Несостоявшаяся дуэль из-за Прекрасной Дамы
Коренной москвич из интеллигентной профессорской семьи Борис Бугаев, более известный нам как поэт Андрей Белый, влюблялся часто. Одним из самых сильных его увлечений, впрочем, платонических, была супруга текстильного магната Маргарита Морозова. Увидев вдохновенное лицо этой дамы на симфоническом концерте, юный Боря испытал смятение чувств... Они не были знакомы, хотя жили по соседству - Белый на Арбате, угол Денежного переулка, а Маргарита Кирилловна - на Смоленском бульваре, угол Глазовского переулка, выходившего в Денежный (тогда в Москве, где горожане жили преимущественно в небольших частных домах, еще было принято знать не только обитателей своего родного переулка, но окрестных улиц).
Андрей белый (Борис Бугаев) - студент
Двадцатилетний мальчик, восторженный, романтический, любящий мистические тайны и символы, был покорен одухотворенным лицом незнакомой дамы. Его, по собственным словам, закрутил "мгновенный вихрь переживаний", приведший к "первой глубокой, мистической, единственной своего рода любви к М.К.М." Как и его петербургский друг и соперник по поэтическому цеху Александр Блок, Белый создавал для себя некий культ Прекрасной Дамы, культ, одухотворенный любовью к реальной женщине. "Душа обмирала в переживаниях первой влюбленности; тешила детская окрыленность; ... она стала мне Дамой", - вспоминал позже Белый.
Вскоре Маргарита Кирилловна получила необычное письмо, подписанное "Ваш рыцарь".
"Многоуважаемая Маргарита Кирилловна! Человеку, уже давно заснувшему для жизни живой, извинительна некоторая доля смелости. Для кого мир становится иллюзией, тот имеет большие права. ... Я осмелился Вам написать только тогда, когда все жгучее и горькое стало ослепительно ясным. Если Вы спросите про себя, люблю ли я Вас, - я отвечу: "безумно". (...) Вот безумие, прошедшее все ступени здравости, лепет младенца, умилившегося до Царствия Небесного. Не забудьте, что мои слова - только молитва, которую я твержу изо дня в день, только коленопреклонение..."
Письмо, присланное неизвестно кем, заинтересовало Маргариту своей оригинальностью, и она решила сохранить его в тайном ящике своего секретера. Вскоре пришло еще одно письмо, написанное тем же почерком и с той же подписью.
Маргарита Морозова
На этот раз неведомый рыцарь предварил собственное послание эпиграфом из Владимира Соловьева, творчеством которого Маргарита была в то время увлечена:
"Вечная Женственность ныне,
В теле нетленном, на землю идет.
В свете немеркнущем новой богини
Небо слилося с пучиною вод".
Такое созвучие литературных пристрастий заинтересовало ее еще больше.
Письма приходили в течение трех лет. Маргарита не делала попыток узнать, кто же ее таинственный поклонник, но письма его берегла. Они окрашивали ее жизнь искрами романтического света... Да и могли ли оставить женское сердце холодным такие строки:
"Простите мне мое безумное письмо. Когда больной говорит: "мне больно", он знает, что ему от этого не станет легче, он просит лишь немного сочувствия...
...А я болен...
Но мне не надо сочувствия. Мне только хочется Вам сказать, что где-то "там" Вас любят до безумия...
...Нет, не любят, а больше, гораздо больше. "Там" Вы являетесь глубоким, глубоким символом, чем-то вроде золотого закатного облака. "Там" Вы туманная Сказка, а не действительность...
Простите меня за лихорадочный бред, с которым я обращаюсь к Вам... Разрешите мне одну только милость: позвольте мне смотреть на Вас и мечтать о Вас, как о светлой сказке! Пусть она будет невозможной, но ведь и невозможное кажется близким..."
