Первый брак императора Павла. Часть 3
Продолжение. Начало см. записи от 11 и 12 июля
Супруга Павла великая княгиня Наталья, наивная даже в своем стремлении к власти, была не единственным существом, вызывавшим «головную боль» императрицы. Летом 1774 года из-за границы все чаще стали долетать вести об объявившейся там новой претендентке на русский престол. Некая юная и очень привлекательная женщина, пользовавшаяся покровительством знатных аристократов, переезжала из города в город, из страны в страну и выдавала себя за тайную дочь покойной императрицы Елизаветы I от ее фаворита Алексея Разумовского, то есть за родную внучку Петра Великого, желающую царствовать в империи деда. Называла она себя по разному: принцессой Владимирской, графиней Пиннеберг, графиней Оберштейн, графиней Будберг, госпожой де Треймуль, девицей Франк, а главное (и самое опасное) - великой княжной Елизаветой… В России эта женщина вошла в историю под именем княжны Таракановой, хотя это имя ей было присвоено позже, уже после смерти в одном из ее жизнеописаний. Генерал-аншеф Тараканов якобы был одним из ее опекунов, и высказывались предположения, что он ее усыновил, хотя в подростковом возрасте девочка была оставлена среди чужих людей за границей, и какие-либо следы генерала Тараканова в ее судьбе исчезли.
Княжна Елизавета Владимирская (Екатерина Тараканова)
Окутанная тайнами прекрасная незнакомка кружила головы мужчинам и была окружена поклонниками. Иногда она рассказывала невероятные истории о своей жизни, полной романтических приключений, странствий и встреч с благородными рыцарями, готовыми протянуть руку помощи… В том, что касалось житейских фактов, концы с концами у принцессы Владимирской явно не сходились, но она обладала таким обаянием, что многие очень хотели ей верить. Свои права на престол Российской империи она основывала на рукописных копиях каких-то неведомых миру документов, но ведь и у Екатерины II, узурпировавшей власть в 1762 году, права были довольно сомнительными.
Императрица Екатерина II
Красавица производила фурор. Европейские газеты ухватились за сенсацию, от себя приукрасив и расцветив историю «наследницы русского престола». Газетные статьи делали таинственную даму все более и более популярной. Принцесса Владимирская искала поддержку в Европе, уверяя, что у нее в России есть «сильная партия» и царский венец для нее не пустая мечта, а вполне реальное дело. Всем, кто недоволен политикой Екатерины, предлагалось вложить собственные силы и средства, чтобы избавить престол России от угнездившейся на нем «немки». И такие люди нашлись. Представители лагеря «престолонаследницы», искали в зарождавшейся интриге выгоду для себя или своих стран. Один из наиболее ярых сторонников мнимой принцессы, польский эмигрант князь Карл Радзивилл, к примеру, был уверен, что замена Екатерины II на новую императрицу принесет Польше большое благо. «Я смотрю на предприятие Вашего Высочества как на чудо провидения, которое бдит над нашею несчастною страной [т.е. Польшей]. Оно послало ей в помощь Вас, такую великую героиню».
Князь Карл Станислав Радзивилл
Вдохновившись ролью великой героини, «наследница царского венца» на полном серьезе занялась устройством своего «предприятия». В Санкт-Петербург полетели донесения от русских агентов о действиях самозваной принцессы…
Появление этой особы на политической арене стало для русской императрицы серьезным ударом, так как, несмотря на всю абсурдность требований, расшатывало тщательно выстроенное Екатериной здание собственной власти. Самозванка, по словам агентов, обнаглела до того, что даже Пугачева называла своим сторонником, действовавшим в России на ее благо. С ней следовало свести счеты, но момент для этого был неподходящий.
За принцессой Владимирской (она же великая княжна Елизавета и пр., и пр.) стояли заграничные противники Екатерины, которые могли использовать авантюристку для развязывания войны с Россией. А этого допустить было никак нельзя. Внешней войны с турецким султаном за Крым и побережье Черного моря и внутренней войны с Пугачевым Екатерине хватало и даже чересчур. Воевать одновременно на два фронта было очень тяжело. Еще одна война на западных границах империи могла оказаться фатальной…
Екатерина ждала серьезного перелома в борьбе с Пугачевым, чтобы развязать себе руки. Но если пугачевцев необходимо было любым путем разгромить, то с Турцией можно было договориться. Фельдмаршал Румянцев стал искать пути для заключения с турками мирного договора и прекращения военных действий. Турецкие военачальники, также измотанные затянувшейся войной, пошли ему навстречу. Мир стал реальностью, нужно было только определиться с его условиями.
Пугачев же не собирался легко сдаваться, несмотря на удары, нанесенные ему правительственными войсками. В мае 1774 года к его армии примкнули конные башкирские отряды под предводительством Салавата Юлаева. Летом самозваный царь, уходя от больших кровопролитных боев с екатерининскими генералами, ухитрился захватить ряд крепостей и даже крупных городов. 12 июля ему удалось взять Казань, где из острогов были выпущены все заключенные, тут же вступившие в армию Пугачева.
Непьянов В.В. Емельян Пугачев
Когда известие о взятии Пугачевым Казани дошло до Петербурга, Екатерина, наконец, осознала весь ужас происходящего, впала в отчаяние и вознамерилась принять личное участие в боевых действиях. Ей представилось, что уже и Москва под угрозой, и империя разваливается, и только она, всеми любимая матушка-императрица, идущая во главе своих армий на супостата, может спасти страну и подданных. Тем более что ее приближенные, на которых она мечтала опереться в трудный момент, пребывали в растерянности и на заседаниях Государственного Совета отмалчивались… Граф Никита Панин писал о своих впечатлениях брату Петру, воевавшему в то время с Пугачевым: «Этим утром мы получили известие о падении Казани и о том, что губернатор со всем отрядом осажден в крепости. Тут… мы видели государыню под огромным впечатлением. Она выразила намерение покинуть столицу и отправиться самолично спасать Москву и внутренние территории империи, горячо требуя и настаивая, чтобы каждый из нас высказал свое мнение о сложившемся положении. Мы все хранили молчание… Тогда ее величество с заметным раздражением стала рассуждать, насколько полезным будет ее присутствие. Ее практически поддержал, вопреки моему мнению, наш новый фаворит. Старый [Орлов] слушал с презрительным равнодушием, ничего не предлагая…»
Но личного участия императрицы в походе против Пугачева не понадобилось. Военное счастье отвернулось от восставших. Перелом произошел быстро, и к тому моменту, как в Петербурге узнали о падении Казани, город уже был освобожден от бунтовщиков. Салават Юлаев увел свои отряды в сторону Уфы.
