Пари с морским дьяволом - 12
Наутро погода испортилась. Море, как базарная баба, орало, ругалось, разгоняло народ, а тех, кто имел неосторожность высунуть нос на палубу, в сердцах хлестало по морде мокрой тряпкой. Ничто не убедило бы Машу, что это были всего лишь брызги.
[Spoiler (click to open)]
Она добежала до кают-компании, успев вымокнуть насквозь, и с благодарностью приняла от лоснящегося Нафани чашку с горячим чаем. Возле иллюминатора пристроились режиссер с женой, остальные несли вахту или отсиживались по каютам.
- Наладится, Афанасий Петрович, как думаете? - Маша кивнула за окно. Там бесились мелкие злые волны, швыряя друг другу обломки веток, пустые бутылки, сандалии и прочее похищенное у берега.
Нафаня милостиво кивнул. Если бы не колпак, его можно было бы принять за маленького морского божка, толстенького, коротконого и очень недоброго.
- Наладится, куда оно денется!
- А через три дня обещали шторм! - заметил Аркадий Бур.
- Это еще вилами на воде писано, - буркнул Нафаня и отвернулся.
Маша села за столик, грея руки о теплую чашку.
- Аркадий, не каркайте. Пускай погода пожалеет нас и станет солнечной. Хотя бы к вечеру!
Бур приосанился. Маша уже знала, что это означает: сейчас последует какая-нибудь цитата.
- «Море не знает милосердия. Не знает иной власти, кроме своей собственной!» - объявил он.
- Кто это пугает нас белыми китами?! - раздался от входа хриплый голос. Маша и Кира с Аркадием дружно обернулись к Якову Семенычу.
С него текло так, будто он не только искупался сам, но и набрал в карманы запас воды на случай засухи. Однако голову по-прежнему украшал, словно бросая вызов стихии, светлый пробковый шлем.
Режиссер обрадовался как ребенок.
- Вы читали «Моби Дика»!
- И даже ловил! - Боцман снял шлем и подмигнул Маше. - На свое счастье, не поймал.
- Вам приходилось работать на китобойном судне?
- Эх, где я только не работал! Как-нибудь расскажу пару историй. - Он поежился. - Бр-р-р, ух и холодрыга!
- Замерзли, Яков Семеныч? - посочувствовала Кира.
Боцман ухмыльнулся:
- Моряки не мерзнут, они просто синеют!
Маша, ободренная его улыбкой, решилась высказать тайное опасение:
- Яков Семенович, нас эта ужасная качка не утопит?
- Ни в коем случае, - очень убедительно заверил Боцман. - Четыре балла для нас - это тьфу! Так, самым хилым за борт потравить...
Он осекся, углядев перед Машей бутерброд, и тут же извинился.
- Я бы попросил насчет хилых! - с достоинством заметил режиссер. - Мы, сухопутные крысы, может, и слабы желудками, но сильны духом!
В этот момент корабль ощутимо качнуло, и Аркадий стал неумолимо зеленеть.
- Яичницу... зря... - выдавил он и бросился к выходу. Жена проводила его сочувственным взглядом.
- Что же, Яков Семеныч, нас так и будет болтать весь день?
- Упаси Посейдон! Мы взяли курс на Энею. Занятный островок! С южной стороны у него скалы, причем опасные - острые, как ножи. Натурально, торчат из моря эдакие тесаки, волну рубят в пену! Ну и все, что она принесет.
- И мы туда идем? - поразилась Маша.
- Почти, да не совсем. Идем мы на северную сторону. Там тишайшая гавань, пологий берег.
- А не может случиться так, что нас вынесет на скалы? - опасливо поинтересовалась Кира.
- На скале стоит маяк. Один из самых ярких на сотню миль вокруг. Не заметить его невозможно.
Кок подкрался беззвучно, как кот, и водрузил перед Боцманом чашку с какао. Старик отхлебнул и расплылся в блаженной улыбке.
- Спасибо, Нафаня! Знаешь мою слабость.
- Ты про смотрителя маяка расскажи, Яков Семеныч! Слышал, он аэроглиссер завел? Рассекает по волнам!
