно всех (похоже, но не обидно), расписывал стены в столовой, шил себе одежду, а мне - мне он сшил потрясающий ксивник, прошедший со мной огонь, воду и канализацию. В тот свой приезд на Белое море голову Индейца венчала огромная джинсовая кепка, которая потом отошла по наследству именно мне.
Стар умел шить и сочинять всякое-разное: например юмористическую пьесу про путешествие к созвездию Пиздеца. Еще Стар придумал нацепить множество разных пуговиц на пенсионерские ботинки «прощай молодость», был замечен на мосфильмовской улице режиссерами детских передач и приглашен на ТВ для участия в передаче про пуговицы. В передаче мы снимались вместе, осенью: меня Стар позвал, чтобы показать изумленной публике мою шляпу а-ля Григорян с огромной зеленой пуговицей и вот эту сумку:
Мне очень нравилась специальность Стара - арахнология. Он любил пауков, изучал их и превосходно изображал в цвете. Дома у него висел плакат с нарисованным черепом на фоне звездного неба. Но самое великое произведение Стара была небольшая летучая мышь из пластики, с крылышками на крючочках, со стеклянными глазками и меховым тельцем. Это был шедевр миниатюрной пластики.
Сюль и Индеец тоже не отставали в области пластического искусства: Индеец облепливал пластикой банки, а на эту основу сажал пластиковых саламандр в натуральную величину. Потом он их запекал в духовке, красил и покрывал лаком. Смотрелись саламандры как живые!
Сюль тоже лепил чудных миниатюрных зверей из пластики, и даже, в отличие от Индейца и Стара ухитрялся их реализовывать, чем поддерживал свой скромный студенческий бюджет.
Сперва битломаны обломались: их жизнь на ББС на первом курсе была ну такой феерией, что ступивши вторично на благословенную почву биостанции, они впали в легкий облом и разочарование. Особенно - чувствительный Стар, которого прямо размазало по стенке столовой, и было больно смотреть, как он стоит и корчится в муках ностальгии. А ностальгировать было о чем: их фотки с прошлого курса производили впечатление непрерывной феерии…
Впрочем, вскоре они адаптировались, развели вечером огонек в печи, пошли грибочки, ягодки, пение Битлов под аккомпанемент Индейца на фоно в столовой. Мы ходили в лес, лазали по скалам, всяко-разно друг друга фоткали, и даже порой совсем без одежды. Среди скал, каменных стенок с красивыми кривыми сосенками и прочим северным антуражем. Смотрелось неплохо!
Я со своей стороны врубала народ в БГ, но если своих однокурсников как-то врубила, то Сюль, Стар и Индеец прониклись не слишком. Зато впоследствии Индеец очень
профанател с Крематория.
на ББС в общаге,87
…Миги жизни сочтены…- писал великий Блок. Эти миги были сочтены и утрамбованы как драгоценные крупинки. Каждая секунда на ББС казалась драгоценностью и, ярко сверкнув, она исчезала в вечности. Помню момент, - такие бывают редко, - когда я шла по трассе одна (трассой на ББСе называют ЛЭП), смотрела на маленькие песчаные холмики, поросшие северной растительностью, и даже не пыталась эту растительность определить. Все в моем бессонном мозгу сконцентрировалось в стройную четкую многомерную систему, личный опыт и мысли пришли в гармонию, и я услышала внутри себя голос. Голос не звучал, он как бы написался, обозначился в мыслях. Высший голос. Я вопросила его: кто ты. И мне был дан ответ.
Какое-то время я пребывала в состоянии сосредоточения, потом вернулась к привычным делам и жизни. Но что-то во мне стало меняться, что-то новое стало расти внутри, новое направление мысли? Жизни?
Именно после того случая я крестилась, уже зимой 87-88. Это было самое безбашенное время для меня, но как говорят люди : «Долбанутого Бог бережет». Так я начинала свой путь к Богу, но это были только первые шаги, и помогли мне в том два человека - Леша Крестный и одна преподавательница. С ней мы познакомились и подружились тогда же, и я пригласила ее в крестные, хотя крестилась я совершеннолетней, и мне не нужны были восприемники. Но участие моих беломорских друзей было для меня важным. Мне хотелось, чтобы именно эти люди сопровождали меня и помогли совершить этот шаг.