Фельдмаршал П.А. Румянцев
В это же время в болгарской деревне Кучук-Кайнарджи продолжались переговоры фельдмаршала Румянцева и представителей султана Османской империи об условиях мирного договора. 21 июля 1774 года судьбоносный для России Кучук-Кайнарджирский договор был подписан. Пределы Российской империи значительно расширились - к ней перешли Крым, бассейн реки Кубани, северные порты Черного моря и город Керчь у входа в Азовское море. К Турции вернулись дунайские провинции, несколько крепостей на Кавказе и все греческие острова, захваченные русскими войсками в ходе войны.
Получив известие о мире с турецким султаном, императрица спешно покинула концерт, на котором в тот момент присутствовала, и отправилась в церковь отслужить благодарственный молебен. Настоящие торжества с праздниками, балами и фейерверками отложили до окончательной победы над яицкими бунтовщиками.
На Яике дела обстояли не так благополучно. Пугачев под натиском правительственных войск отступал, терял сторонников, но у простого народа был по-прежнему популярен. 23 июля Пугачева с хлебом и солью под звон колоколов встречали в Алатыре, после чего самозваный царь на радостях повелел выпустить «содержащихся в тюрьме колодников, казенное вино выпустить, а соль брать всякому безденежно». Однако армия восставших, частично перебитая, частично разбежавшаяся, больше не представляла той грозной силы, с которой не могли совладать даже опытные боевые генералы.
В.Г. Перов. Суд Пугачева
Через месяц после торжеств в Алатыре бунтовщики были окончательно разгромлены. Пугачеву снова удалось бежать, но его собственные приближенные сговорились выдать главаря, чтобы самим заслужить у царицы помилование. 8 сентября 1774 года казаки, которых Пугачев считал своими друзьями, арестовали его и через неделю связанного привезли в расположение правительственных войск, передав с рук на руки царским офицерам. Главой конвойного отряда, которому было поручено доставить бунтовщика в Симбирск, в штаб Панина, был назначен Александр Суворов. После дознания, проведенного Особой следственной комиссией Сената, Емельян Пугачев был предан суду. Екатерину больше всего интересовало, не являлся ли Пугачев лишь ширмой для истинного организатора беспорядков, не тянулись ли нити заговора к ее двору, или еще дальше - за рубеж, и не было ли само восстание затеяно для того, чтобы передать власть цесаревичу Павлу? Именно это предположение было для императрицы самым пугающим.
Следственная комиссия также не могла исключить влияния на яицкие события самозванки, принцессы Владимирской, пусть и опосредованного, через покровителей и помощников. Ведь недаром же та утверждала, что Пугачев действует в ее интересах? Пусть это казалось абсурдным, но в политических делах чего не бывает? Императрица не афишировала своих опасений, но постоянно о них проговаривалась. Например, в октябре 1774 года в письме Вольтеру *, рассуждая о личности Пугачева и необходимости его казни ввиду совершенных злодеяний, Екатерина утверждала: «…Нет ни малейших указаний, на то, что Пугачев был инструментом в руках иностранных сил или что его настроил кто-то другой. Предположительно монсеньор Пугачев - глава разбойников, а не слуга какой-либо другой души». Можно догадаться, о чьей душе идет речь - выбор не так уж и велик…
Мари Франсуа де Вольтер, философ и писатель
Суд, в состав которого входило 14 сенаторов, 4 члена Синода и 17 государственных чиновников высших рангов, вынес Пугачеву смертный приговор, как и было угодно императрице. 10 января 1775 года Емельян Пугачев был казнен в Москве.
Екатерина II торжествовала. Цесаревич, погруженный в собственные заботы, без должного внимания отнесся к казни мятежника, выдававшего себя за его отца и сделавшего имя Павла Петровича своим знаменем. Не так давно Павел пережил еще одну горькую обиду со стороны Екатерины. Мечтая поддержать мать в нелегкое время борьбы с бунтовщиками, Павел подготовил предложения, весьма интересные, как ему казалось, по вопросам улучшения жизни в России и реформы армии. Он был уверен, что это настоящая помощь императрице, ведь замотавшаяся из-за свалившихся на нее проблем Екатерина просто не задумывалась о некоторых элементарных вещах… Вот сын и изложил их в трактате, озаглавленном «Рассуждение о государстве вообще, относительно числа войск, потребных для защиты оного, и касательно обороны всех пределов». Теперь матушка увидит, чего стоит ее сын, позволит ему войти в состав Государственного Совета и наверняка сделает Павла своей правой рукой.
Екатерина ознакомилась с трактатом и… осталась совершенно равнодушна к предложениям сына. Но равнодушие это было поверхностным, так сказать, напоказ. Императрица всегда охотно облачалась в разнообразные маски, пряча за ними то, что творилось в душе. Предложения сына были довольно разумными, но в них содержалась критика заведенных Екатериной порядков и призывы к отмене ее установлений. Павел совершенно забылся, если решил, что ему позволят исправлять ошибки матери или даже указывать на них. В стране должна быть одна хозяйка! «Я не считаю разумным вводить тебя в Совет, - ответила императрица сыну, разом похоронив его надежды. - Ты должен ждать, пока я решу иначе».