Боцман щелкнул пальцами:
- А и верно! Хотел ведь да забыл. Сюда бы, конечно, Ваню Козулина, он у нас за главного рассказчика на корабле.
«Это с Козулиным они говорили о двух смертях», - вспомнила Маша. Ей отчего-то расхотелось слушать про смотрителя маяка.
- Странный он человек, - задумчиво начал Боцман. - Живет на своем маяке постоянно, без всяких сменщиков, а история его появления довольно невеселая...
Стукнула дверь, в щель просунулось курносое лицо Антоши. За ним внутрь ворвалось облако мелкой водяной пыли.
- Яков Семеныч, там Аркадию нехорошо!
Как ни стремительно бросилась Кира наружу, Боцман все равно опередил ее. Дверь хлопнула раз, другой - и Маша осталась за столом одна в окружении трех кружек.
Кок проковылял к двери, выглянул и вернулся обратно. Встревоженной Маше снисходительно бросил:
- Да все в порядке! И чего побежали...
- А что с ним?
- Палуба скользкая. Плюхнулся на задницу, чугунком о борт приложился. Ничо, осторожнее будет!
Нафаня сокрушенно поцокал языком, глядя на брошенные тарелки с едой. «Готовишь им, готовишь, - было написано на его лице, - а они берут и головами трескаются, кретины!»
Маша задумчиво откусила от бутерброда. Кок слегка просветлел и отошел.
Но сидеть и завтракать, когда где-то неподалеку интеллигентный Аркадий, возможно, лежит с разбитой головой, было как-то неправильно. Она с сожалением отодвинула горячий бутерброд, истекавший расплавленным сыром, одним махом допила вкуснейший сладкий чай, коря себя за черствость, и встала...
...Нафаня поставил на стол вторую чашку чая, метнул пронзительный взгляд на обкусанный бутерброд, и Маша поняла, что если она не хочет заработать себе смертельного врага, надо доесть.
Когда она подошла к стойке с пустой тарелкой, Нафаня ничего не сказал. Но Маша видела, что он доволен.
- Очень вкусно, спасибо!
«Разумеется, вкусно! - отразилось в маленьких глазках кока. - С какой стати могло быть иначе?!»
Он поблагодарил ее не слишком дружелюбной улыбкой, и Маша вдруг решилась. Должно быть, именно из-за того, что кок выглядел тихим ненавистником человечества. Будь это человек, симпатизирующий ей, Маше было бы неприятно потерять его расположение. Но с Афанасием терять было попросту нечего.
- Афанасий Иванович, а кто погиб на корабле?
Улыбка сползла с лица кока.
- Это вы о чем?
- Яков Семеныч говорил, что кто-то упал с корабля и умер.
- Тогда вам, наверное, лучше у него спросить, - криво усмехнулся кок.
Маша вскинула брови.
- А что, это какая-то страшная тайна?
Как она и предполагала, Афанасий смутился.
- Ничего такого... - пробурчал он.
- Тогда почему все молчат?
Кок закатил глаза:
- Да кто молчит-то! Никто не молчит! Просто неприятная это тема, тяжелая для нас.
Маша быстро придвинула стул и села, обозначив тем самым, что утвердилась здесь надолго.
- Кто-то из туристов, да? - понимающе спросила она, понизив голос. - И теперь вы боитесь, что у вас клиентов не будет?
- Лучше бы из туристов! - в сердцах бухнул Нафаня. - Один черт вы сюда слетаетесь, как мухи на... варенье. Даже если кто и отбросит коньки, остальным это по бороде. «Мечта» для вас - как рамка, в которую можно вставить свою физиономию и фоткаться.
Маша предпочла не заметить оскорбительности его слов.
- Неужели кто-то из команды?
- Галина Антоновна умерла, светлая ей память, - строго сказал кок и перекрестился. - Могучая была женщина. Кто б мог подумать что капитан ее переживет.
Маша осмыслила сказанное и ахнула:
- Жена капитана? Господи, бедный Илья Ильич! Как это случилось?
- За борт упала. Ночь была, ветрено. Тревогу быстро подняли, да толку-то...
- Упала... - повторила побледневшая Маша.
- Может и сама спрыгнула, - пожал плечами кок. - Выпивши была. - И добавил с нескрываемым уважением: - Пила-то она как грузчик, любого могла переплюнуть. Эх, Галина Антоновна, Галина Антоновна...
