Наедине с Мариной Ивановной
МЦ: Ни на люди выйти, ни людей посмотреть.
Только книжки читать. Я и читала.
Э: Вот бывают книжки - ни то, ни се. Я их отрицаю и забрасываю. Я их не ем. Литература, она же как пища. И есть литература неудобоваримая. Хотя и считается полезной, «потамучта доктор прописал». Для развития головного мозгу. Но есть авторы, чьи книги насыщают. А записные книжки Марины Цветаевой - и питают и лечат. И вдохновляют жить и мыслить. Старинный лытдыбр. Хочется написать комменты Марине Ивановне. Я и пишу. И это не наглость - какая-то там Эйса, и Марина Ивановна: она сама обращается к читателям, которые будут через сто лет. Они будут, я знаю! - пишет она в девятнадцатом.
МЦ: О маленькой книжке Ахматовой можно написать десять томов - и ничего не прибавишь. А о бесчисленных томах полного собрания сочинений Брюсова напишешь только одну книжку - величиной с ахматовскую и тоже ничего не прибавишь.»
Э: Точно!
МЦ: Душу я определенно чувствую посредине груди. Она овальная, как яйцо, и когда я вздыхаю. Это она дышет.
Э: У меня тоже душа посредине груди, только она с маленькое яйцо, с голубиное, и источает нестерпимо яркий голубой свет. Она светится, даже когда я сплю. А дышу я животом, поэтому душа всегда непожвижна.
МЦ: О Башкирцевой.
Мужчинам в Башкирцевой мешает ум, женщинам - красота.
Любовь к себе, вознесенная до пафоса - вот Башкирцева. Было что-то спартанское в этой любви.
Дар ли богов, божественное ли проклятие - любовь к себе Башкирцевой - но в этой судьбе бесспорно побывали Боги.
Всякий дар богов - проклятье.
Главная, основная ценность Башкирцевой - в том, что она - она.
Башкирцева не понимала стихов. - Пусть себе рифмуют, лишь бы только это мне не мешало! - думаю, что она - как многие люди - после какого-нибудь дурного стихотворения раз навсегда отождествила «поэтическое» (в дурном смысле)- с поэзией.
Башкирцева - сама стихи, такой же подарок поэтам, как Дон-Жуан, Жанна д`Арк.»
Э: Башкирцева - это Воля. Она умерла не от чахотки, - она себя загнала волевыми усилиями. Как Гурджиев внушал своим ученикам загнать себя до смерти. И они загоняли себя и умирали от чахотки.
Через себя не перепрыгнешь!
Героизм…
Марина Ивановна о героизме:
«Героизм - это противоестественность. Любить соперницу, спать с прокаженным. Христос - главным образом - проповедник героизма!
Два источника героизма: - «Терять нечего!»(рабочий) - «Приобретать нечего!» (аристократ)
Э: Насчет Христа не согласна.
Вы сами героичны, Марина Ивановна. Потому что возвышенны.
__________
МЦ: Подробность какого-нибудь описания почти всегда в ущерб его точности.
«Анна Ахматова». - Какое в этом великолепное отсутствие уюта!
Обаяние Игоря Северянина - также непоправимо, как обаяние цыганских романсов.
Игорь Северянин. Танго в поэзии.
Берусь из многочисленных томов игоря Северянина выбрать книжку вечных, прекрасных, вне-временных стихов. Утверждаю, что это поэт определенно Божьей милостью. Некая сомнительность его в том, что он третий сорт в мире любит явно, а первый - тайно. - Поэт пронзительной честности.
Первого сорта у меня в жизни были только стихи и дети.
Что я делаю на свете? - Слушаю свою душу.
Ни народностей, друг, ни сословий. Две расы: божественная и скотская. Первые всегда слышат музыку, вторые - никогда. Первые - друзья, вторые - враги. Есть впрочем, еще третья: те, что слышат музыку раз в неделю. - «Знакомые».