Для Павла Петровича это было ужасно. Мать не считала его достойным доверия! Тем не менее, другим людям, таким как Потемкин, она доверяла слепо, и это не могло не задевать великого князя.
Впрочем, он, как молодожен, был слишком занят своим новым семейным состоянием и, погрузившись в мирок супружеской жизни, не так остро реагировал на внешние проблемы. Жене хотелось блистать в обществе, наряжаться, украшать себя драгоценностями - дома, в Гессене, она уже намучилась от вечной экономии и больше не хотела сдерживаться. Павел не мог ей отказать. А Екатерина сына и тем более невестку деньгами не баловала. Молодые с трудом выплачивали одни долги, и тут же делали другие, занимая, перезанимая и вечно выкручиваясь из денежных проблем...
В декабре 1774 года Екатерина вместе с сыном, невесткой и всем своим двором решила отправиться в Москву и задержаться в древней столице надолго, чтобы следующим летом провести там грандиозные торжества по поводу окончания войны с Османской империей и разгрома Пугачева. Императорский кортеж неспешно двигался по дороге в сторону Москвы, делая остановки не только в крупных городах - Новгороде и Твери, но и в селах, чтобы императрица могла полюбоваться на то, как живет ее народ.
Народ к встрече с государыней был хорошо подготовлен. Были «подправлены» даже придорожные пейзажи, мелькавшие за окном кареты, радуя глаз. Благополучные, зажиточные селенья, добротные дома, сытые и здоровые поселяне и поселянки, нарядные дети - Екатерине, что называется, показали товар лицом.
Аллегорическое изображение путешествия Екатерины II
Она написала о своем восхищении зарубежной приятельнице, госпоже Бьёльке: «Я удивилась, насколько, несмотря на войну, оспу и пожары, эта дорога с жителями прилегающих селений стала процветать за восемь лет с тех пор, как я последний раз проезжала по ней. Прежде я видела, как в этой деревне маленькие босоногие дети в одних сорочках бегали по снегу, теперь же нет ни одного без костюмчика, пальто и ботинок. Жилища, хоть все еще и построенные из дерева, стали больше, и большинство домов теперь двухэтажные. В нескольких местах я с радостью заметила школы… Я и впрямь рада этому; еще десять лет, подобных последним десяти годам, и уверяю, все это будет видно каждому, кто не слеп».
Да, надо было очень сильно радоваться тому, что видишь сквозь любезно предложенные розовые очки, чтобы и вправду поверить, будто дети крепостных крестьян так всегда и бегают по деревне в «костюмчиках, пальто и ботинках»… Павел относился к увиденному более сдержанно, но на этот раз не позволил себе вмешиваться и что бы то ни было матушке объяснять.
Процветанием своих подданных и победным завершением войн, как внешней, так и внутренней, государыня была довольна. Но у Екатерины оставались еще две проблемы, связанные с именами молодых дам, рвущихся к российскому трону. Самозваная принцесса Владимирская продолжала плести интриги за границей, а невестка Наталья, воображавшая себя не менее ловкой авантюристкой, - в Санкт-Петербурге. Императрица с раздражением писала о жене Павла: «…Середины для нее не существует. Боясь плохих людей, она не верит всему миру и не следует ни хорошим, ни дурным советам. Во всем этом нет ни привлекательности, ни благоразумия, ни мудрости, и один Бог знает, что с ней станется, ибо она никого не слушает и имеет очень упрямую голову на плечах».
Цитируемое письмо адресовано барону Гримму, воспитателю принцев и принцесс из Гессен-Дармштадтского дома. Екатерина познакомилась с бароном Гриммом в те дни, когда он сопровождал ландграфиню Каролину с детьми в их поездке в Санкт-Петербург, завершившейся свадьбой цесаревича Павла и принцессы Мими. Знакомство неожиданно превратилось в многолетнюю дружбу, и в письмах к Гримму императрица охотно обсуждала многие семейные и даже интимные дела.
Странной кажется подобная откровенность в письмах к случайному знакомому, да еще стоявшему на неизмеримо более низкой социальной ступени по сравнению с российской императрицей. Но для Екатерины барон Гримм был важной фигурой - через него она доносила свое суждение по тому или иному вопросу до европейских монарших домов.
Претензий к невестке в этом письме Екатерина высказала много - и русский язык за полтора года не удосужилась выучить, и долгов наделала, и «вся в постоянном вращении», и в танцах на балах излишне усердна, и нет у Натальи благодарности за то, что для нее «сделано все, даже слишком много»… Но главная обида - это неумелая попытка юной Натальи подсидеть свекровь и посадить на трон своего мужа.
Алексей Орлов
Но поскольку Наталья была всегда «под рукой», для начала Екатерина взялась за более сложную задачу - справиться с самозванкой, которую презрительно именовала «побродяжкой». В этом ей требовалась помощь, и она обратилась к надежным, проверенным людям, братьям Орловым. Главная роль в придуманном Екатериной действе отводилась не экс-фавориту Григорию, а Алексею, никогда не бывшему ее любовником, но считавшему себя преданным другом и слугой императрицы.
Алексей Орлов, адмирал русского флота, как раз стоял со своей эскадрой у берегов Италии и был готов на все. «…Есть ли этакая [самозванка] или нет, я не знаю, а буде есть и хочет не принадлежащего себе, то б я навязал ей камень на шею, да и в воду», - откровенно писал он Екатерине. Орлов получил задание разыскать самозваную принцессу, свести с ней знакомство и обманом завлечь в Петербург на расправу. Тут уж найдется, кому позаботиться о ее судьбе, притом так, как будет угодно императрице Екатерине.