____________
«К тому времени, когда мы пришвартовались, наши бедные салаги уже не чаяли ступить на твердую землю. Казалось бы, ерундовая качка, а вымотала их хуже некуда. Был бы шторм, они б и то повеселее смотрели, хлопчики мои.
Кстати, это и в жизни так же. Сколько раз замечал: начнет иного человека злая судьба трясти и кидать об скалы, так он зубы стиснет, кулаки сожмет и выстоит. А если его же мурыжить потихоньку, то так качнуть, то эдак, да все чуть-чуть, все помалу - глядишь, уже и спекся наш человечишко. А чтобы героизм проявлять, нужны героические обстоятельства.
На суше распогодилось. Небо стало ну чисто затасканная рваная простыня: тут серое, там грязное, а вот тут через дырку вдруг нежный голубой ситчик проглянет. И ветер поднялся - красота!
Салаги изъявили желание пообедать в порту. Рыбки свежей жареной отведать, супчику в хлебной горбушке... А больше всего, конечно, им захотелось винца. Капитан на корабле строго ограничивает выпивку: не больше бокала за ужином, а за обедом - ни-ни! Оно и понятно, почему.
Но четверо в таверну не пожелали идти.
Во-первых, чета Бабкиных. Рыжая Маша, вспомнив о том, что на другой стороне острова есть маяк, вцепилась в меня клещом. Оказывается, ей всю жизнь нравились маяки, но она ни одного не видела. Не могу, говорит, упустить такую возможность.
Честно говоря, тащиться на маяк мне не хотелось. В машину все не уберемся, а пылить по дороге полтора часа... Лень. Если б она настаивала, я бы отказался. Но так вышло, что настаивать она не стала: попросила - и молчит, ждет ответа. А лицо у нее прозрачное, беззащитное, глаза, как у ребенка.
Я в детстве думал, что у людей много слоев кожи. И у всех разное количество. У кого-то слой на слое лежит в сто рядов - получается броня, как у носорога. Таких ничем не пробьешь. А кто-то нарастит всего парочку: чуть ткнул - и сразу дырка. Будь я мальчишкой, сказал бы, что Яна Руденко самая непробиваемая, и кожа у нее крепкая, как ореховая скорлупа. А с другой стороны линейки этой - Маша: у нее кожица толщиной с новорожденный тополиный листик, все прожилочки можно разглядеть.
Жалко мне таких. Уж больно они уязвимые.
В общем, покочевряжился я, но согласился.
А вторая пара - мальчишка Зеленский со своей странной подругой. От нее я с некоторых пор ждал чего-нибудь заковыристого. Черт знает, каких винтиков ей в голову не доложили, но держится там все не то в невесомости, не то на честном слове.
Хотя тоже бабка надвое сказала. Иной раз послушаешь - нормальный человек, и говорит дельно. А другой раз хоть беги от нее прочь.
С транспортом нам неожиданно повезло. Нашелся тарантас, водитель которого готов был везти нас к черту на кулички, лишь бы платили. Расселись мы кое-как, притиснулись друг к другу - и покатили.
Режиссер с женой нам платочкам помахали и отправились бродить по городу. Я им вслед смотрел, как они идут рядышком, близко друг к другу, и думал: до чего дружные пары подобрались у нас в этот раз! Никто между собой не ссорился! Душа радуется, честное слово.
На «Мечте» так сложилось, что нормальной семейной жизни никому из нас не выпало. Антоха еще молодой совсем. У Козулина в каждом порту по бабе, а за каждой бабой очередь на него, волосатого черта. Старпом разводится. Нафаня, если вздумает жениться, первую ночь еще вытерпит, а на вторую порубит молодую в люля-кебаб. Со мной все ясно - я на «Мечте» давно женат, ее из моего сердца ничем и никем не вытеснить.
Кто у нас остался? Капитан. У него жена была бой-баба. Из тех, кто коня на скаку остановит, в горящую избу войдет. Но лошади все по стойлам, дома стоят-не шатаются, и что же тогда делать? Правильно: избу поджечь, коня стегнуть, и потом с чистой совестью одного останавливать, другую тушить, и главное - не перепутать.