Боря Бугаев поначалу даже не смел искать личного знакомства с предметом своей страсти, боясь разрушения идеального образа. Но восторженные письма Даме привели его к серьезным литературным опытам. Маргарите Морозовой была посвящена первая книга Андрея Белого, вышедшая в 1902 году - "Вторая драматическая симфония". Книга странная, прихотливая, изломанная, полная тайн и мистического очарования...
Студент Бугаев, по его собственным словам, спрятался за псевдоним Белый, но обмануть никого не смог. А ведь речь шла о чести Дамы - Белый постоянно подчеркивал, что работа над книгой была окрашена сильной любовью, и эта любовь, эта радость - важная составляющая сюжета, ее не скрыть. Маргарита Морозова названа во "Второй симфонии" именем Сказка.
"Книга в кругу знакомых имела успех скандала", - напишет позже Андрей Белый в своих воспоминаниях "Начало века". Маргариту Кирилловну в образе Сказки не только узнали, выдуманное Белым поэтическое имя "прилепилось" к ней надолго.
"Были у Морозовых, у Сказки", - подобные фразы можно встретить во множестве на страницах мемуаров москвичей той поры...
Штемберг В.К. Маргарита Морозова, середина 1890-х годов
Когда же личное знакомство состоялось, Маргарита повела себя достаточно тонко, чтобы не оттолкнуть и не обидеть юного поэта, но предложить ему только дружбу, но не сердце. Она напишет много лет спустя в своих воспоминаниях о Белом: "Если бы его романтическое отношение ко мне было взаимным, то конечно, наши отношения могли бы сложиться иначе. Но он очень тонко чувствовал, что на этом плане взимности между нами не было"...
Может быть, отсутствие "романтической" взаимности при умении этих людей "тонко чувствовать" привели их к необыкновенной духовной близости, которая оказалась чувством большим, чем просто любовное увлечение.
Особняк Морозовых на Смоленском бульваре
В отношении Маргариты к Белому было много материнского - доброты, полного понимания, стремления утешить. В 1903 году она овдовела, и Андрей Белый со временем стал в ее доме кем-то вроде еще одного сына (у нее было четверо детей - два сына и две дочери). В 1906 году Белый переживал глубокий кризис, период упадка духа и отчаяния... "Борис Николаевич стал в то время со мной дружески откровенен, - вспоминала Маргарита. - Часто его настроение было грустным, он писал мне: "обманули люди", "все меня оскорбляет, я не знаю, это усталость или излишняя нервозность". В это время он часто ездил в Петербург и очень бурно переживал одно увлечение, в котором он столкнулся с А. Блоком, своим большим другом".
Увлечение, о котором так деликатно говорит Маргарита, - это настигшая Белого влюбленность еще в одну Прекрасную Даму, Любовь Дмитриевну Блок, супругу Александра Блока.
Александр и Любовь Блок (в девичестве Менделеева)
Впрочем, отношения между молодыми супругами Блок в то время приняли настолько странные формы, что Любовь Дмитриевна даже посчитала нужным в своих воспоминаниях, озаглавленных "И были, и небылицы о Блоке и о себе", говоря о Блоке, слово "муж" взять в кавычки.
"Моя жизнь с "мужем" весной 1906 года была уже совсем расшатанной, - утверждала Любовь Дмитриевна. - Короткая вспышка чувственного его увлечения мной в зиму и лето перед свадьбой скоро, в первые же два месяца, погасла, не успев вырвать меня из моего девического неведения... (...) Весна этого года - длительный "простой" двадцатичетырехлетней женщины. Не могу сказать, чтобы я была наделена бурным темпераментом южанки, доводящим ее в случае "неувязки" до истерических, болезненных состояний. Я северянка, а темперамент северянки - шампанское замороженное... Той весной, вижу, когда теперь оглядываюсь, я была брошена на произвол всякого, кто стал бы за мной упорно ухаживать... Боря же кружил мне голову, как самый опытный Дон Жуан, хотя таким никогда и не был."
Молодая, романтически настроенная женщина, осознающая, что несчастлива в браке, и молодой мужчина, основной любовный багаж которого - юная влюбленность в зрелую даму, влюбленность, обернувшаяся дружбой и почти родственными отношениями, но, увы, без той романтики, которой так жаждала его душа...