Между тем, принцесса Владимирская была уверена, что обретет в российской столице могущественных сторонников. Не может быть, чтобы все русское общество с восторгом приняло эту выскочку Екатерину. Наверняка там есть и недовольные, и обиженные императрицей. «Дщерь Елизаветы» наивно попыталась их найти и «завербовать». Это было не просто важно, но и насущно необходимо, поскольку о существовании в Петербурге большой «группы поддержки», готовой ради нее на все, она заранее объявила в Европе. Хотелось найти подтверждение собственным словам и убедить в своей правоте всех.
Графу Никите Панину, воспитателю великого князя Павла, она написала: «Вы в Петербурге не доверяете никому, друг друга подозреваете, боитесь, сомневаетесь, ищете помощи, но не знаете, где ее найти. Можно найти ее во мне и моих правах. Знайте, что ни по характеру, ни по чувствам я не способна делать что-либо без ведома народа, не способна к лукавству и коварной политике…» В конце письма она сделала приписку: «Если я не скоро явлюсь в Петербург, это будет Ваша ошибка, граф…»
Как отнесся бы Панин к такому воззванию, судить трудно: посредники принцессы Владимирской, ведшие двойную игру, письмо графу так и не передали. Зато сэр Уильям Гамильтон, английский дипломат, к которому она обращалась за помощью, проинформировал о ее планах не только английское, но и русское правительство, и даже «любезно» ознакомил Алексея Орлова с письмами самозванки.
Дэвид Аллен. Сэр Уильям Гамильтон с супругой (это первая жена лорда, а не та легкомысленная леди Гамильтон, что стала притчей во языцех)
К этому времени жизнь принцессы Владимирской, полная скитаний, бесконечных переездов и перемен климата, привела прекрасную авантюристку к болезни, по тем временам почти неизлечимой. У нее развился туберкулез, или, как тогда говорили, чахотка. Но двадцатитрехлетняя женщина не желала задумываться о смерти; она верила в лучшее и боролась за жизнь и воплощение собственных амбиций.
Бравый адмирал Орлов разыскал претендентку на русский престол, осыпал ее деньгами, окружил «верными людьми» из числа своих моряков, поддержал ее политические планы и даже разыграл влюбленность… Принцесса Владимирская знала, что братья Орловы помогли Екатерине захватить престол в 1762 году, и что после того, как Григорий Орлов получил у императрицы отставку на любовном фронте, их удача пошла на спад. Но организаторы одного переворота могут с тем же успехом организовать и другой, чтобы поправить собственные дела. Не удивительно, что Алексей Орлов, появившийся перед прекрасной самозванкой, был воспринят как посланник судьбы. Мнимая принцесса убедилась, что перед ней верный друг, преданный помощник и влюбленный мужчина. «Она казалась ко мне благосклонною, для чего и я старался перед нею быть очень страстен», - писал Орлов в отчете Екатерине о том, как одолел «особу, всклепавшую на себя имя».
Сцена мнимого венчания из фильма "Царская охота. Княжна Тараканова/принцесса Владимирская - Анна Самохина, Алексей Орлов - Николай Еременко
Он пригласил принцессу на свой корабль, под тем предлогом, что покажет ей маневры русского флота. Самозванка, предполагавшая что вместе с влюбленным адмиралом вот-вот пойдет во главе этого флота на штурм Петербурга, охотно согласилась… Ходили слухи, что Орлов даже разыграл спектакль с мнимым венчанием по православному обряду, которое провел на корабле ряженый в священника матрос. После этого фарса, устроенного исключительно с целью заставить потерявшую осторожность женщину ступить на палубу судна, принцессу Владимирскую арестовали, заперли в каюте и на этом же корабле доставили в Россию, где участь ее уже была предрешена. В пути несчастная узница к своему отчаянию почувствовала признаки беременности…
Европейские правители были шокированы методами русского адмирала. Великий герцог Тосканский Леопольд направил в Петербург протест против подобного бесчеловечного издевательства над женщиной, произведенного в его владениях. Но Екатерина ответила лишь высокомерным молчанием. Алексей Орлов получил «за службу» награду - 600 тысяч рублей и серебряный сервиз на память. Однако слухи о «подвиге» адмирала Орлова докатились до России и настойчиво циркулировали в обществе. Императрица, желая «сохранить лицо» перед подданными, стала относиться к Орлову с холодком, всячески показывая, что и сама удивлена всей мерой присущей ему подлости и жестокости. Вскоре он был удален от двора. Да и многие знакомые от него отвернулись.
На Павла, не посвященного в тонкости интриги, опала Алексея Орлова произвела сильное впечатление. Он не понимал, почему вдруг этот человек попал в немилость, и списал все на капризы матушки. В будущем, став императором, Павел станет открыто демонстрировать недоброжелательное отношение к участникам переворота 1762 года, не прощая им гибели своего отца. Но Алексей Орлов, по общему убеждению - убийца Петра III, не был подвергнут какому-либо серьезному наказанию, поддерживал с Павлом дружеские отношения и даже запросто у него обедал… Впрочем, их дружба длилась недолго - престарелый Орлов предпочел от греха подальше перебраться за границу.
Анна Самохина - самозванка
Судьба обманутой и арестованной женщины оказалась трагичной. Хотя на территории Российской империи она никаких преступлений не совершила, с ней обращались как с закоренелой преступницей. Вести расследование по делу поручили лично генерал-губернатору Санкт-Петербурга князю Александру Михайловичу Голицыну. Голицын в отчетах подробно описывал Екатерине каждый свой шаг и каждое действие или слово арестованной. Среди прочего он донес, что арестантка сильно кашляет, иногда с кровью. Вероятно, князь ожидал от императрицы разрешения оказать больной женщине какую-то помощь. Но такого разрешения не последовало. Невзирая на ее болезнь, несчастную заключили в сырую и темную камеру в Петропавловской крепости, где приступы чахотки у нее резко обострились.
Продолжение следует.
* Екатерина II, старавшаяся выступать в глазах всего мира «просвещенной монархиней», состояла в переписке с Вольтером и Дидро и широко рекламировала свою эпистолярную связь с великими мыслителями.