Тяжело с такими людьми. А нашу затею с «Мечтой» Галина осуждала, говорила, что дурью маемся. У нее был нюх на прибыльные и провальные дела, и, надо сказать, тут она не ошиблась. К тому же она, хоть и жена моряка, самого моря боялась, как черт ладана.
Единственный раз нам удалось уговорить ее взойти на корабль, и тут вот такое получилось...
Как ни крути, выходит, и с нелюбовью к морю Галина была права. Не нужно было ей тогда идти с нами. Да что уж теперь говорить...
Единственный из всех, кто пристроен - это Темир Гиреев. Он мягкий, ласковый, женщины таких любят. Его невеста ждет в Ленинграде (никак не привыкну называть город на новый лад!) Но и Темир женится не по большой любви, а потому, что время пришло, пора семьей обзаводиться.
Обо всем этом я раздумывал, пока ехали к маяку. Каждый раз в этом месте на меня накатывает. Все из-за смотрителя, ясное дело.
Наш тарантас поднялся на скалу, обернув вокруг нее бессчетное количество витков. Ехали, как будто пряжу на веретено наматывали. Но когда все четверо моих подопечных увидели маяк, поняли, что оно того стоило.
Белая башня вырастала из золотого облака. Как он ухитряется на скале выращивать столько цветов, ума не приложу. Но цветут они у него с ранней весны до поздней осени. Я слышал, землю сюда ему завозили аж с материка, местная не подходила. Может и так. От этого паренька всего можно ожидать.
А вот чего нельзя было ожидать, так это того, что случилось, когда мы вышли из машины.
Мы шли друг за другом по дорожке, выложенной декоративным камнем. Впереди Бабкин, за ним Маша, затем я, а за мной, тихо шелестя о своем, Стефан с Наташей. Смотрителя я заметил, когда мы подошли почти вплотную. Он стоял на своем любимом месте, на площадке, спиной к нам. Обычный такой парень, волосы русые, плечи худые, лопатки выпирают.
Бабкин встал. Маша врезалась в него, но этот медведь даже не обернулся.
- Макар... - тихо сказал он, будто самому себе. И вдруг заорал, да так, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки:
- МАКАР!
______________
(И это последний из рассказов о Маугли).
[Spoiler (click to open)]
Она добежала до кают-компании, успев вымокнуть насквозь, и с благодарностью приняла от лоснящегося Нафани чашку с горячим чаем. Возле иллюминатора пристроились режиссер с женой, остальные несли вахту или отсиживались по каютам.
- Наладится, Афанасий Петрович, как думаете? - Маша кивнула за окно. Там бесились мелкие злые волны, швыряя друг другу обломки веток, пустые бутылки, сандалии и прочее похищенное у берега.
Нафаня милостиво кивнул. Если бы не колпак, его можно было бы принять за маленького морского божка, толстенького, коротконого и очень недоброго.
- Наладится, куда оно денется!
- А через три дня обещали шторм! - заметил Аркадий Бур.
- Это еще вилами на воде писано, - буркнул Нафаня и отвернулся.
Маша села за столик, грея руки о теплую чашку.
- Аркадий, не каркайте. Пускай погода пожалеет нас и станет солнечной. Хотя бы к вечеру!
Бур приосанился. Маша уже знала, что это означает: сейчас последует какая-нибудь цитата.
- «Море не знает милосердия. Не знает иной власти, кроме своей собственной!» - объявил он.
- Кто это пугает нас белыми китами?! - раздался от входа хриплый голос. Маша и Кира с Аркадием дружно обернулись к Якову Семенычу.
С него текло так, будто он не только искупался сам, но и набрал в карманы запас воды на случай засухи. Однако голову по-прежнему украшал, словно бросая вызов стихии, светлый пробковый шлем.
Режиссер обрадовался как ребенок.
- Вы читали «Моби Дика»!
- И даже ловил! - Боцман снял шлем и подмигнул Маше. - На свое счастье, не поймал.
- Вам приходилось работать на китобойном судне?
- Эх, где я только не работал! Как-нибудь расскажу пару историй. - Он поежился. - Бр-р-р, ух и холодрыга!