Любовь Блок и Борис Бугаев - каждый из них по своему одинок. Они встречаются и... начинается нечто необъяснимое, до конца не осознаваемое ими, безумное и прекрасное. Любовь Дмитриевна очень откровенна в своих воспоминаниях: "И с этих пор пошел кавардак. Я была взбудоражена не меньше Бори. Не успевали мы оставаться одни, как никакой преграды уже не стояло перед нами и мы беспомощно и жадно не могли оторваться от долгих и неутоляющих поцелуев. Ничего не предрешая в сумбуре, я даже раз поехала к нему. Играя с огнем, уже позволила вынуть тяжелые черепаховые гребни и шпильки, и волосы уже упали золотым плащом... Но тут какое-то неловкое и неверное движение (Боря был в таких делах явно не многим опытнее меня) - отрезвило, и уже волосы собраны, и уже я бегу по лестнице, начиная понимать, что не так должна найти я выход из созданной мною путаницы".
Юная Люба Менделеева в роли Офелии в любительской постановке "Гамлета"
Если уж Борис Бугаев вел себя как опытный Дон Жуан, не являясь в сущности таковым, то и Любовь Менделеева-Блок повела себя как весьма искушенная соблазнительница, кидая поэта то в жар, то в холод, то уступая, то отталкивая, то давая, то отбирая надежду... Зато ей удалось восстановить пошатнувшуюся было самооценку! И Белый подвернулся под руку молодой даме всего лишь как инструмент для возвращения уверенности в себе.
Не удивительно, что несчастный поэт с его тонкой душевной организацией впал от неутоленной страсти чуть ли не в безумие...
Но юной супруге Блока игра в кошки-мышки с Белым вскоре прискучила. "Я написала ему, что не люблю его, и просила не приезжать. Он негодовал, засыпал меня письмами, жаловался на меня всякому встречному; это было даже более комично, чем противно, и из-за этого я не смогла сохранить к нему хотя бы дружбу".
"Всякий встречный" - это прежде всего Маргарита Кирилловна, в сострадании которой несчастный Белый-Бугаев искал поддержку. И душевно чуткая Маргарита отнеслась к делу с такой деликатностью, что даже после смерти поэта позволила себе в воспоминаниях, преданных печати, лишь смутный намек на происходившее в то время, не раскрывая ничьих тайн.
Да, она была настоящим другом, с которым можно поделиться самым сокровенным!
Н.К. Бодаревский. Маргарита Морозова
Наверное, Любови Дмитриевне это показалось неприятным - какой-то женщине отвергнутый влюбленный посмел рассказать о переживаниях, связанных с именем госпожи Блок! Что происходило с Белым, оказавшимся на грани безумия, и мог ли он носить в себе подобную боль, ни с кем ее не деля, юную кокетку волновало мало.
"Отношение мое к Боре было бесчеловечно, - заметит годы спустя повзрослевшая Любовь Дмитриевна, - в этом я должна сознаться. Я не жалела его ничуть, раз отшатнувшись. Я стремилась устроить жизнь, как мне было нужно, как удобней. Боря добивался, требовал, чтобы я согласилась на то, что он будет жить зимой в Петербурге, что мы будем видеться хотя бы просто как "знакомые". Мне, конечно, это было обременительно, трудно и хлопотливо - бестактность Бори была в те годы баснословной. (Нельзя не заметить столь разительное отличие в оценках - если для Маргариты Боря Бугаев образец тонкости, деликатности и душевной чуткости, то для Любови Блок чуть ли не воплощение баснословной бестактности... Он ли разными сторонами своего характера поворачивался к этим женщинам, или они смотрели на него каждая со своей стороны? Взгляд, полный любви, и взгляд, полный презрения, по-разному высвечивают человеческий характер. - Е.Х.) Зима грозила стать пренеприятнейшей. Но я не думала о том, что все же виновата перед Борей, что свое кокетство, свою эгоистическую игру я завела слишком далеко, что он-то продолжает любить, что я отвественна за это... Обо все этом я не думала и лишь с досадой рвала и бросала в печку груды писем, получаемых от него. Я думала только о том, как бы избавиться от уже не нужной мне любви, и без жалости, без всякой деликатности просто запрещала ему приезд в Петербург. Теперь я вижу, что сама доводила его до эксцессов, а тогда считала себя вправе так поступать, раз я-то уже свободна от влюбленности".