Супруга Павла великая княгиня Наталья, наивная даже в своем стремлении к власти, была не единственным существом, вызывавшим «головную боль» императрицы. Летом 1774 года из-за границы все чаще стали долетать вести об объявившейся там новой претендентке на русский престол. Некая юная и очень привлекательная женщина, пользовавшаяся покровительством знатных аристократов, переезжала из города в город, из страны в страну и выдавала себя за тайную дочь покойной императрицы Елизаветы I от ее фаворита Алексея Разумовского, то есть за родную внучку Петра Великого, желающую царствовать в империи деда. Называла она себя по разному: принцессой Владимирской, графиней Пиннеберг, графиней Оберштейн, графиней Будберг, госпожой де Треймуль, девицей Франк, а главное (и самое опасное) - великой княжной Елизаветой… В России эта женщина вошла в историю под именем княжны Таракановой, хотя это имя ей было присвоено позже, уже после смерти в одном из ее жизнеописаний. Генерал-аншеф Тараканов якобы был одним из ее опекунов, и высказывались предположения, что он ее усыновил, хотя в подростковом возрасте девочка была оставлена среди чужих людей за границей, и какие-либо следы генерала Тараканова в ее судьбе исчезли.
Княжна Елизавета Владимирская (Екатерина Тараканова)
Окутанная тайнами прекрасная незнакомка кружила головы мужчинам и была окружена поклонниками. Иногда она рассказывала невероятные истории о своей жизни, полной романтических приключений, странствий и встреч с благородными рыцарями, готовыми протянуть руку помощи… В том, что касалось житейских фактов, концы с концами у принцессы Владимирской явно не сходились, но она обладала таким обаянием, что многие очень хотели ей верить. Свои права на престол Российской империи она основывала на рукописных копиях каких-то неведомых миру документов, но ведь и у Екатерины II, узурпировавшей власть в 1762 году, права были довольно сомнительными.
Императрица Екатерина II
Красавица производила фурор. Европейские газеты ухватились за сенсацию, от себя приукрасив и расцветив историю «наследницы русского престола». Газетные статьи делали таинственную даму все более и более популярной. Принцесса Владимирская искала поддержку в Европе, уверяя, что у нее в России есть «сильная партия» и царский венец для нее не пустая мечта, а вполне реальное дело. Всем, кто недоволен политикой Екатерины, предлагалось вложить собственные силы и средства, чтобы избавить престол России от угнездившейся на нем «немки». И такие люди нашлись. Представители лагеря «престолонаследницы», искали в зарождавшейся интриге выгоду для себя или своих стран. Один из наиболее ярых сторонников мнимой принцессы, польский эмигрант князь Карл Радзивилл, к примеру, был уверен, что замена Екатерины II на новую императрицу принесет Польше большое благо. «Я смотрю на предприятие Вашего Высочества как на чудо провидения, которое бдит над нашею несчастною страной [т.е. Польшей]. Оно послало ей в помощь Вас, такую великую героиню».
Князь Карл Станислав Радзивилл
Вдохновившись ролью великой героини, «наследница царского венца» на полном серьезе занялась устройством своего «предприятия». В Санкт-Петербург полетели донесения от русских агентов о действиях самозваной принцессы…
Появление этой особы на политической арене стало для русской императрицы серьезным ударом, так как, несмотря на всю абсурдность требований, расшатывало тщательно выстроенное Екатериной здание собственной власти. Самозванка, по словам агентов, обнаглела до того, что даже Пугачева называла своим сторонником, действовавшим в России на ее благо. С ней следовало свести счеты, но момент для этого был неподходящий.
За принцессой Владимирской (она же великая княжна Елизавета и пр., и пр.) стояли заграничные противники Екатерины, которые могли использовать авантюристку для развязывания войны с Россией. А этого допустить было никак нельзя. Внешней войны с турецким султаном за Крым и побережье Черного моря и внутренней войны с Пугачевым Екатерине хватало и даже чересчур. Воевать одновременно на два фронта было очень тяжело. Еще одна война на западных границах империи могла оказаться фатальной…
Екатерина ждала серьезного перелома в борьбе с Пугачевым, чтобы развязать себе руки. Но если пугачевцев необходимо было любым путем разгромить, то с Турцией можно было договориться. Фельдмаршал Румянцев стал искать пути для заключения с турками мирного договора и прекращения военных действий. Турецкие военачальники, также измотанные затянувшейся войной, пошли ему навстречу. Мир стал реальностью, нужно было только определиться с его условиями.
Пугачев же не собирался легко сдаваться, несмотря на удары, нанесенные ему правительственными войсками. В мае 1774 года к его армии примкнули конные башкирские отряды под предводительством Салавата Юлаева. Летом самозваный царь, уходя от больших кровопролитных боев с екатерининскими генералами, ухитрился захватить ряд крепостей и даже крупных городов. 12 июля ему удалось взять Казань, где из острогов были выпущены все заключенные, тут же вступившие в армию Пугачева.
Непьянов В.В. Емельян Пугачев
Когда известие о взятии Пугачевым Казани дошло до Петербурга, Екатерина, наконец, осознала весь ужас происходящего, впала в отчаяние и вознамерилась принять личное участие в боевых действиях. Ей представилось, что уже и Москва под угрозой, и империя разваливается, и только она, всеми любимая матушка-императрица, идущая во главе своих армий на супостата, может спасти страну и подданных. Тем более что ее приближенные, на которых она мечтала опереться в трудный момент, пребывали в растерянности и на заседаниях Государственного Совета отмалчивались… Граф Никита Панин писал о своих впечатлениях брату Петру, воевавшему в то время с Пугачевым: «Этим утром мы получили известие о падении Казани и о том, что губернатор со всем отрядом осажден в крепости. Тут… мы видели государыню под огромным впечатлением. Она выразила намерение покинуть столицу и отправиться самолично спасать Москву и внутренние территории империи, горячо требуя и настаивая, чтобы каждый из нас высказал свое мнение о сложившемся положении. Мы все хранили молчание… Тогда ее величество с заметным раздражением стала рассуждать, насколько полезным будет ее присутствие. Ее практически поддержал, вопреки моему мнению, наш новый фаворит. Старый [Орлов] слушал с презрительным равнодушием, ничего не предлагая…»
Но личного участия императрицы в походе против Пугачева не понадобилось. Военное счастье отвернулось от восставших. Перелом произошел быстро, и к тому моменту, как в Петербурге узнали о падении Казани, город уже был освобожден от бунтовщиков. Салават Юлаев увел свои отряды в сторону Уфы.