- Замерзли, Яков Семеныч? - посочувствовала Кира.
Боцман ухмыльнулся:
- Моряки не мерзнут, они просто синеют!
Маша, ободренная его улыбкой, решилась высказать тайное опасение:
- Яков Семенович, нас эта ужасная качка не утопит?
- Ни в коем случае, - очень убедительно заверил Боцман. - Четыре балла для нас - это тьфу! Так, самым хилым за борт потравить...
Он осекся, углядев перед Машей бутерброд, и тут же извинился.
- Я бы попросил насчет хилых! - с достоинством заметил режиссер. - Мы, сухопутные крысы, может, и слабы желудками, но сильны духом!
В этот момент корабль ощутимо качнуло, и Аркадий стал неумолимо зеленеть.
- Яичницу... зря... - выдавил он и бросился к выходу. Жена проводила его сочувственным взглядом.
- Что же, Яков Семеныч, нас так и будет болтать весь день?
- Упаси Посейдон! Мы взяли курс на Энею. Занятный островок! С южной стороны у него скалы, причем опасные - острые, как ножи. Натурально, торчат из моря эдакие тесаки, волну рубят в пену! Ну и все, что она принесет.
- И мы туда идем? - поразилась Маша.
- Почти, да не совсем. Идем мы на северную сторону. Там тишайшая гавань, пологий берег.
- А не может случиться так, что нас вынесет на скалы? - опасливо поинтересовалась Кира.
- На скале стоит маяк. Один из самых ярких на сотню миль вокруг. Не заметить его невозможно.
Кок подкрался беззвучно, как кот, и водрузил перед Боцманом чашку с какао. Старик отхлебнул и расплылся в блаженной улыбке.
- Спасибо, Нафаня! Знаешь мою слабость.
- Ты про смотрителя маяка расскажи, Яков Семеныч! Слышал, он аэроглиссер завел? Рассекает по волнам!
Боцман щелкнул пальцами:
- А и верно! Хотел ведь да забыл. Сюда бы, конечно, Ваню Козулина, он у нас за главного рассказчика на корабле.
«Это с Козулиным они говорили о двух смертях», - вспомнила Маша. Ей отчего-то расхотелось слушать про смотрителя маяка.
- Странный он человек, - задумчиво начал Боцман. - Живет на своем маяке постоянно, без всяких сменщиков, а история его появления довольно невеселая...
Стукнула дверь, в щель просунулось курносое лицо Антоши. За ним внутрь ворвалось облако мелкой водяной пыли.
- Яков Семеныч, там Аркадию нехорошо!
Как ни стремительно бросилась Кира наружу, Боцман все равно опередил ее. Дверь хлопнула раз, другой - и Маша осталась за столом одна в окружении трех кружек.
Кок проковылял к двери, выглянул и вернулся обратно. Встревоженной Маше снисходительно бросил:
- Да все в порядке! И чего побежали...
- А что с ним?
- Палуба скользкая. Плюхнулся на задницу, чугунком о борт приложился. Ничо, осторожнее будет!
Нафаня сокрушенно поцокал языком, глядя на брошенные тарелки с едой. «Готовишь им, готовишь, - было написано на его лице, - а они берут и головами трескаются, кретины!»
Маша задумчиво откусила от бутерброда. Кок слегка просветлел и отошел.
Но сидеть и завтракать, когда где-то неподалеку интеллигентный Аркадий, возможно, лежит с разбитой головой, было как-то неправильно. Она с сожалением отодвинула горячий бутерброд, истекавший расплавленным сыром, одним махом допила вкуснейший сладкий чай, коря себя за черствость, и встала...
...Нафаня поставил на стол вторую чашку чая, метнул пронзительный взгляд на обкусанный бутерброд, и Маша поняла, что если она не хочет заработать себе смертельного врага, надо доесть.
Когда она подошла к стойке с пустой тарелкой, Нафаня ничего не сказал. Но Маша видела, что он доволен.
- Очень вкусно, спасибо!
«Разумеется, вкусно! - отразилось в маленьких глазках кока. - С какой стати могло быть иначе?!»