Окрестности ББС прекрасны тихой уютной красотой. В этой красоте нет ничего печального, она скупа и сдержанна. Среди моря на скалах растут леса, повсюду лежат огромные валуны и камни поменьше, морошка, черника и голубика устилают пространство своими маленькими кустиками, деревья кривоваты и низкорослы. Камни покрыты светлой блевотой лишайников, а если отойти дальше от моря, то можно любоваться круглыми подушками северных мхов, у которых отсутствуют корни. Если такую подушку снять и подсушить, она останется в неизменном виде навечно. Ее можно забрать домой и любоваться на нее в городских условиях, вспоминая диковины северного лета. Но на ее месте уже многие годы ничего не вырастет. Каждый шаг там - икэбана, каждый объект - сувенир. Но все это - памятники природы. Ягоды и грибы, множество рыб и морских обитателей, неяркое солнце - все это можно определить двумя словами - скупое изобилие. Душа мира смотрит на нас слегка осуждающе. Места эти заповедные, и преподы вечно твердили нам: не вытаптывай литораль! Там мы учились устранять следы своего пребывания, но все равно, я постоянно чувствовала, что люди несовершенны, что они слишком вмешиваются в жизнь животных, растений и минералов, и вмешательство это жадное и агрессивное. Ловля рыбы, собирание грибов и ягод… Меня по жизни мучит совесть перед местами, в которые я врываюсь с удочкой и корзинкой.
Это изобилие меня тогда поразило. И всех наших студентов. Мы бросились собирать грибы, сперва брали любые подберезовики, потом - только маленькие, потом - только шляпки. Первые три дня шел дождь, и все наши грибы, повешенные на длинных нитках у печки в лаборатории, завоняли запахом немытых трусов. Десятикратно увеличенным при том! Потом погода устаканилась, и пошли подосиновики, намного более крепкие, с красными шляпками.
Рыбная ловля там как нигде: можно ловить с лодки, можно ставить перемет. Для перемета берут леску с несколькими крючками, на крючки насаживают червей пескожилов (arenikola marina), потом кончики лески прижимают камнями в зоне прилива. Пережидают прилив. Во время отлива можно снимать готовый урожай - небольшие тресочки, камбалки и других небольших рыбок.
Время на Белом море сужается до предела. Никто не спит, да и жалко спать. Белые ночи, окружающие красоты, обостренное внимание противоположного пола, просто неимоверная радость общения, интересные беседы на крыльце, прогулки по окрестностям. Событий за три недели хватает в обычной жизни на целый год. А ведь надо еще работать - ставить эксперименты и ходить на занятия.
Наша пожилая преподша вела себя так, словно никогда не была молодой: поднимала нас в 9 утра и гнала сонных в лабораторию, где на теоретических занятиях мы пытались дополучить остаток сна, склонившись на стол. Она вела себя как надсмотрщик, хотя к чести ее сказать, никакой злости не проявляла, один лишь педантизм. Я как-то на нее сильно разозлилась, и совершила некую оккультную манипуляцию, в которой после очень раскаивалась: нарисовала ее на бумажке и ткнула в портрет булавкой. На утро она пришла на занятие с забинтованной рукой. Я уже и забыла про свое «колдовство», но некий Веник обратил мое внимание на то, что оно сработало. Я до сих пор не верю в то, что это не было совпадением, но повторить этот нехороший поступок не захочу никогда.
Первое время нашу группу сопровождал кафедральный инженер Леша (впоследствии именовавшийся Крестным), потом он уехал. Этот Леша недолго прослужил в инженерах: уже ко времени приезда на ББС у него дома была собственноручно оборудована звукозаписывающая студия, он играл на саксофоне и гитаре и бредил творчеством. Впоследствии он-таки организовал джаз-бенд, которым руководит и играет по сию пору…
А тогда - тогда много чего начиналось. Леша привез гитару с усилителем, маракасы, флейту. Мы писали с ним тексты, бродили по скалам и трассе и непрерывно генерили разные творческие идеи. После он рассказывал, что исписанной за немногие дни терадки ему хватило на очень долгое время. Отношения у нас были платонические, чего некоторые просто не поняли: как-то, прошатавшись всю ночь по окрестностям, мы завалились к ним в аспирантскую общагу (девчонки закрылись на задвижку) и задрыхли на разных койках, одетые. Леша жил вместе с нашим кафедральным аспирантом. Наутро этот аспирант увидел, как мы дрыхнем в одежде без задних ног, некоторое время пялил на нас вытаращенные глаза, а потом все же растолкал нас на занятия. Аспирант отличался поистине пещерным мышлением, о чем могут дать судить два его перла, запомнившиеся мне надолго: «Если Гребенщиков - это Б.Г., то я Бэгэхульник!» «Психически больные люди - это все равно, что животные. Как с животными с ними и следует обращаться», - и это аспирант МГУ, физиолог…
Нашу группу, как самых главных маргиналов, обязали чистить туалеты типа «сортир», которых на ББСе было шесть или семь кабинок. Задание прямо сказать, малоприятное. И чтобы не ударить лицом в эти самые туалеты, сочинили мы стихи на тему поддержки чистоты в даблах. Красиво написали на картонках и фанерках и прибили на каждый тубзик свое стихотворение. Продержались стихи всего один сезон. Потом их разобрали фанаты (а может, кому-то растопок для костра не хватило). Годы спустя, меня просили восстановить эту поэзию, но эклер есть эклер, а экспромт есть экспромт. Помню только одно творение:
Чистота - залог здоровья,
Шлет нам солнышко привет!
Пусть сияет наш народный
Деревянный туалет!