Фельдмаршал П.А. Румянцев
В это же время в болгарской деревне Кучук-Кайнарджи продолжались переговоры фельдмаршала Румянцева и представителей султана Османской империи об условиях мирного договора. 21 июля 1774 года судьбоносный для России Кучук-Кайнарджирский договор был подписан. Пределы Российской империи значительно расширились - к ней перешли Крым, бассейн реки Кубани, северные порты Черного моря и город Керчь у входа в Азовское море. К Турции вернулись дунайские провинции, несколько крепостей на Кавказе и все греческие острова, захваченные русскими войсками в ходе войны.
Получив известие о мире с турецким султаном, императрица спешно покинула концерт, на котором в тот момент присутствовала, и отправилась в церковь отслужить благодарственный молебен. Настоящие торжества с праздниками, балами и фейерверками отложили до окончательной победы над яицкими бунтовщиками.
На Яике дела обстояли не так благополучно. Пугачев под натиском правительственных войск отступал, терял сторонников, но у простого народа был по-прежнему популярен. 23 июля Пугачева с хлебом и солью под звон колоколов встречали в Алатыре, после чего самозваный царь на радостях повелел выпустить «содержащихся в тюрьме колодников, казенное вино выпустить, а соль брать всякому безденежно». Однако армия восставших, частично перебитая, частично разбежавшаяся, больше не представляла той грозной силы, с которой не могли совладать даже опытные боевые генералы.
В.Г. Перов. Суд Пугачева
Через месяц после торжеств в Алатыре бунтовщики были окончательно разгромлены. Пугачеву снова удалось бежать, но его собственные приближенные сговорились выдать главаря, чтобы самим заслужить у царицы помилование. 8 сентября 1774 года казаки, которых Пугачев считал своими друзьями, арестовали его и через неделю связанного привезли в расположение правительственных войск, передав с рук на руки царским офицерам. Главой конвойного отряда, которому было поручено доставить бунтовщика в Симбирск, в штаб Панина, был назначен Александр Суворов. После дознания, проведенного Особой следственной комиссией Сената, Емельян Пугачев был предан суду. Екатерину больше всего интересовало, не являлся ли Пугачев лишь ширмой для истинного организатора беспорядков, не тянулись ли нити заговора к ее двору, или еще дальше - за рубеж, и не было ли само восстание затеяно для того, чтобы передать власть цесаревичу Павлу? Именно это предположение было для императрицы самым пугающим.
Следственная комиссия также не могла исключить влияния на яицкие события самозванки, принцессы Владимирской, пусть и опосредованного, через покровителей и помощников. Ведь недаром же та утверждала, что Пугачев действует в ее интересах? Пусть это казалось абсурдным, но в политических делах чего не бывает? Императрица не афишировала своих опасений, но постоянно о них проговаривалась. Например, в октябре 1774 года в письме Вольтеру *, рассуждая о личности Пугачева и необходимости его казни ввиду совершенных злодеяний, Екатерина утверждала: «…Нет ни малейших указаний, на то, что Пугачев был инструментом в руках иностранных сил или что его настроил кто-то другой. Предположительно монсеньор Пугачев - глава разбойников, а не слуга какой-либо другой души». Можно догадаться, о чьей душе идет речь - выбор не так уж и велик…
Мари Франсуа де Вольтер, философ и писатель
Суд, в состав которого входило 14 сенаторов, 4 члена Синода и 17 государственных чиновников высших рангов, вынес Пугачеву смертный приговор, как и было угодно императрице. 10 января 1775 года Емельян Пугачев был казнен в Москве.
Екатерина II торжествовала. Цесаревич, погруженный в собственные заботы, без должного внимания отнесся к казни мятежника, выдававшего себя за его отца и сделавшего имя Павла Петровича своим знаменем. Не так давно Павел пережил еще одну горькую обиду со стороны Екатерины. Мечтая поддержать мать в нелегкое время борьбы с бунтовщиками, Павел подготовил предложения, весьма интересные, как ему казалось, по вопросам улучшения жизни в России и реформы армии. Он был уверен, что это настоящая помощь императрице, ведь замотавшаяся из-за свалившихся на нее проблем Екатерина просто не задумывалась о некоторых элементарных вещах… Вот сын и изложил их в трактате, озаглавленном «Рассуждение о государстве вообще, относительно числа войск, потребных для защиты оного, и касательно обороны всех пределов». Теперь матушка увидит, чего стоит ее сын, позволит ему войти в состав Государственного Совета и наверняка сделает Павла своей правой рукой.
Екатерина ознакомилась с трактатом и… осталась совершенно равнодушна к предложениям сына. Но равнодушие это было поверхностным, так сказать, напоказ. Императрица всегда охотно облачалась в разнообразные маски, пряча за ними то, что творилось в душе. Предложения сына были довольно разумными, но в них содержалась критика заведенных Екатериной порядков и призывы к отмене ее установлений. Павел совершенно забылся, если решил, что ему позволят исправлять ошибки матери или даже указывать на них. В стране должна быть одна хозяйка! «Я не считаю разумным вводить тебя в Совет, - ответила императрица сыну, разом похоронив его надежды. - Ты должен ждать, пока я решу иначе».
