Рукопись не найденая в ...
... Так я и застрял в Фишгарде, Уэльс. Мне не нравилась местная погода, местная кухня и местный акцент, но ясно, что ничего было с этим не поделать. В конце концов я обнаружил кабачок с дурацким названием "У ржавого рыцаря" и обосновался там. Мои дни протекали одинаково: я просыпался, клял последними словами "Пароходную компанию Лео Мак-Дауна" и отправлялся вниз, завтракать. После завтрака я одевался и шел в город. Я спускался по набережной в старый порт, с неудовольствием глядя на облака, чаек, яхты, детей, прохожих, собак и автомобили. Наверное вид у меня был дикий и дурацкий, но меня это не волновало. Единственное, что меня интересовало, так это прибыла ли чертова посылка. В почтовом отделении меня уже хорошо знали и когда я вваливался внутрь, жизнерадостный как бульдог и добродушный как пьяный ирландец, служащие кидались в стороны. Думаю, они играли в покер на то, кому сегодня предстоит общаться со мной и один парнишка, с тощей шеей, глазами навыкате и коллекцией прыщей, судя по всему вечно проигрывал. Как именно ему с такой физиономией должно было везти в любви я не знал, но к слову сказать...
* * *
... Так мы и познакомились. Я бы не назвал наши отношения дружескими или даже приятельскими, чаще всего он приветственно кивал при моем появлении и не возражал, когда я, ухватив свою первую пинту, располагался рядом. Мы молча пили пиво и с неудовольствием оглядывали окружающих. Его вечно скверное настроение и брезгливая гримаса на лице вызывали во мне своеобразное уважение, ведь ему, судя по всему, вовсе не нужна была опаздывающая посылка для того, чтобы ненавидеть весь этот мир. При обычных обстоятельствах я бы, пожалуй, ни за что не связался с этаким типом, но обстоятельства были необычные и я находил, что его общество мне как раз под стать.
Первый раз я услышал от него фразу длиннее чем, "проклятые шотландцы" или "бармен, еще одну" в тот вечер, когда в Сотби продали эту мазню Лотарелло. Ну знаете, семь цветных пятен за три миллиона фунтов? Телевизор был включен и мы могли наблюдать, как кусок материи за два пятьдесят семь с размазанной по нему краской на семьдесят пенсов ушли, после продолжительного торга, какой-то греческой толстухе всего лишь за стоимость хорошего дома в Сити.
- Идиоты! - буркнул мой приятель и я был с ним полностью согласен.
- И они смеют называть это искусством! - к моему удивлению продолжил он.
- Ну, - протянул я, - О вкусах не спорят.
Не то, чтобы я любил Лотарелло, но мне как раз и хотелось поспорить. Из чистого упрямства.
- Чушь собачья! - фыркунул он, - О вкусах спорят как и обо всем прочем. Эта дрянь, что нам тут показали, пошлая мазня и не нужны очки, чтобы это увидеть.
- Критики называют Лотарелло вдохновителем нео-экспрессионизма, - указал я.
- Да ослы они, ваши критики. - бухнул он кружкой о стол, - Полагают, что могут указывать людям, что им следует думать и что им следует любить только оттого, что навыдумывали слов подлиннее, да щеголяют ими направо и налево. Их счастье, что пачкотня вроде этой, - он махнул рукой в сторону телевизора, - Пользуется спросом у людишек, которым денег девать некуда. Из-за этого простой человек напрочь лишился вкуса и годится нынче лишь на роль зеваки, а не зрителя.
- Да вы, мой друг, - усмехнулся я, - Никак собрались изобличать пороки общества?
- Мне нет дела до пороков общества, - он уставился на меня в упор, - Мне есть дело до зрителя.
Я внезапно понял, что передо мной еще один непризнанный гений и мне стало скучно. Это, похоже, отразилось у меня на лице, потому что он криво ухмыльнулся, подтянул к себе салфетку и достал карандаш.
- Полагаете меня одним из этих завистливых ничтожеств? - хмыкнул он, - Так я вам покажу.
Несколькими уверенными движениями...
* * *
... В маленькой мансарде. Я с размаху впечатался лбом в балку и отсутствие света сменилось яркими искрами, заплясавшими у меня в глазах. Когда они угасли, оказалось, что он уже зажег лампы.
- Сейчас, - буркнул он, - Встаньте вон там.