Он поблагодарил ее не слишком дружелюбной улыбкой, и Маша вдруг решилась. Должно быть, именно из-за того, что кок выглядел тихим ненавистником человечества. Будь это человек, симпатизирующий ей, Маше было бы неприятно потерять его расположение. Но с Афанасием терять было попросту нечего.
- Афанасий Иванович, а кто погиб на корабле?
Улыбка сползла с лица кока.
- Это вы о чем?
- Яков Семеныч говорил, что кто-то упал с корабля и умер.
- Тогда вам, наверное, лучше у него спросить, - криво усмехнулся кок.
Маша вскинула брови.
- А что, это какая-то страшная тайна?
Как она и предполагала, Афанасий смутился.
- Ничего такого... - пробурчал он.
- Тогда почему все молчат?
Кок закатил глаза:
- Да кто молчит-то! Никто не молчит! Просто неприятная это тема, тяжелая для нас.
Маша быстро придвинула стул и села, обозначив тем самым, что утвердилась здесь надолго.
- Кто-то из туристов, да? - понимающе спросила она, понизив голос. - И теперь вы боитесь, что у вас клиентов не будет?
- Лучше бы из туристов! - в сердцах бухнул Нафаня. - Один черт вы сюда слетаетесь, как мухи на... варенье. Даже если кто и отбросит коньки, остальным это по бороде. «Мечта» для вас - как рамка, в которую можно вставить свою физиономию и фоткаться.
Маша предпочла не заметить оскорбительности его слов.
- Неужели кто-то из команды?
- Галина Антоновна умерла, светлая ей память, - строго сказал кок и перекрестился. - Могучая была женщина. Кто б мог подумать что капитан ее переживет.
Маша осмыслила сказанное и ахнула:
- Жена капитана? Господи, бедный Илья Ильич! Как это случилось?
- За борт упала. Ночь была, ветрено. Тревогу быстро подняли, да толку-то...
- Упала... - повторила побледневшая Маша.
- Может и сама спрыгнула, - пожал плечами кок. - Выпивши была. - И добавил с нескрываемым уважением: - Пила-то она как грузчик, любого могла переплюнуть. Эх, Галина Антоновна, Галина Антоновна...
____________
«К тому времени, когда мы пришвартовались, наши бедные салаги уже не чаяли ступить на твердую землю. Казалось бы, ерундовая качка, а вымотала их хуже некуда. Был бы шторм, они б и то повеселее смотрели, хлопчики мои.
Кстати, это и в жизни так же. Сколько раз замечал: начнет иного человека злая судьба трясти и кидать об скалы, так он зубы стиснет, кулаки сожмет и выстоит. А если его же мурыжить потихоньку, то так качнуть, то эдак, да все чуть-чуть, все помалу - глядишь, уже и спекся наш человечишко. А чтобы героизм проявлять, нужны героические обстоятельства.
На суше распогодилось. Небо стало ну чисто затасканная рваная простыня: тут серое, там грязное, а вот тут через дырку вдруг нежный голубой ситчик проглянет. И ветер поднялся - красота!
Салаги изъявили желание пообедать в порту. Рыбки свежей жареной отведать, супчику в хлебной горбушке... А больше всего, конечно, им захотелось винца. Капитан на корабле строго ограничивает выпивку: не больше бокала за ужином, а за обедом - ни-ни! Оно и понятно, почему.
Но четверо в таверну не пожелали идти.
Во-первых, чета Бабкиных. Рыжая Маша, вспомнив о том, что на другой стороне острова есть маяк, вцепилась в меня клещом. Оказывается, ей всю жизнь нравились маяки, но она ни одного не видела. Не могу, говорит, упустить такую возможность.
Честно говоря, тащиться на маяк мне не хотелось. В машину все не уберемся, а пылить по дороге полтора часа... Лень. Если б она настаивала, я бы отказался. Но так вышло, что настаивать она не стала: попросила - и молчит, ждет ответа. А лицо у нее прозрачное, беззащитное, глаза, как у ребенка.
Я в детстве думал, что у людей много слоев кожи. И у всех разное количество. У кого-то слой на слое лежит в сто рядов - получается броня, как у носорога. Таких ничем не пробьешь. А кто-то нарастит всего парочку: чуть ткнул - и сразу дырка. Будь я мальчишкой, сказал бы, что Яна Руденко самая непробиваемая, и кожа у нее крепкая, как ореховая скорлупа. А с другой стороны линейки этой - Маша: у нее кожица толщиной с новорожденный тополиный листик, все прожилочки можно разглядеть.