Лев Бакст. Андрей Белый
Белый не понимал, что случилось. Как женщина, которая совсем недавно клялась ему в любви и теряла голову от его поцелуев, вдруг отвечает полнейшим равнодушием на его признания, не желает не только какого-либо продолжения отношений, но даже просто редких невинных встреч, какие вполне могут себе позволить близко знакомые и хорошо воспитанные люди.
Даже просто приехать в Петербург ему запрещено, вероятно из опасения каких-нибудь случайных встреч на Невском, мимо которого в Петербурге никто не проходит... "Верил весенним моим поступкам и словам, - ехидно вспоминает Любовь Дмитриевна. - И имел полное основание быть сбитым с толку. Он был уверен, что я "люблю" его по-прежнему, но малодушно отступаю из страха приличия и тому подобных глупостей. А главная его ошибка - был уверен, что Саша оказывает на меня давление, не имея на то морального права. Это он учуял".
Доведенный до полного отчаяния Белый решил стреляться с Блоком. Дуэль в России, к несчастью, и в те годы еще оставалась вполне популярным способом разрешения мужских конфликтов и даже переживала некий Ренессанс. В начале ХХ века не раз переиздавались старые дуэльные кодексы, чтобы напомнить современным молодым людям жесткий свод правил ведения поединков, подзабытый было, и снова похоронные процессии влекли на кладбища неудачливых дуэлянтов, как влекли их дедов и прадедов...
Александр Блок
К счастью, дуэли между Блоком и Белым удалось избежать, а то Россия вновь могла не досчитаться одного из своих поэтов. В качестве секунданта в имение к Блокам приехал поэт Эллис, Лев Львович Кобылинский (незаконнорожденный сын Льва Поливанова, знаменитого педагога, основателя одной из лучших московских гимназий на Пречистенке), человек, достаточно преданный Белому, чтобы взять на себя подобную миссию, и достаточно легкомысленный, чтобы отнестись к опасной затее всерьез. Любовь Дмитриевна сумела повести дело так, чтобы не допустить даже самой возможности передать вызов Блоку, смешала Эллису все карты, сбила его с толку и обратила в конце концов все дело, принимавшее уже нелепый оборот, в шутку. "...Было пустяшным делом пустить в ход улыбки и "очей немые разговоры", - вспоминала она, - к этому времени я хорошо научилась ими владеть и знала их действие. К концу обеда мой Лев Львович сидел уже совсем прирученный, и весь вопрос о дуэли был решен... за чаем. Расстались мы все большими друзьями".
Любовь Менделеева-Блок, сценический псевдоним Басаргина
"Большой друг" семейства Блоков Эллис отправляется обратно в Москву и рассказывает о своей провалившейся миссии Андрею Белому, растравляя его ноющие раны... И никто, кроме чуткой Маргариты Кирилловны, не понимает, чего же ищет этот неугомонный Белый. "...Ведь мое искание дружбы, простой человеческой ласки и определили отношения к Блокам, и шутливые "игры" у камина с З. Н. Гиппиус", - объяснит Белый годы спустя. И только рядом с Маргаритой Морозовой он обретал и вожделенную дружбу и простую человеческую ласку, память о которой сохранилась на годы.