Э: Марина Ивановна, теперь знакомые заполонили мир. Здороваются и идут мимо. Им не до меня. Но я точно знаю, что раз в неделю, да, раз в неделю, - они точно слушают музыку.
Марина Ивановна:
Душа - под музыку - странствует. Странствует - изменяется. Вся моя жизнь - под музыку.
Любовь ли вышла из музыки - или Музыка из Любви?
Все нерассказанное - непрерывно.
Поэт. Это человек, который сбрасывает с себя - одну за другой - все тяжести. И эти тяжести, сброшенные путем слова, несут потом на себе - в виде рифмованных строчек - другие люди.
Э: Марина Ивановна, как легки ваши «тяжести». Иногда они как бриллианты.
И они не только рифмованные.
Ваша проза, Ваши дневники…
МЦ: Поэт - утопающий, снабженный от природы великолепным спасательным кругом. Знает об этом и все-таки верит, что тонет.
Буря, это вздох всего неба. Душа, это вздох всего мира.
Э: Есть одна знакомая, у нее было несколько мужей, и, помимо этого, какие-то романтические истории. Когда она рассказывала про свой очередной роман, то сжимала руки и все повторяла: «Не похоти ради, не похоти ради…» Она - единственный избалованный ребенок в семье. Выйдя в самостоятельную жизнь, она вместо любви, которая ее окружала, ступила в яму. И в этих романах она искала опору, ту любовь родителей, которой вдруг не стало.
МЦ: История некоторых встреч. Эквилибристика чувств.
Э: 100 лет назад эквилибристика чувств был еще возможна. Сейчас - сплошной эквилибр ума. Люди разучились играть сердцами!
МЦ: Сколько материнских поцелуев падает на недетские головы - и сколько нематеринских - на детские!
Есть тела, удивительно похожие на душу.
Э: Я долго жила с таким человеком. Этим он меня смертельно обманывал.
МЦ: Нет чувства собственности своего тела.
Единственный выход в старости - ведьма. Не бабушка, а бабка.
Любовница и ведьма. Одно стоит другого.
Сейчас в моем распоряжении только один способ благодарности: стихи. Накормят обедом, одолжат детскую кроватку: скажу стихи, напишу стихи.
Душа платит за тело.
Как мне бы хотелось говорить стихи бескорыстно, - просто, чтобы меня любили! - И платить за обед - обедом!
Мытье пола у хамки. - «Еще лужу подотрите! Повесьте шляпку! Нет, я совсем не умею мыть пола, знаете - поясница болит. Вы наверное с детства привыкли!»
Молча глотаю слезы.
То, что для других - реальная жизнь (торговаться, продавать, приписываться, отписываться, получать разрешения и т.д.) для меня - горячечный бред.
Моя душа отсутствует в моей жизни. Моя жизнь минует мою душу. Моей жизни дела нет до моей души.
Поэтому - привыкаю легко принимать услуги.
- Господи, ведь это не мне, не для меня! Мне ничего не нужно!
Предательство уже указывает на любовь. Нельзя предать знакомого.
Некоторые люди относятся к внешнему миру с какой-то придирчивостью (дети, - дальнозоркие - писатели типа Чехова и А.Н.Толстого). С такими мне утомительно и скучно.
Э: чувствую то же самое. Кроме А.Толстого. Так и не смогла его возненавидеть, даже узнав про все его козни по отношению к современникам. Что касается Чехова - всегда ненавидела его глубокой личной ненавистью, которую стремилась изжить, перерасти. Но до конца так и не смогла. Еще остается работать и работать над собой. Хотя Чеховым-художником всегда восхищалась. Ненавидела его материализм и интонацию. Интонация Чехова раздражает меня, бесит!
МЦ: Семья… Да, скучно, да (слово не вписано), да, сердце не бьется… Не лучше ли: друг, любовник?
Но поссорившись с братом, я все-таки вправе сказать: «Ты должен мне помочь, потому что ты мой брат (муж-отец). А любовнику (Большое л - Любовь) этого не скажешь - ни за что - язык отрежешь!