Вскоре на ББС приехали знакомые битломаны Сюль, Стар и Индеец. Люди они были невероятно творческие и креативные.
на фото: Стар, Индеец, Эйса
Стар:
На фотке даже аппликации на майке задумана и выполнена Старом.
Родители вложились в воспитание всех троих по полной: кроме эмержентной музыкальной школы и знания английского, эти девушки обладали еще незаурядными художественными способностями и очень любили животных; не только любили, но и умели ухаживать за ними в домашних условиях. Сюль к тому же закончил с отличием художку. Особенно ему удавались лошади и всевозможные пейзажи. Индеец рисовал на ББСе стенгазеты, где очень похоже изображал абсолютно всех (похоже, но не обидно), расписывал стены в столовой, шил себе одежду, а мне - мне он сшил потрясающий ксивник, прошедший со мной огонь, воду и канализацию. В тот свой приезд на Белое море голову Индейца венчала огромная джинсовая кепка, которая потом отошла по наследству именно мне.
Стар умел шить и сочинять всякое-разное: например юмористическую пьесу про путешествие к созвездию Пиздеца. Еще Стар придумал нацепить множество разных пуговиц на пенсионерские ботинки «прощай молодость», был замечен на мосфильмовской улице режиссерами детских передач и приглашен на ТВ для участия в передаче про пуговицы. В передаче мы снимались вместе, осенью: меня Стар позвал, чтобы показать изумленной публике мою шляпу а-ля Григорян с огромной зеленой пуговицей и вот эту сумку:
Мне очень нравилась специальность Стара - арахнология. Он любил пауков, изучал их и превосходно изображал в цвете. Дома у него висел плакат с нарисованным черепом на фоне звездного неба. Но самое великое произведение Стара была небольшая летучая мышь из пластики, с крылышками на крючочках, со стеклянными глазками и меховым тельцем. Это был шедевр миниатюрной пластики.
Сюль и Индеец тоже не отставали в области пластического искусства: Индеец облепливал пластикой банки, а на эту основу сажал пластиковых саламандр в натуральную величину. Потом он их запекал в духовке, красил и покрывал лаком. Смотрелись саламандры как живые!
Сюль тоже лепил чудных миниатюрных зверей из пластики, и даже, в отличие от Индейца и Стара ухитрялся их реализовывать, чем поддерживал свой скромный студенческий бюджет.
Сперва битломаны обломались: их жизнь на ББС на первом курсе была ну такой феерией, что ступивши вторично на благословенную почву биостанции, они впали в легкий облом и разочарование. Особенно - чувствительный Стар, которого прямо размазало по стенке столовой, и было больно смотреть, как он стоит и корчится в муках ностальгии. А ностальгировать было о чем: их фотки с прошлого курса производили впечатление непрерывной феерии…
Впрочем, вскоре они адаптировались, развели вечером огонек в печи, пошли грибочки, ягодки, пение Битлов под аккомпанемент Индейца на фоно в столовой. Мы ходили в лес, лазали по скалам, всяко-разно друг друга фоткали, и даже порой совсем без одежды. Среди скал, каменных стенок с красивыми кривыми сосенками и прочим северным антуражем. Смотрелось неплохо!
Я со своей стороны врубала народ в БГ, но если своих однокурсников как-то врубила, то Сюль, Стар и Индеец прониклись не слишком. Зато впоследствии Индеец очень
профанател с Крематория.
на ББС в общаге,87
…Миги жизни сочтены…- писал великий Блок. Эти миги были сочтены и утрамбованы как драгоценные крупинки. Каждая секунда на ББС казалась драгоценностью и, ярко сверкнув, она исчезала в вечности. Помню момент, - такие бывают редко, - когда я шла по трассе одна (трассой на ББСе называют ЛЭП), смотрела на маленькие песчаные холмики, поросшие северной растительностью, и даже не пыталась эту растительность определить. Все в моем бессонном мозгу сконцентрировалось в стройную четкую многомерную систему, личный опыт и мысли пришли в гармонию, и я услышала внутри себя голос. Голос не звучал, он как бы написался, обозначился в мыслях. Высший голос. Я вопросила его: кто ты. И мне был дан ответ.
Какое-то время я пребывала в состоянии сосредоточения, потом вернулась к привычным делам и жизни. Но что-то во мне стало меняться, что-то новое стало расти внутри, новое направление мысли? Жизни?
Именно после того случая я крестилась, уже зимой 87-88. Это было самое безбашенное время для меня, но как говорят люди : «Долбанутого Бог бережет». Так я начинала свой путь к Богу, но это были только первые шаги, и помогли мне в том два человека - Леша Крестный и одна преподавательница. С ней мы познакомились и подружились тогда же, и я пригласила ее в крестные, хотя крестилась я совершеннолетней, и мне не нужны были восприемники. Но участие моих беломорских друзей было для меня важным. Мне хотелось, чтобы именно эти люди сопровождали меня и помогли совершить этот шаг.