Валентин Серов. Незавершенный портрет Маргариты Морозовой
"...Получаешь, бывало, тяжелый сине-лиловый конверт; разрываешь: на толстой бумаге большими красивыми буквами четко проставлено: "Милый Борис Николаевич, - такого-то жду: посидим вечерком. М. Морозова", - писал Белый в книге воспоминаний "Начало века". - Мимо передней в египетском стиле идешь; зал - большой, неуютный, холодный, лепной; гулок шаг; мимо - в очень уютную белую комнату, устланную мягким, серым ковром, куда мягко выходит из спальни, большая-большая, сияющая улыбкой Морозова; мягко садится... на низенький, малый диванчик; несут чайный столик: к ногам; разговор - обо всем и ни о чем; в разговоре высказывала она личную доброту, мягкость; она любила поговорить о судьбах жизни, о долге не впадать в уныние, о Владимире Соловьеве, о Ницше, о Скрябине, о невозможности строить путь жизни на Канте; тут же и анекдоты... В трудные минуты жизни М.К. делала усилия меня приободрить; и вызывала на интимность; у нее были ослепительные глаза, с отблеском то сапфира, то изумруда; в свою белую тальму, бывало, закутается, привалится к дивану ; и - слушает".
Не удивительно, что при такой душевной близости Белый долго оставался в числе "рыцарей" этой Прекрасной Дамы. А вот к Эллису, претендующему на некие особые отношения с госпожой Морозовой, сердце ее не лежало. Однажды, в ответ на шутливо-ревнивый упрек князя Евгения Трубецкого, она откровенно ответила: "Я ужасно смеялась над "Ваш Эллис", он вовсе не "мой", я его терпеть не могу".
Особняк Морозовых на Смоленском бульваре. современное фото
P.S. Мне доводилось работать с архивом Маргариты Морозовой, которых хранится в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки. Красивым ее почерк мог показаться, наверное, только Андрею Белому и только от большой преданности, когда в человеке все мило...
Андрей белый (Борис Бугаев) - студент
Двадцатилетний мальчик, восторженный, романтический, любящий мистические тайны и символы, был покорен одухотворенным лицом незнакомой дамы. Его, по собственным словам, закрутил "мгновенный вихрь переживаний", приведший к "первой глубокой, мистической, единственной своего рода любви к М.К.М." Как и его петербургский друг и соперник по поэтическому цеху Александр Блок, Белый создавал для себя некий культ Прекрасной Дамы, культ, одухотворенный любовью к реальной женщине. "Душа обмирала в переживаниях первой влюбленности; тешила детская окрыленность; ... она стала мне Дамой", - вспоминал позже Белый.
Вскоре Маргарита Кирилловна получила необычное письмо, подписанное "Ваш рыцарь".
"Многоуважаемая Маргарита Кирилловна! Человеку, уже давно заснувшему для жизни живой, извинительна некоторая доля смелости. Для кого мир становится иллюзией, тот имеет большие права. ... Я осмелился Вам написать только тогда, когда все жгучее и горькое стало ослепительно ясным. Если Вы спросите про себя, люблю ли я Вас, - я отвечу: "безумно". (...) Вот безумие, прошедшее все ступени здравости, лепет младенца, умилившегося до Царствия Небесного. Не забудьте, что мои слова - только молитва, которую я твержу изо дня в день, только коленопреклонение..."
Письмо, присланное неизвестно кем, заинтересовало Маргариту своей оригинальностью, и она решила сохранить его в тайном ящике своего секретера. Вскоре пришло еще одно письмо, написанное тем же почерком и с той же подписью.
Маргарита Морозова
На этот раз неведомый рыцарь предварил собственное послание эпиграфом из Владимира Соловьева, творчеством которого Маргарита была в то время увлечена:
"Вечная Женственность ныне,
В теле нетленном, на землю идет.
В свете немеркнущем новой богини
Небо слилося с пучиною вод".
Такое созвучие литературных пристрастий заинтересовало ее еще больше.
Письма приходили в течение трех лет. Маргарита не делала попыток узнать, кто же ее таинственный поклонник, но письма его берегла. Они окрашивали ее жизнь искрами романтического света... Да и могли ли оставить женское сердце холодным такие строки:
"Простите мне мое безумное письмо. Когда больной говорит: "мне больно", он знает, что ему от этого не станет легче, он просит лишь немного сочувствия...