Для Павла Петровича это было ужасно. Мать не считала его достойным доверия! Тем не менее, другим людям, таким как Потемкин, она доверяла слепо, и это не могло не задевать великого князя.
Впрочем, он, как молодожен, был слишком занят своим новым семейным состоянием и, погрузившись в мирок супружеской жизни, не так остро реагировал на внешние проблемы. Жене хотелось блистать в обществе, наряжаться, украшать себя драгоценностями - дома, в Гессене, она уже намучилась от вечной экономии и больше не хотела сдерживаться. Павел не мог ей отказать. А Екатерина сына и тем более невестку деньгами не баловала. Молодые с трудом выплачивали одни долги, и тут же делали другие, занимая, перезанимая и вечно выкручиваясь из денежных проблем...
В декабре 1774 года Екатерина вместе с сыном, невесткой и всем своим двором решила отправиться в Москву и задержаться в древней столице надолго, чтобы следующим летом провести там грандиозные торжества по поводу окончания войны с Османской империей и разгрома Пугачева. Императорский кортеж неспешно двигался по дороге в сторону Москвы, делая остановки не только в крупных городах - Новгороде и Твери, но и в селах, чтобы императрица могла полюбоваться на то, как живет ее народ.
Народ к встрече с государыней был хорошо подготовлен. Были «подправлены» даже придорожные пейзажи, мелькавшие за окном кареты, радуя глаз. Благополучные, зажиточные селенья, добротные дома, сытые и здоровые поселяне и поселянки, нарядные дети - Екатерине, что называется, показали товар лицом.
Аллегорическое изображение путешествия Екатерины II
Она написала о своем восхищении зарубежной приятельнице, госпоже Бьёльке: «Я удивилась, насколько, несмотря на войну, оспу и пожары, эта дорога с жителями прилегающих селений стала процветать за восемь лет с тех пор, как я последний раз проезжала по ней. Прежде я видела, как в этой деревне маленькие босоногие дети в одних сорочках бегали по снегу, теперь же нет ни одного без костюмчика, пальто и ботинок. Жилища, хоть все еще и построенные из дерева, стали больше, и большинство домов теперь двухэтажные. В нескольких местах я с радостью заметила школы… Я и впрямь рада этому; еще десять лет, подобных последним десяти годам, и уверяю, все это будет видно каждому, кто не слеп».
Да, надо было очень сильно радоваться тому, что видишь сквозь любезно предложенные розовые очки, чтобы и вправду поверить, будто дети крепостных крестьян так всегда и бегают по деревне в «костюмчиках, пальто и ботинках»… Павел относился к увиденному более сдержанно, но на этот раз не позволил себе вмешиваться и что бы то ни было матушке объяснять.
Процветанием своих подданных и победным завершением войн, как внешней, так и внутренней, государыня была довольна. Но у Екатерины оставались еще две проблемы, связанные с именами молодых дам, рвущихся к российскому трону. Самозваная принцесса Владимирская продолжала плести интриги за границей, а невестка Наталья, воображавшая себя не менее ловкой авантюристкой, - в Санкт-Петербурге. Императрица с раздражением писала о жене Павла: «…Середины для нее не существует. Боясь плохих людей, она не верит всему миру и не следует ни хорошим, ни дурным советам. Во всем этом нет ни привлекательности, ни благоразумия, ни мудрости, и один Бог знает, что с ней станется, ибо она никого не слушает и имеет очень упрямую голову на плечах».
Цитируемое письмо адресовано барону Гримму, воспитателю принцев и принцесс из Гессен-Дармштадтского дома. Екатерина познакомилась с бароном Гриммом в те дни, когда он сопровождал ландграфиню Каролину с детьми в их поездке в Санкт-Петербург, завершившейся свадьбой цесаревича Павла и принцессы Мими. Знакомство неожиданно превратилось в многолетнюю дружбу, и в письмах к Гримму императрица охотно обсуждала многие семейные и даже интимные дела.
Странной кажется подобная откровенность в письмах к случайному знакомому, да еще стоявшему на неизмеримо более низкой социальной ступени по сравнению с российской императрицей. Но для Екатерины барон Гримм был важной фигурой - через него она доносила свое суждение по тому или иному вопросу до европейских монарших домов.
Претензий к невестке в этом письме Екатерина высказала много - и русский язык за полтора года не удосужилась выучить, и долгов наделала, и «вся в постоянном вращении», и в танцах на балах излишне усердна, и нет у Натальи благодарности за то, что для нее «сделано все, даже слишком много»… Но главная обида - это неумелая попытка юной Натальи подсидеть свекровь и посадить на трон своего мужа.
Алексей Орлов
Но поскольку Наталья была всегда «под рукой», для начала Екатерина взялась за более сложную задачу - справиться с самозванкой, которую презрительно именовала «побродяжкой». В этом ей требовалась помощь, и она обратилась к надежным, проверенным людям, братьям Орловым. Главная роль в придуманном Екатериной действе отводилась не экс-фавориту Григорию, а Алексею, никогда не бывшему ее любовником, но считавшему себя преданным другом и слугой императрицы.
Алексей Орлов, адмирал русского флота, как раз стоял со своей эскадрой у берегов Италии и был готов на все. «…Есть ли этакая [самозванка] или нет, я не знаю, а буде есть и хочет не принадлежащего себе, то б я навязал ей камень на шею, да и в воду», - откровенно писал он Екатерине. Орлов получил задание разыскать самозваную принцессу, свести с ней знакомство и обманом завлечь в Петербург на расправу. Тут уж найдется, кому позаботиться о ее судьбе, притом так, как будет угодно императрице Екатерине.