Веками освященное право интонации. - Родство по крови грубо и прочно, родство по избранию - тонко. Где тонко, там и рвется.
Э: Да, так вот и я с моими друзьями и компом. Скольких уже потеряла!
МЦ: В слове «боты» есть какая-то неизъяснимая (вполне изъяснимая) вульгарность.
Э: Вульгарность осталась, только боты все - в ЖЖ!
МЦ: Нет маленьких событий. Есть маленькие люди.
Конечная точка линии, исходной точкой которой является Очарование - есть Магия.
Три породы женщин: 1) Светящиеся, 2) блистающие, 3) жгущие. Первых (мэтерлинковских - Св. Цецилий - вроде жены В.Иванова) ненавижу. Третьих не понимаю, люблю только вторых - себя.
Мне каждый нужен, ибо я ненасытна. Но другие чаще всего даже не голодны, отсюда это вечно напряженное внимание: нужна ли я?
Мы с Алей определенно вне жизни, - парии, хотя и почетные. Все визиты ко мне: или из сожаления, или из желания восторга, все - почему-то. Никто не приходит просто.
А кто больше меня любит самую простую жизнь?
Я, кажется требую, чтобы меня сейчас любили, как будут любить через сто лет.
Так же безнадежно, как требовать деньги в счет - очень верного! Но через сто лет! - наследства.
И самое обидное, что я ведь знаю, как меня будут любить через сто лет!
- Вы - через сто лет! - почему я никогда не узнаю, какие у Вас глаза?
Нужно писать только те книги, от отсутствия которых - страдаешь.
Можно показывать тело, как красавица, и можно показывать тело, как нищий, - сквозь дыры - абсолютно- невинно. - Я.
Бог правильно сделал, не дав мне Красоты. (Нарочно пишу с большой буквы, чтобы не подумали, что я урод!) - Я - да еще красавица - это слишком, - даже для меня!
Когда я думаю о своей смерти, я в глубоком недоумении: куда же денется вся эта любовь?
Только книжки читать. Я и читала.
Э: Вот бывают книжки - ни то, ни се. Я их отрицаю и забрасываю. Я их не ем. Литература, она же как пища. И есть литература неудобоваримая. Хотя и считается полезной, «потамучта доктор прописал». Для развития головного мозгу. Но есть авторы, чьи книги насыщают. А записные книжки Марины Цветаевой - и питают и лечат. И вдохновляют жить и мыслить. Старинный лытдыбр. Хочется написать комменты Марине Ивановне. Я и пишу. И это не наглость - какая-то там Эйса, и Марина Ивановна: она сама обращается к читателям, которые будут через сто лет. Они будут, я знаю! - пишет она в девятнадцатом.
МЦ: О маленькой книжке Ахматовой можно написать десять томов - и ничего не прибавишь. А о бесчисленных томах полного собрания сочинений Брюсова напишешь только одну книжку - величиной с ахматовскую и тоже ничего не прибавишь.»
Э: Точно!
МЦ: Душу я определенно чувствую посредине груди. Она овальная, как яйцо, и когда я вздыхаю. Это она дышет.
Э: У меня тоже душа посредине груди, только она с маленькое яйцо, с голубиное, и источает нестерпимо яркий голубой свет. Она светится, даже когда я сплю. А дышу я животом, поэтому душа всегда непожвижна.
МЦ: О Башкирцевой.
Мужчинам в Башкирцевой мешает ум, женщинам - красота.
Любовь к себе, вознесенная до пафоса - вот Башкирцева. Было что-то спартанское в этой любви.
Дар ли богов, божественное ли проклятие - любовь к себе Башкирцевой - но в этой судьбе бесспорно побывали Боги.
Всякий дар богов - проклятье.
Главная, основная ценность Башкирцевой - в том, что она - она.