...А я болен...
Но мне не надо сочувствия. Мне только хочется Вам сказать, что где-то "там" Вас любят до безумия...
...Нет, не любят, а больше, гораздо больше. "Там" Вы являетесь глубоким, глубоким символом, чем-то вроде золотого закатного облака. "Там" Вы туманная Сказка, а не действительность...
Простите меня за лихорадочный бред, с которым я обращаюсь к Вам... Разрешите мне одну только милость: позвольте мне смотреть на Вас и мечтать о Вас, как о светлой сказке! Пусть она будет невозможной, но ведь и невозможное кажется близким..."
Боря Бугаев поначалу даже не смел искать личного знакомства с предметом своей страсти, боясь разрушения идеального образа. Но восторженные письма Даме привели его к серьезным литературным опытам. Маргарите Морозовой была посвящена первая книга Андрея Белого, вышедшая в 1902 году - "Вторая драматическая симфония". Книга странная, прихотливая, изломанная, полная тайн и мистического очарования...
Студент Бугаев, по его собственным словам, спрятался за псевдоним Белый, но обмануть никого не смог. А ведь речь шла о чести Дамы - Белый постоянно подчеркивал, что работа над книгой была окрашена сильной любовью, и эта любовь, эта радость - важная составляющая сюжета, ее не скрыть. Маргарита Морозова названа во "Второй симфонии" именем Сказка.
"Книга в кругу знакомых имела успех скандала", - напишет позже Андрей Белый в своих воспоминаниях "Начало века". Маргариту Кирилловну в образе Сказки не только узнали, выдуманное Белым поэтическое имя "прилепилось" к ней надолго.
"Были у Морозовых, у Сказки", - подобные фразы можно встретить во множестве на страницах мемуаров москвичей той поры...
Штемберг В.К. Маргарита Морозова, середина 1890-х годов
Когда же личное знакомство состоялось, Маргарита повела себя достаточно тонко, чтобы не оттолкнуть и не обидеть юного поэта, но предложить ему только дружбу, но не сердце. Она напишет много лет спустя в своих воспоминаниях о Белом: "Если бы его романтическое отношение ко мне было взаимным, то конечно, наши отношения могли бы сложиться иначе. Но он очень тонко чувствовал, что на этом плане взимности между нами не было"...
Может быть, отсутствие "романтической" взаимности при умении этих людей "тонко чувствовать" привели их к необыкновенной духовной близости, которая оказалась чувством большим, чем просто любовное увлечение.
Особняк Морозовых на Смоленском бульваре
В отношении Маргариты к Белому было много материнского - доброты, полного понимания, стремления утешить. В 1903 году она овдовела, и Андрей Белый со временем стал в ее доме кем-то вроде еще одного сына (у нее было четверо детей - два сына и две дочери). В 1906 году Белый переживал глубокий кризис, период упадка духа и отчаяния... "Борис Николаевич стал в то время со мной дружески откровенен, - вспоминала Маргарита. - Часто его настроение было грустным, он писал мне: "обманули люди", "все меня оскорбляет, я не знаю, это усталость или излишняя нервозность". В это время он часто ездил в Петербург и очень бурно переживал одно увлечение, в котором он столкнулся с А. Блоком, своим большим другом".
Увлечение, о котором так деликатно говорит Маргарита, - это настигшая Белого влюбленность еще в одну Прекрасную Даму, Любовь Дмитриевну Блок, супругу Александра Блока.
Александр и Любовь Блок (в девичестве Менделеева)
Впрочем, отношения между молодыми супругами Блок в то время приняли настолько странные формы, что Любовь Дмитриевна даже посчитала нужным в своих воспоминаниях, озаглавленных "И были, и небылицы о Блоке и о себе", говоря о Блоке, слово "муж" взять в кавычки.
