утреннее
Выходим с псом рано-рано на прогулку. Во дворе та особенная зимняя тишина, пустота и условность всего сущего, которые случаются только в четыре часа утра в феврале. Как будто вокруг не сам дом, а лишь слепок с моего воспоминания о нём, лишённый объёма, да и привычных очертаний.
Ближний угол съеден тенью, кующей из нашей банальной многоэтажки нос гигантского лайнера.
Фонарь жмётся к первому подъезду, поближе к невнятному свету лампочки под козырьком: ищет родственную душу, а растущих вокруг таких же фонарей в упор не замечает, бедный одинокий идиот.
Каток притворяется коробкой из-под торта, рядом вьётся обрывком серпантина детская горка, до того жёлтая, что даже как-то неловко за неё в этом серо-синеватом призрачном пространстве, где тени ярче объектов.
Из-за угла доносятся шаги, и навстречу нам вываливается хромой косматый старикан из четвёртого подъезда. Я его знаю. Заикающейся своей походкой он обходит припаркованные машины. В руке у него пакет. Он похож на Деда Мороза, ушедшего в запой и проснувшегося без оленей, посоха, кредиток и с таким сушняком, что хоть снег горстями ешь.
Мы молча проходим мимо друг друга, видимо, одинаково понимая неуместность всяких здравствуйте или там доброго утра. Старик шаркает дальше. Возле своего подъезда останавливается, задирает голову, долго смотрит на что-то в небе, где ни звёзд, ни снега, ни луны, ни даже, собственно, самого неба, а только большая внимательная темнота.
"Не вернусь, - думает, - в Деды Морозы. Останусь тут, буду по утрам каток чистить. С этой вот, с пуделем, при встрече языками чесать. Воробьёв слушать. Могу я сделать себе подарок, в конце концов? А с оленями пускай кто-нибудь другой".
Большая внимательная темнота ухмыляется и молчит.
Старикан, кряхтя, поднимается по ступенькам и исчезает за дверью.
Свет ближнего фонаря на секунду меркнет, как будто его заслонило что-то быстро промчавшееся мимо.
Например, сиротливо носящаяся по нашему району упряжка. Если присмотреться, в воздухе тают следы копыт.
А ещё я вижу, возвращаясь, что возле моего подъезда темнеет куст с шариками спящих воробьёв, похожих на вербу. Как будто можно принести домой ветку и она распустится пушистыми маленькими доверчивыми птицами. "Подарки-то он, - думаю, - всё-таки оставляет по привычке".
Значит, и за оленей можно не беспокоиться.
Ближний угол съеден тенью, кующей из нашей банальной многоэтажки нос гигантского лайнера.
Фонарь жмётся к первому подъезду, поближе к невнятному свету лампочки под козырьком: ищет родственную душу, а растущих вокруг таких же фонарей в упор не замечает, бедный одинокий идиот.
Каток притворяется коробкой из-под торта, рядом вьётся обрывком серпантина детская горка, до того жёлтая, что даже как-то неловко за неё в этом серо-синеватом призрачном пространстве, где тени ярче объектов.
Из-за угла доносятся шаги, и навстречу нам вываливается хромой косматый старикан из четвёртого подъезда. Я его знаю. Заикающейся своей походкой он обходит припаркованные машины. В руке у него пакет. Он похож на Деда Мороза, ушедшего в запой и проснувшегося без оленей, посоха, кредиток и с таким сушняком, что хоть снег горстями ешь.
Мы молча проходим мимо друг друга, видимо, одинаково понимая неуместность всяких здравствуйте или там доброго утра. Старик шаркает дальше. Возле своего подъезда останавливается, задирает голову, долго смотрит на что-то в небе, где ни звёзд, ни снега, ни луны, ни даже, собственно, самого неба, а только большая внимательная темнота.
"Не вернусь, - думает, - в Деды Морозы. Останусь тут, буду по утрам каток чистить. С этой вот, с пуделем, при встрече языками чесать. Воробьёв слушать. Могу я сделать себе подарок, в конце концов? А с оленями пускай кто-нибудь другой".
Большая внимательная темнота ухмыляется и молчит.
Старикан, кряхтя, поднимается по ступенькам и исчезает за дверью.
Свет ближнего фонаря на секунду меркнет, как будто его заслонило что-то быстро промчавшееся мимо.
Например, сиротливо носящаяся по нашему району упряжка. Если присмотреться, в воздухе тают следы копыт.
А ещё я вижу, возвращаясь, что возле моего подъезда темнеет куст с шариками спящих воробьёв, похожих на вербу. Как будто можно принести домой ветку и она распустится пушистыми маленькими доверчивыми птицами. "Подарки-то он, - думаю, - всё-таки оставляет по привычке".
Значит, и за оленей можно не беспокоиться.