Башкирцева не понимала стихов. - Пусть себе рифмуют, лишь бы только это мне не мешало! - думаю, что она - как многие люди - после какого-нибудь дурного стихотворения раз навсегда отождествила «поэтическое» (в дурном смысле)- с поэзией.
Башкирцева - сама стихи, такой же подарок поэтам, как Дон-Жуан, Жанна д`Арк.»
Э: Башкирцева - это Воля. Она умерла не от чахотки, - она себя загнала волевыми усилиями. Как Гурджиев внушал своим ученикам загнать себя до смерти. И они загоняли себя и умирали от чахотки.
Через себя не перепрыгнешь!
Героизм…
Марина Ивановна о героизме:
«Героизм - это противоестественность. Любить соперницу, спать с прокаженным. Христос - главным образом - проповедник героизма!
Два источника героизма: - «Терять нечего!»(рабочий) - «Приобретать нечего!» (аристократ)
Э: Насчет Христа не согласна.
Вы сами героичны, Марина Ивановна. Потому что возвышенны.
__________
МЦ: Подробность какого-нибудь описания почти всегда в ущерб его точности.
«Анна Ахматова». - Какое в этом великолепное отсутствие уюта!
Обаяние Игоря Северянина - также непоправимо, как обаяние цыганских романсов.
Игорь Северянин. Танго в поэзии.
Берусь из многочисленных томов игоря Северянина выбрать книжку вечных, прекрасных, вне-временных стихов. Утверждаю, что это поэт определенно Божьей милостью. Некая сомнительность его в том, что он третий сорт в мире любит явно, а первый - тайно. - Поэт пронзительной честности.
Первого сорта у меня в жизни были только стихи и дети.
Что я делаю на свете? - Слушаю свою душу.
Ни народностей, друг, ни сословий. Две расы: божественная и скотская. Первые всегда слышат музыку, вторые - никогда. Первые - друзья, вторые - враги. Есть впрочем, еще третья: те, что слышат музыку раз в неделю. - «Знакомые».
Э: Марина Ивановна, теперь знакомые заполонили мир. Здороваются и идут мимо. Им не до меня. Но я точно знаю, что раз в неделю, да, раз в неделю, - они точно слушают музыку.
Марина Ивановна:
Душа - под музыку - странствует. Странствует - изменяется. Вся моя жизнь - под музыку.
Любовь ли вышла из музыки - или Музыка из Любви?
Все нерассказанное - непрерывно.
Поэт. Это человек, который сбрасывает с себя - одну за другой - все тяжести. И эти тяжести, сброшенные путем слова, несут потом на себе - в виде рифмованных строчек - другие люди.
Э: Марина Ивановна, как легки ваши «тяжести». Иногда они как бриллианты.
И они не только рифмованные.
Ваша проза, Ваши дневники…
МЦ: Поэт - утопающий, снабженный от природы великолепным спасательным кругом. Знает об этом и все-таки верит, что тонет.
Буря, это вздох всего неба. Душа, это вздох всего мира.
Э: Есть одна знакомая, у нее было несколько мужей, и, помимо этого, какие-то романтические истории. Когда она рассказывала про свой очередной роман, то сжимала руки и все повторяла: «Не похоти ради, не похоти ради…» Она - единственный избалованный ребенок в семье. Выйдя в самостоятельную жизнь, она вместо любви, которая ее окружала, ступила в яму. И в этих романах она искала опору, ту любовь родителей, которой вдруг не стало.
МЦ: История некоторых встреч. Эквилибристика чувств.
Э: 100 лет назад эквилибристика чувств был еще возможна. Сейчас - сплошной эквилибр ума. Люди разучились играть сердцами!
МЦ: Сколько материнских поцелуев падает на недетские головы - и сколько нематеринских - на детские!
Есть тела, удивительно похожие на душу.
Э: Я долго жила с таким человеком. Этим он меня смертельно обманывал.
МЦ: Нет чувства собственности своего тела.
Единственный выход в старости - ведьма. Не бабушка, а бабка.
Любовница и ведьма. Одно стоит другого.