"Моя жизнь с "мужем" весной 1906 года была уже совсем расшатанной, - утверждала Любовь Дмитриевна. - Короткая вспышка чувственного его увлечения мной в зиму и лето перед свадьбой скоро, в первые же два месяца, погасла, не успев вырвать меня из моего девического неведения... (...) Весна этого года - длительный "простой" двадцатичетырехлетней женщины. Не могу сказать, чтобы я была наделена бурным темпераментом южанки, доводящим ее в случае "неувязки" до истерических, болезненных состояний. Я северянка, а темперамент северянки - шампанское замороженное... Той весной, вижу, когда теперь оглядываюсь, я была брошена на произвол всякого, кто стал бы за мной упорно ухаживать... Боря же кружил мне голову, как самый опытный Дон Жуан, хотя таким никогда и не был."
Молодая, романтически настроенная женщина, осознающая, что несчастлива в браке, и молодой мужчина, основной любовный багаж которого - юная влюбленность в зрелую даму, влюбленность, обернувшаяся дружбой и почти родственными отношениями, но, увы, без той романтики, которой так жаждала его душа...
Любовь Блок и Борис Бугаев - каждый из них по своему одинок. Они встречаются и... начинается нечто необъяснимое, до конца не осознаваемое ими, безумное и прекрасное. Любовь Дмитриевна очень откровенна в своих воспоминаниях: "И с этих пор пошел кавардак. Я была взбудоражена не меньше Бори. Не успевали мы оставаться одни, как никакой преграды уже не стояло перед нами и мы беспомощно и жадно не могли оторваться от долгих и неутоляющих поцелуев. Ничего не предрешая в сумбуре, я даже раз поехала к нему. Играя с огнем, уже позволила вынуть тяжелые черепаховые гребни и шпильки, и волосы уже упали золотым плащом... Но тут какое-то неловкое и неверное движение (Боря был в таких делах явно не многим опытнее меня) - отрезвило, и уже волосы собраны, и уже я бегу по лестнице, начиная понимать, что не так должна найти я выход из созданной мною путаницы".
Юная Люба Менделеева в роли Офелии в любительской постановке "Гамлета"
Если уж Борис Бугаев вел себя как опытный Дон Жуан, не являясь в сущности таковым, то и Любовь Менделеева-Блок повела себя как весьма искушенная соблазнительница, кидая поэта то в жар, то в холод, то уступая, то отталкивая, то давая, то отбирая надежду... Зато ей удалось восстановить пошатнувшуюся было самооценку! И Белый подвернулся под руку молодой даме всего лишь как инструмент для возвращения уверенности в себе.
Не удивительно, что несчастный поэт с его тонкой душевной организацией впал от неутоленной страсти чуть ли не в безумие...
Но юной супруге Блока игра в кошки-мышки с Белым вскоре прискучила. "Я написала ему, что не люблю его, и просила не приезжать. Он негодовал, засыпал меня письмами, жаловался на меня всякому встречному; это было даже более комично, чем противно, и из-за этого я не смогла сохранить к нему хотя бы дружбу".
"Всякий встречный" - это прежде всего Маргарита Кирилловна, в сострадании которой несчастный Белый-Бугаев искал поддержку. И душевно чуткая Маргарита отнеслась к делу с такой деликатностью, что даже после смерти поэта позволила себе в воспоминаниях, преданных печати, лишь смутный намек на происходившее в то время, не раскрывая ничьих тайн.
Да, она была настоящим другом, с которым можно поделиться самым сокровенным!
Н.К. Бодаревский. Маргарита Морозова
Наверное, Любови Дмитриевне это показалось неприятным - какой-то женщине отвергнутый влюбленный посмел рассказать о переживаниях, связанных с именем госпожи Блок! Что происходило с Белым, оказавшимся на грани безумия, и мог ли он носить в себе подобную боль, ни с кем ее не деля, юную кокетку волновало мало.
