про ужа
Василий завел себе ужа. Назвал Васькой. Я не очень удивилась: последние три его кошки были Васятки.
Ужик худенький и простодушный. У него внимательные глазки, растрескавшаяся, как сухая земля, макушка и чернильные дырочки ноздрей.
По вечерам оба Василия выползают наружу, один из дома, другой из-под крыльца, и встречаются возле скамейки.
- Образовываю я его, - флегматично говорит Василий. - Объясняю ему, как у нас тут все устроено.
- А почему не кошкам?
- Кошки что, - отмахивается Василий, - кошки дуры. Перебивают только.
Ужик лежит у него на коленях, острым подбородком уткнувшись в Васину ладонь.
- Про реку вот ему рассказывал, - Василий почесывает ужу загривок. - Про труп врага. Ну, который мимо плывёт. Пока не проплыл, из реки пить можно было. А проплыл - и всё, хана. Испортил водопой, гнида, лучше б не подыхал, от живого вреда меньше. А чего смеёшься-то? Чего смеёшься! Не, ну ты хуже кошки.
Ужик молча крутит головой. Возле скамейки толпятся старые седые одуванчики. Ветер шевелит желтую стружку берёзовых листьев.
- Я его яйцом кормлю, - говорит Василий. - Яйцо он уважает. Как думаешь, он зиму переживёт?
- Переживёт, - говорю. - Заныкается под домом и проспит до весны.
- Вот и мне бы, - говорит Василий, - заныкаться и до весны.
С веток боярышника воробьи стреляют ягоды, как мальчишки сигареты у прохожих - с опаской и восхищением от собственной дерзости. Над соседской баней шерстяной столб дыма, такой густой, что из него можно прясть кудель.
- Что-то ты редко приезжаешь, - говорит Василий. - С кем мне про Ваську разговаривать?
- Да здесь полно народу, - говорю. - Найдёшь, кому про ужа рассказать.
- Сказать-то есть кому, - говорит Василий. - Сказать всегда есть кому. Поделиться не с кем.
Ужик худенький и простодушный. У него внимательные глазки, растрескавшаяся, как сухая земля, макушка и чернильные дырочки ноздрей.
По вечерам оба Василия выползают наружу, один из дома, другой из-под крыльца, и встречаются возле скамейки.
- Образовываю я его, - флегматично говорит Василий. - Объясняю ему, как у нас тут все устроено.
- А почему не кошкам?
- Кошки что, - отмахивается Василий, - кошки дуры. Перебивают только.
Ужик лежит у него на коленях, острым подбородком уткнувшись в Васину ладонь.
- Про реку вот ему рассказывал, - Василий почесывает ужу загривок. - Про труп врага. Ну, который мимо плывёт. Пока не проплыл, из реки пить можно было. А проплыл - и всё, хана. Испортил водопой, гнида, лучше б не подыхал, от живого вреда меньше. А чего смеёшься-то? Чего смеёшься! Не, ну ты хуже кошки.
Ужик молча крутит головой. Возле скамейки толпятся старые седые одуванчики. Ветер шевелит желтую стружку берёзовых листьев.
- Я его яйцом кормлю, - говорит Василий. - Яйцо он уважает. Как думаешь, он зиму переживёт?
- Переживёт, - говорю. - Заныкается под домом и проспит до весны.
- Вот и мне бы, - говорит Василий, - заныкаться и до весны.
С веток боярышника воробьи стреляют ягоды, как мальчишки сигареты у прохожих - с опаской и восхищением от собственной дерзости. Над соседской баней шерстяной столб дыма, такой густой, что из него можно прясть кудель.
- Что-то ты редко приезжаешь, - говорит Василий. - С кем мне про Ваську разговаривать?
- Да здесь полно народу, - говорю. - Найдёшь, кому про ужа рассказать.
- Сказать-то есть кому, - говорит Василий. - Сказать всегда есть кому. Поделиться не с кем.