Он ткнул рукой в сторону середины комнаты и я послушно встал на указанное место. Напротив оказался завешаный тряпокой мольберт. Мой хозяин аккуратно выставил свет, придирчиво осмотрел экспозицию и сдернул тряпку. Черт возьми! Я, как уже и сказал, немного понимал в живописи, но здесь даже не нужно было разбираться, здесь достаточно было видеть. Это был шедевр, проклятье, настоящий шедевр! Я поймал себя на том, что забыл дышать и медленно выдохнул. Острожно шагнув вперед я чуть наклонился и увидел, что картина словно ожила. Мальчик в середине... Погодите, я расскажу. На картине была изображена...
* * *
... И внезапно до меня дошло. Ну конечно! Лавкрафт! "Запретная книга" Как я мог быть таким идиотом?! Я вскочил с кровати и принялся торопливо одеваться. Едва натянув куртку я выскочил в ночь и помчался в сторону старого порта.
Когда я ворвался в мансарду полотно пылало. Джошуа сидел напротив и смотрел на огонь с таким же выражением, с которым кошка глядит в камин.
- Что вы делаете?! - закричал я и вцепился себе в волосы.
- Не беспокойтесь, Поль, - добродушно отозвался он, - У меня есть огнетушитель, мансарда не займется.
Я кинулся, не знаю на него и к картине и он встретил меня профессиональным регбиским ударом плечом по ребра. Я закашлялся и упал, потом попытался ...
* * *
... - Как вы могли? - горько спросил я его.
- Да полно вам, Поль, - отмахнулся он и приложился к кружке.
- Но зачем?! - воскликнул я и сразу закашлялся.
- Это же ясно, - пожал он плечами, - Сильнее удовольствия от созидания только наслаждение от разрушения. Сжигать чужую картину показалось мне нечестным, вот я и решил...
- Как вы могли, - повторил я безнадежно. - Это был шедевр!
- Я знаю, - серьезно ответил он, - Иначе затея вовсе не имела бы смысла.
- Вы варвар! Эта картина принадлежала людям.
- Чушь собачья, она принадлежала мне. Я ее создал.
- Искусство не может принадлежать одному человеку.
- Скажите это вашему Лотарелло или той гречанке. Нет, Поль, вещь принадлежит тому, кто ее создал. Или купил. Эта картина была моей и я мог сделать с ней все, что ни пожелаю.
- Но зачем тогда было показывать ее мне?
Он задумчиво уставился на меня.
- Акт творения, - наконец сказал он, - Завершен только тогда, когда вещь видит зритель. Без этого она словно беконовское дерево, не существует.
- Значит, - горько ухмыльнулся я, - Она принадлежала не только вам, но и мне.
- Ну конечно, - хмыкнул он, - Да вы хотя бы представляете...
* * *
... Так мы и познакомились. Я бы не назвал наши отношения дружескими или даже приятельскими, чаще всего он приветственно кивал при моем появлении и не возражал, когда я, ухватив свою первую пинту, располагался рядом. Мы молча пили пиво и с неудовольствием оглядывали окружающих. Его вечно скверное настроение и брезгливая гримаса на лице вызывали во мне своеобразное уважение, ведь ему, судя по всему, вовсе не нужна была опаздывающая посылка для того, чтобы ненавидеть весь этот мир. При обычных обстоятельствах я бы, пожалуй, ни за что не связался с этаким типом, но обстоятельства были необычные и я находил, что его общество мне как раз под стать.
Первый раз я услышал от него фразу длиннее чем, "проклятые шотландцы" или "бармен, еще одну" в тот вечер, когда в Сотби продали эту мазню Лотарелло. Ну знаете, семь цветных пятен за три миллиона фунтов? Телевизор был включен и мы могли наблюдать, как кусок материи за два пятьдесят семь с размазанной по нему краской на семьдесят пенсов ушли, после продолжительного торга, какой-то греческой толстухе всего лишь за стоимость хорошего дома в Сити.
- Идиоты! - буркнул мой приятель и я был с ним полностью согласен.
- И они смеют называть это искусством! - к моему удивлению продолжил он.
- Ну, - протянул я, - О вкусах не спорят.
Не то, чтобы я любил Лотарелло, но мне как раз и хотелось поспорить. Из чистого упрямства.