Сейчас в моем распоряжении только один способ благодарности: стихи. Накормят обедом, одолжат детскую кроватку: скажу стихи, напишу стихи.
Душа платит за тело.
Как мне бы хотелось говорить стихи бескорыстно, - просто, чтобы меня любили! - И платить за обед - обедом!
Мытье пола у хамки. - «Еще лужу подотрите! Повесьте шляпку! Нет, я совсем не умею мыть пола, знаете - поясница болит. Вы наверное с детства привыкли!»
Молча глотаю слезы.
То, что для других - реальная жизнь (торговаться, продавать, приписываться, отписываться, получать разрешения и т.д.) для меня - горячечный бред.
Моя душа отсутствует в моей жизни. Моя жизнь минует мою душу. Моей жизни дела нет до моей души.
Поэтому - привыкаю легко принимать услуги.
- Господи, ведь это не мне, не для меня! Мне ничего не нужно!
Предательство уже указывает на любовь. Нельзя предать знакомого.
Некоторые люди относятся к внешнему миру с какой-то придирчивостью (дети, - дальнозоркие - писатели типа Чехова и А.Н.Толстого). С такими мне утомительно и скучно.
Э: чувствую то же самое. Кроме А.Толстого. Так и не смогла его возненавидеть, даже узнав про все его козни по отношению к современникам. Что касается Чехова - всегда ненавидела его глубокой личной ненавистью, которую стремилась изжить, перерасти. Но до конца так и не смогла. Еще остается работать и работать над собой. Хотя Чеховым-художником всегда восхищалась. Ненавидела его материализм и интонацию. Интонация Чехова раздражает меня, бесит!
МЦ: Семья… Да, скучно, да (слово не вписано), да, сердце не бьется… Не лучше ли: друг, любовник?
Но поссорившись с братом, я все-таки вправе сказать: «Ты должен мне помочь, потому что ты мой брат (муж-отец). А любовнику (Большое л - Любовь) этого не скажешь - ни за что - язык отрежешь!
Веками освященное право интонации. - Родство по крови грубо и прочно, родство по избранию - тонко. Где тонко, там и рвется.
Э: Да, так вот и я с моими друзьями и компом. Скольких уже потеряла!
МЦ: В слове «боты» есть какая-то неизъяснимая (вполне изъяснимая) вульгарность.
Э: Вульгарность осталась, только боты все - в ЖЖ!
МЦ: Нет маленьких событий. Есть маленькие люди.
Конечная точка линии, исходной точкой которой является Очарование - есть Магия.
Три породы женщин: 1) Светящиеся, 2) блистающие, 3) жгущие. Первых (мэтерлинковских - Св. Цецилий - вроде жены В.Иванова) ненавижу. Третьих не понимаю, люблю только вторых - себя.
Мне каждый нужен, ибо я ненасытна. Но другие чаще всего даже не голодны, отсюда это вечно напряженное внимание: нужна ли я?
Мы с Алей определенно вне жизни, - парии, хотя и почетные. Все визиты ко мне: или из сожаления, или из желания восторга, все - почему-то. Никто не приходит просто.
А кто больше меня любит самую простую жизнь?
Я, кажется требую, чтобы меня сейчас любили, как будут любить через сто лет.
Так же безнадежно, как требовать деньги в счет - очень верного! Но через сто лет! - наследства.
И самое обидное, что я ведь знаю, как меня будут любить через сто лет!
- Вы - через сто лет! - почему я никогда не узнаю, какие у Вас глаза?
Нужно писать только те книги, от отсутствия которых - страдаешь.
Можно показывать тело, как красавица, и можно показывать тело, как нищий, - сквозь дыры - абсолютно- невинно. - Я.
Бог правильно сделал, не дав мне Красоты. (Нарочно пишу с большой буквы, чтобы не подумали, что я урод!) - Я - да еще красавица - это слишком, - даже для меня!
Когда я думаю о своей смерти, я в глубоком недоумении: куда же денется вся эта любовь?