почти про животных
Я женщина кроткая и смирная. Однако изредка на меня находит неведомый стих, заставляющий совершать идиотские поступки. По накалу идиотизма они, слава богу, не сравнятся с попыткой выстрелить себе в лоб, делая селфи с пистолетом, но для уравновешенной меня эти взбрыки - нечто из ряда вон выходящее. Я уже рассказывала, как гналась за пикапером с криками «вернись, я все прощу» и реанимировала труп ежа. В первом случае не нашла понимания у жертвы, а во втором у семьи, закапывавшей усопшего раз за разом.
Редкими провалами в состояние «веселый придурок» я страдаю с юности. С возрастом еще более-менее научилась прикусывать язык, а в школе бывало тяжело. Придурковатость охватывала на ровном месте, когда, казалось, ничто не предвещало, и выплескивалась неожиданным образом. В десятом классе, опоздав после обеда на урок физики, на вопрос учительницы «что послужило причиной опоздания» я, не задумываясь, брякнула, что мы с подругой кидались на улице сменкой, разбили окно в кабинете директора, секретарь стала помогать нам собирать осколки и случайно (!) резанула себе по сонной артерии. "Кровь так и хлестала, - удрученно сказала я, вытирая чистую ладонь платком. - Хорошо, что был лейкопластырь!»
Теперь внимание. Девочка. Отличница. Участница всяких олимпиад и проч. - и вдруг несет эту адову ахинею. Как не поверить! Учительница побледнела и кинулась из кабинета.
Когда дверь за ней захлопнулась, подруга обратила ко мне ошарашенное лицо. «ЧТО НА ТЕБЯ НАШЛО?» - шепотом, но при этом капслоком вопросила она.
Ни тогда у меня не было ответа на этот вопрос, ни сейчас.
Пять минут спустя учительница вернулась и молча села за стол. Искоса посмотрела на меня и как ни в чем не бывало раскрыла журнал.
- А что с Ниной Васильевной? - решился спросить кто-то.
- Лейкопластырь не пригодился, - сухо ответила она.
После уроков я горячо извинялась.
Но мне с дурацкими эскападами оказалось далеко до моей школьной приятельницы Гюзель. Гюзель была ладная татарка с белоснежными зубами и роскошными черными косами до пояса. Строгая, немногословная, несколько высокомерная - типичная зубрила с манией величия. Любая одежда на ней выглядела накрахмаленной школьной формой. Обувь Гюзели всегда блестела как черешня после дождя. Частные уроки музыки пять раз в неделю, вокал, рисование, фигурное катание - Гюзель была примерной девочкой.
И вот эта девочка заперла в фортепиано своей учительницы по музыке двух хомяков.
Хомяки были ее собственные. Она принесла их домой к учительнице в коробочке, а в конце урока улучила минуту и спрятала под крышкой.
До визита следующего ученика прошло несколько часов. И когда учительница откинула крышку, ее встретило озверелое хомячье.
Мало того, что хомяки за время заточения вдребезги засрали инструмент, они еще и немедленно разбежались прочь. У преподавательницы музыки была идиосинкразия на мышей, поэтому она не испытала большого удовольствия, глядя как две рыжих тушки прячутся в укромных местах ее квартиры.
Был скандал. Учительница отказалась от занятий. Один из хомяков так и не нашелся, сгинул где-то в зарослях нот, бедняга.
Когда я осторожно спросила Гюзель, зачем она выкинула такой фортель, Гюзель обернулась ко мне, сверкнула глазами и проговорила с чеканной ненавистью в голосе: "Они. Мне. Осточертели".
Я не стала уточнять, кого она имела в виду.
Редкими провалами в состояние «веселый придурок» я страдаю с юности. С возрастом еще более-менее научилась прикусывать язык, а в школе бывало тяжело. Придурковатость охватывала на ровном месте, когда, казалось, ничто не предвещало, и выплескивалась неожиданным образом. В десятом классе, опоздав после обеда на урок физики, на вопрос учительницы «что послужило причиной опоздания» я, не задумываясь, брякнула, что мы с подругой кидались на улице сменкой, разбили окно в кабинете директора, секретарь стала помогать нам собирать осколки и случайно (!) резанула себе по сонной артерии. "Кровь так и хлестала, - удрученно сказала я, вытирая чистую ладонь платком. - Хорошо, что был лейкопластырь!»
Теперь внимание. Девочка. Отличница. Участница всяких олимпиад и проч. - и вдруг несет эту адову ахинею. Как не поверить! Учительница побледнела и кинулась из кабинета.
Когда дверь за ней захлопнулась, подруга обратила ко мне ошарашенное лицо. «ЧТО НА ТЕБЯ НАШЛО?» - шепотом, но при этом капслоком вопросила она.
Ни тогда у меня не было ответа на этот вопрос, ни сейчас.
Пять минут спустя учительница вернулась и молча села за стол. Искоса посмотрела на меня и как ни в чем не бывало раскрыла журнал.
- А что с Ниной Васильевной? - решился спросить кто-то.
- Лейкопластырь не пригодился, - сухо ответила она.
После уроков я горячо извинялась.
Но мне с дурацкими эскападами оказалось далеко до моей школьной приятельницы Гюзель. Гюзель была ладная татарка с белоснежными зубами и роскошными черными косами до пояса. Строгая, немногословная, несколько высокомерная - типичная зубрила с манией величия. Любая одежда на ней выглядела накрахмаленной школьной формой. Обувь Гюзели всегда блестела как черешня после дождя. Частные уроки музыки пять раз в неделю, вокал, рисование, фигурное катание - Гюзель была примерной девочкой.
И вот эта девочка заперла в фортепиано своей учительницы по музыке двух хомяков.
Хомяки были ее собственные. Она принесла их домой к учительнице в коробочке, а в конце урока улучила минуту и спрятала под крышкой.
До визита следующего ученика прошло несколько часов. И когда учительница откинула крышку, ее встретило озверелое хомячье.
Мало того, что хомяки за время заточения вдребезги засрали инструмент, они еще и немедленно разбежались прочь. У преподавательницы музыки была идиосинкразия на мышей, поэтому она не испытала большого удовольствия, глядя как две рыжих тушки прячутся в укромных местах ее квартиры.
Был скандал. Учительница отказалась от занятий. Один из хомяков так и не нашелся, сгинул где-то в зарослях нот, бедняга.
Когда я осторожно спросила Гюзель, зачем она выкинула такой фортель, Гюзель обернулась ко мне, сверкнула глазами и проговорила с чеканной ненавистью в голосе: "Они. Мне. Осточертели".
Я не стала уточнять, кого она имела в виду.