- Чушь собачья! - фыркунул он, - О вкусах спорят как и обо всем прочем. Эта дрянь, что нам тут показали, пошлая мазня и не нужны очки, чтобы это увидеть.
- Критики называют Лотарелло вдохновителем нео-экспрессионизма, - указал я.
- Да ослы они, ваши критики. - бухнул он кружкой о стол, - Полагают, что могут указывать людям, что им следует думать и что им следует любить только оттого, что навыдумывали слов подлиннее, да щеголяют ими направо и налево. Их счастье, что пачкотня вроде этой, - он махнул рукой в сторону телевизора, - Пользуется спросом у людишек, которым денег девать некуда. Из-за этого простой человек напрочь лишился вкуса и годится нынче лишь на роль зеваки, а не зрителя.
- Да вы, мой друг, - усмехнулся я, - Никак собрались изобличать пороки общества?
- Мне нет дела до пороков общества, - он уставился на меня в упор, - Мне есть дело до зрителя.
Я внезапно понял, что передо мной еще один непризнанный гений и мне стало скучно. Это, похоже, отразилось у меня на лице, потому что он криво ухмыльнулся, подтянул к себе салфетку и достал карандаш.
- Полагаете меня одним из этих завистливых ничтожеств? - хмыкнул он, - Так я вам покажу.
Несколькими уверенными движениями...
* * *
... В маленькой мансарде. Я с размаху впечатался лбом в балку и отсутствие света сменилось яркими искрами, заплясавшими у меня в глазах. Когда они угасли, оказалось, что он уже зажег лампы.
- Сейчас, - буркнул он, - Встаньте вон там.
Он ткнул рукой в сторону середины комнаты и я послушно встал на указанное место. Напротив оказался завешаный тряпокой мольберт. Мой хозяин аккуратно выставил свет, придирчиво осмотрел экспозицию и сдернул тряпку. Черт возьми! Я, как уже и сказал, немного понимал в живописи, но здесь даже не нужно было разбираться, здесь достаточно было видеть. Это был шедевр, проклятье, настоящий шедевр! Я поймал себя на том, что забыл дышать и медленно выдохнул. Острожно шагнув вперед я чуть наклонился и увидел, что картина словно ожила. Мальчик в середине... Погодите, я расскажу. На картине была изображена...
* * *
... И внезапно до меня дошло. Ну конечно! Лавкрафт! "Запретная книга" Как я мог быть таким идиотом?! Я вскочил с кровати и принялся торопливо одеваться. Едва натянув куртку я выскочил в ночь и помчался в сторону старого порта.
Когда я ворвался в мансарду полотно пылало. Джошуа сидел напротив и смотрел на огонь с таким же выражением, с которым кошка глядит в камин.
- Что вы делаете?! - закричал я и вцепился себе в волосы.
- Не беспокойтесь, Поль, - добродушно отозвался он, - У меня есть огнетушитель, мансарда не займется.
Я кинулся, не знаю на него и к картине и он встретил меня профессиональным регбиским ударом плечом по ребра. Я закашлялся и упал, потом попытался ...
* * *
... - Как вы могли? - горько спросил я его.
- Да полно вам, Поль, - отмахнулся он и приложился к кружке.
- Но зачем?! - воскликнул я и сразу закашлялся.
- Это же ясно, - пожал он плечами, - Сильнее удовольствия от созидания только наслаждение от разрушения. Сжигать чужую картину показалось мне нечестным, вот я и решил...
- Как вы могли, - повторил я безнадежно. - Это был шедевр!
- Я знаю, - серьезно ответил он, - Иначе затея вовсе не имела бы смысла.
- Вы варвар! Эта картина принадлежала людям.
- Чушь собачья, она принадлежала мне. Я ее создал.
- Искусство не может принадлежать одному человеку.
- Скажите это вашему Лотарелло или той гречанке. Нет, Поль, вещь принадлежит тому, кто ее создал. Или купил. Эта картина была моей и я мог сделать с ней все, что ни пожелаю.
- Но зачем тогда было показывать ее мне?
Он задумчиво уставился на меня.
- Акт творения, - наконец сказал он, - Завершен только тогда, когда вещь видит зритель. Без этого она словно беконовское дерево, не существует.
- Значит, - горько ухмыльнулся я, - Она принадлежала не только вам, но и мне.
- Ну конечно, - хмыкнул он, - Да вы хотя бы представляете...