Жалко мне таких. Уж больно они уязвимые.
В общем, покочевряжился я, но согласился.
А вторая пара - мальчишка Зеленский со своей странной подругой. От нее я с некоторых пор ждал чего-нибудь заковыристого. Черт знает, каких винтиков ей в голову не доложили, но держится там все не то в невесомости, не то на честном слове.
Хотя тоже бабка надвое сказала. Иной раз послушаешь - нормальный человек, и говорит дельно. А другой раз хоть беги от нее прочь.
С транспортом нам неожиданно повезло. Нашелся тарантас, водитель которого готов был везти нас к черту на кулички, лишь бы платили. Расселись мы кое-как, притиснулись друг к другу - и покатили.
Режиссер с женой нам платочкам помахали и отправились бродить по городу. Я им вслед смотрел, как они идут рядышком, близко друг к другу, и думал: до чего дружные пары подобрались у нас в этот раз! Никто между собой не ссорился! Душа радуется, честное слово.
На «Мечте» так сложилось, что нормальной семейной жизни никому из нас не выпало. Антоха еще молодой совсем. У Козулина в каждом порту по бабе, а за каждой бабой очередь на него, волосатого черта. Старпом разводится. Нафаня, если вздумает жениться, первую ночь еще вытерпит, а на вторую порубит молодую в люля-кебаб. Со мной все ясно - я на «Мечте» давно женат, ее из моего сердца ничем и никем не вытеснить.
Кто у нас остался? Капитан. У него жена была бой-баба. Из тех, кто коня на скаку остановит, в горящую избу войдет. Но лошади все по стойлам, дома стоят-не шатаются, и что же тогда делать? Правильно: избу поджечь, коня стегнуть, и потом с чистой совестью одного останавливать, другую тушить, и главное - не перепутать.
Тяжело с такими людьми. А нашу затею с «Мечтой» Галина осуждала, говорила, что дурью маемся. У нее был нюх на прибыльные и провальные дела, и, надо сказать, тут она не ошиблась. К тому же она, хоть и жена моряка, самого моря боялась, как черт ладана.
Единственный раз нам удалось уговорить ее взойти на корабль, и тут вот такое получилось...
Как ни крути, выходит, и с нелюбовью к морю Галина была права. Не нужно было ей тогда идти с нами. Да что уж теперь говорить...
Единственный из всех, кто пристроен - это Темир Гиреев. Он мягкий, ласковый, женщины таких любят. Его невеста ждет в Ленинграде (никак не привыкну называть город на новый лад!) Но и Темир женится не по большой любви, а потому, что время пришло, пора семьей обзаводиться.
Обо всем этом я раздумывал, пока ехали к маяку. Каждый раз в этом месте на меня накатывает. Все из-за смотрителя, ясное дело.
Наш тарантас поднялся на скалу, обернув вокруг нее бессчетное количество витков. Ехали, как будто пряжу на веретено наматывали. Но когда все четверо моих подопечных увидели маяк, поняли, что оно того стоило.
Белая башня вырастала из золотого облака. Как он ухитряется на скале выращивать столько цветов, ума не приложу. Но цветут они у него с ранней весны до поздней осени. Я слышал, землю сюда ему завозили аж с материка, местная не подходила. Может и так. От этого паренька всего можно ожидать.
А вот чего нельзя было ожидать, так это того, что случилось, когда мы вышли из машины.
Мы шли друг за другом по дорожке, выложенной декоративным камнем. Впереди Бабкин, за ним Маша, затем я, а за мной, тихо шелестя о своем, Стефан с Наташей. Смотрителя я заметил, когда мы подошли почти вплотную. Он стоял на своем любимом месте, на площадке, спиной к нам. Обычный такой парень, волосы русые, плечи худые, лопатки выпирают.
Бабкин встал. Маша врезалась в него, но этот медведь даже не обернулся.
- Макар... - тихо сказал он, будто самому себе. И вдруг заорал, да так, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки:
- МАКАР!
______________
(И это последний из рассказов о Маугли).