О зле упрощения и симпатиях
Между предметами и явлениями есть взаимодействия гораздо более тонкие, чем обычно принято замечать. Часто их не принимают во внимание. И напрасно. На этих тонких взаимодействиях строится очень многое. Простейший пример - возникновение интереса и антипатии "на гормональном уровне". Благодаря этим симпатиям или антипатиям человека берут или не берут на работу. Его оценивают с первого взгляда, с первых слов. Работодатель, инспектор отдела кадров как правило решает, взять или не взять кандидата сразу же, с первых слов. А остальное собеседование служит лишь подтверждением мнения, сложившегося в первые секунды контакта.
Точно также обстоит с приемом в неформальные сообщества. Если там строгий отбор - как, например, в общество поэтов, где нет посвящения, худсовета и других процедур приема и голосования, где кандидата единолично принимает какая-нибудь шишка, его стихов могут даже не прослушать. Даже не взирая на рекомендации членов. Просто взглянут на человека и поставят про себя штамп: "не наш". И больше не заметят, что бы он ни говорил, как бы не пытался доказать свое право принадлежать к сообществу.
Точно также обстоит между предметами и людьми: страсть к определенного рода пище объясняется физиологией, но страсть эстетическая несет в себе помимо физиологии, еще какую-то загадку, - в ней соединяется все: история прежних жизней индивида, его темперамент, его опыт, вкус, чутье и напластования чуждых мнений, - влияния людей, которые его воспитывали. Кто-то с детства обожает собак, кому-то нравятся котики.
Какие-то предметы обихода вызывают немотивированный страх: одни формы пугают, другие - притягивают.
Какой-то ребенок увлеченно собирает камни, не может не принести домой с прогулки хоть пару тусклых галек. А кто-то зачарован конфетной оберткой, что блестит чуть иначе, чем другие похожие фантики. Фанатичная страсть к невзрачным, но чем-то таинственным кактусам, скучные книги, покорившие массу читателей - чем? - объяснения не выдерживают никакого логического анализа.
Аляповатые, склепанные неумелыми руками поделки, идущие нарасхват. И шедевры, исчезающие вместе с авторами в глубине времен. Их забывают, они врастают в толщу бытия, как раковины в породу.
Казалось, безвкусие может торжествовать. Но нет - снова какой-то мальчик достает с библиотечной полки забытую книгу в картонной обложке. На обложке - нечто героически-плакатное, трудноразличимое из-за многочисленных надломов и разрывов. Пятен, сделанных предыдущими читателями. Он открывает первую страницу...
Проходят годы. Он покидает страну, но опыт, свой неполный (ибо опыт индивида всегда грешит неполнотой) опыт, частичные знания (университетов не кончал) он несет читателю. Теперь уже на просторах интернета. И странно - в его писаниях, - часто неумных, взглядах на жизнь, - часто вздорных, воспоминаниях - провинциальных, в его категоричных и неоправданных мнениях содержится некая драгоценная частица (не обаяние, - он не стремиться нравиться и часто грубо авторитарен в комментах), благодаря которой хочется читать все, что он пишет.
Не спрашивайте у меня его ник, я не вносила его в список и читаю из своего запасного журнала. Такие никогда не примут меня в друзья, я имею печальный опыт. И не думайте, что я увлечена этим снобом: он не в моем вкусе, даже на аве он лыс, как колено и надменен, как новый бачок от унитаза. Лишь драгоценный дух прошедшего времени, милые черты его рисунков, болтливость и что-то еще - непонятное - примиряют меня с ним, побуждают читать и думать над написанным.
Точно также обстоит с приемом в неформальные сообщества. Если там строгий отбор - как, например, в общество поэтов, где нет посвящения, худсовета и других процедур приема и голосования, где кандидата единолично принимает какая-нибудь шишка, его стихов могут даже не прослушать. Даже не взирая на рекомендации членов. Просто взглянут на человека и поставят про себя штамп: "не наш". И больше не заметят, что бы он ни говорил, как бы не пытался доказать свое право принадлежать к сообществу.
Точно также обстоит между предметами и людьми: страсть к определенного рода пище объясняется физиологией, но страсть эстетическая несет в себе помимо физиологии, еще какую-то загадку, - в ней соединяется все: история прежних жизней индивида, его темперамент, его опыт, вкус, чутье и напластования чуждых мнений, - влияния людей, которые его воспитывали. Кто-то с детства обожает собак, кому-то нравятся котики.
Какие-то предметы обихода вызывают немотивированный страх: одни формы пугают, другие - притягивают.
Какой-то ребенок увлеченно собирает камни, не может не принести домой с прогулки хоть пару тусклых галек. А кто-то зачарован конфетной оберткой, что блестит чуть иначе, чем другие похожие фантики. Фанатичная страсть к невзрачным, но чем-то таинственным кактусам, скучные книги, покорившие массу читателей - чем? - объяснения не выдерживают никакого логического анализа.
Аляповатые, склепанные неумелыми руками поделки, идущие нарасхват. И шедевры, исчезающие вместе с авторами в глубине времен. Их забывают, они врастают в толщу бытия, как раковины в породу.
Казалось, безвкусие может торжествовать. Но нет - снова какой-то мальчик достает с библиотечной полки забытую книгу в картонной обложке. На обложке - нечто героически-плакатное, трудноразличимое из-за многочисленных надломов и разрывов. Пятен, сделанных предыдущими читателями. Он открывает первую страницу...
Проходят годы. Он покидает страну, но опыт, свой неполный (ибо опыт индивида всегда грешит неполнотой) опыт, частичные знания (университетов не кончал) он несет читателю. Теперь уже на просторах интернета. И странно - в его писаниях, - часто неумных, взглядах на жизнь, - часто вздорных, воспоминаниях - провинциальных, в его категоричных и неоправданных мнениях содержится некая драгоценная частица (не обаяние, - он не стремиться нравиться и часто грубо авторитарен в комментах), благодаря которой хочется читать все, что он пишет.
Не спрашивайте у меня его ник, я не вносила его в список и читаю из своего запасного журнала. Такие никогда не примут меня в друзья, я имею печальный опыт. И не думайте, что я увлечена этим снобом: он не в моем вкусе, даже на аве он лыс, как колено и надменен, как новый бачок от унитаза. Лишь драгоценный дух прошедшего времени, милые черты его рисунков, болтливость и что-то еще - непонятное - примиряют меня с ним, побуждают читать и думать над написанным.