Между тем, принцесса Владимирская была уверена, что обретет в российской столице могущественных сторонников. Не может быть, чтобы все русское общество с восторгом приняло эту выскочку Екатерину. Наверняка там есть и недовольные, и обиженные императрицей. «Дщерь Елизаветы» наивно попыталась их найти и «завербовать». Это было не просто важно, но и насущно необходимо, поскольку о существовании в Петербурге большой «группы поддержки», готовой ради нее на все, она заранее объявила в Европе. Хотелось найти подтверждение собственным словам и убедить в своей правоте всех.
Графу Никите Панину, воспитателю великого князя Павла, она написала: «Вы в Петербурге не доверяете никому, друг друга подозреваете, боитесь, сомневаетесь, ищете помощи, но не знаете, где ее найти. Можно найти ее во мне и моих правах. Знайте, что ни по характеру, ни по чувствам я не способна делать что-либо без ведома народа, не способна к лукавству и коварной политике…» В конце письма она сделала приписку: «Если я не скоро явлюсь в Петербург, это будет Ваша ошибка, граф…»
Как отнесся бы Панин к такому воззванию, судить трудно: посредники принцессы Владимирской, ведшие двойную игру, письмо графу так и не передали. Зато сэр Уильям Гамильтон, английский дипломат, к которому она обращалась за помощью, проинформировал о ее планах не только английское, но и русское правительство, и даже «любезно» ознакомил Алексея Орлова с письмами самозванки.
Дэвид Аллен. Сэр Уильям Гамильтон с супругой (это первая жена лорда, а не та легкомысленная леди Гамильтон, что стала притчей во языцех)
К этому времени жизнь принцессы Владимирской, полная скитаний, бесконечных переездов и перемен климата, привела прекрасную авантюристку к болезни, по тем временам почти неизлечимой. У нее развился туберкулез, или, как тогда говорили, чахотка. Но двадцатитрехлетняя женщина не желала задумываться о смерти; она верила в лучшее и боролась за жизнь и воплощение собственных амбиций.
Бравый адмирал Орлов разыскал претендентку на русский престол, осыпал ее деньгами, окружил «верными людьми» из числа своих моряков, поддержал ее политические планы и даже разыграл влюбленность… Принцесса Владимирская знала, что братья Орловы помогли Екатерине захватить престол в 1762 году, и что после того, как Григорий Орлов получил у императрицы отставку на любовном фронте, их удача пошла на спад. Но организаторы одного переворота могут с тем же успехом организовать и другой, чтобы поправить собственные дела. Не удивительно, что Алексей Орлов, появившийся перед прекрасной самозванкой, был воспринят как посланник судьбы. Мнимая принцесса убедилась, что перед ней верный друг, преданный помощник и влюбленный мужчина. «Она казалась ко мне благосклонною, для чего и я старался перед нею быть очень страстен», - писал Орлов в отчете Екатерине о том, как одолел «особу, всклепавшую на себя имя».
Сцена мнимого венчания из фильма "Царская охота. Княжна Тараканова/принцесса Владимирская - Анна Самохина, Алексей Орлов - Николай Еременко
Он пригласил принцессу на свой корабль, под тем предлогом, что покажет ей маневры русского флота. Самозванка, предполагавшая что вместе с влюбленным адмиралом вот-вот пойдет во главе этого флота на штурм Петербурга, охотно согласилась… Ходили слухи, что Орлов даже разыграл спектакль с мнимым венчанием по православному обряду, которое провел на корабле ряженый в священника матрос. После этого фарса, устроенного исключительно с целью заставить потерявшую осторожность женщину ступить на палубу судна, принцессу Владимирскую арестовали, заперли в каюте и на этом же корабле доставили в Россию, где участь ее уже была предрешена. В пути несчастная узница к своему отчаянию почувствовала признаки беременности…
Европейские правители были шокированы методами русского адмирала. Великий герцог Тосканский Леопольд направил в Петербург протест против подобного бесчеловечного издевательства над женщиной, произведенного в его владениях. Но Екатерина ответила лишь высокомерным молчанием. Алексей Орлов получил «за службу» награду - 600 тысяч рублей и серебряный сервиз на память. Однако слухи о «подвиге» адмирала Орлова докатились до России и настойчиво циркулировали в обществе. Императрица, желая «сохранить лицо» перед подданными, стала относиться к Орлову с холодком, всячески показывая, что и сама удивлена всей мерой присущей ему подлости и жестокости. Вскоре он был удален от двора. Да и многие знакомые от него отвернулись.
На Павла, не посвященного в тонкости интриги, опала Алексея Орлова произвела сильное впечатление. Он не понимал, почему вдруг этот человек попал в немилость, и списал все на капризы матушки. В будущем, став императором, Павел станет открыто демонстрировать недоброжелательное отношение к участникам переворота 1762 года, не прощая им гибели своего отца. Но Алексей Орлов, по общему убеждению - убийца Петра III, не был подвергнут какому-либо серьезному наказанию, поддерживал с Павлом дружеские отношения и даже запросто у него обедал… Впрочем, их дружба длилась недолго - престарелый Орлов предпочел от греха подальше перебраться за границу.
Анна Самохина - самозванка
Судьба обманутой и арестованной женщины оказалась трагичной. Хотя на территории Российской империи она никаких преступлений не совершила, с ней обращались как с закоренелой преступницей. Вести расследование по делу поручили лично генерал-губернатору Санкт-Петербурга князю Александру Михайловичу Голицыну. Голицын в отчетах подробно описывал Екатерине каждый свой шаг и каждое действие или слово арестованной. Среди прочего он донес, что арестантка сильно кашляет, иногда с кровью. Вероятно, князь ожидал от императрицы разрешения оказать больной женщине какую-то помощь. Но такого разрешения не последовало. Невзирая на ее болезнь, несчастную заключили в сырую и темную камеру в Петропавловской крепости, где приступы чахотки у нее резко обострились.
Продолжение следует.
* Екатерина II, старавшаяся выступать в глазах всего мира «просвещенной монархиней», состояла в переписке с Вольтером и Дидро и широко рекламировала свою эпистолярную связь с великими мыслителями.