"Отношение мое к Боре было бесчеловечно, - заметит годы спустя повзрослевшая Любовь Дмитриевна, - в этом я должна сознаться. Я не жалела его ничуть, раз отшатнувшись. Я стремилась устроить жизнь, как мне было нужно, как удобней. Боря добивался, требовал, чтобы я согласилась на то, что он будет жить зимой в Петербурге, что мы будем видеться хотя бы просто как "знакомые". Мне, конечно, это было обременительно, трудно и хлопотливо - бестактность Бори была в те годы баснословной. (Нельзя не заметить столь разительное отличие в оценках - если для Маргариты Боря Бугаев образец тонкости, деликатности и душевной чуткости, то для Любови Блок чуть ли не воплощение баснословной бестактности... Он ли разными сторонами своего характера поворачивался к этим женщинам, или они смотрели на него каждая со своей стороны? Взгляд, полный любви, и взгляд, полный презрения, по-разному высвечивают человеческий характер. - Е.Х.) Зима грозила стать пренеприятнейшей. Но я не думала о том, что все же виновата перед Борей, что свое кокетство, свою эгоистическую игру я завела слишком далеко, что он-то продолжает любить, что я отвественна за это... Обо все этом я не думала и лишь с досадой рвала и бросала в печку груды писем, получаемых от него. Я думала только о том, как бы избавиться от уже не нужной мне любви, и без жалости, без всякой деликатности просто запрещала ему приезд в Петербург. Теперь я вижу, что сама доводила его до эксцессов, а тогда считала себя вправе так поступать, раз я-то уже свободна от влюбленности".
Лев Бакст. Андрей Белый
Белый не понимал, что случилось. Как женщина, которая совсем недавно клялась ему в любви и теряла голову от его поцелуев, вдруг отвечает полнейшим равнодушием на его признания, не желает не только какого-либо продолжения отношений, но даже просто редких невинных встреч, какие вполне могут себе позволить близко знакомые и хорошо воспитанные люди.
Даже просто приехать в Петербург ему запрещено, вероятно из опасения каких-нибудь случайных встреч на Невском, мимо которого в Петербурге никто не проходит... "Верил весенним моим поступкам и словам, - ехидно вспоминает Любовь Дмитриевна. - И имел полное основание быть сбитым с толку. Он был уверен, что я "люблю" его по-прежнему, но малодушно отступаю из страха приличия и тому подобных глупостей. А главная его ошибка - был уверен, что Саша оказывает на меня давление, не имея на то морального права. Это он учуял".
Доведенный до полного отчаяния Белый решил стреляться с Блоком. Дуэль в России, к несчастью, и в те годы еще оставалась вполне популярным способом разрешения мужских конфликтов и даже переживала некий Ренессанс. В начале ХХ века не раз переиздавались старые дуэльные кодексы, чтобы напомнить современным молодым людям жесткий свод правил ведения поединков, подзабытый было, и снова похоронные процессии влекли на кладбища неудачливых дуэлянтов, как влекли их дедов и прадедов...
Александр Блок
К счастью, дуэли между Блоком и Белым удалось избежать, а то Россия вновь могла не досчитаться одного из своих поэтов. В качестве секунданта в имение к Блокам приехал поэт Эллис, Лев Львович Кобылинский (незаконнорожденный сын Льва Поливанова, знаменитого педагога, основателя одной из лучших московских гимназий на Пречистенке), человек, достаточно преданный Белому, чтобы взять на себя подобную миссию, и достаточно легкомысленный, чтобы отнестись к опасной затее всерьез. Любовь Дмитриевна сумела повести дело так, чтобы не допустить даже самой возможности передать вызов Блоку, смешала Эллису все карты, сбила его с толку и обратила в конце концов все дело, принимавшее уже нелепый оборот, в шутку. "...Было пустяшным делом пустить в ход улыбки и "очей немые разговоры", - вспоминала она, - к этому времени я хорошо научилась ими владеть и знала их действие. К концу обеда мой Лев Львович сидел уже совсем прирученный, и весь вопрос о дуэли был решен... за чаем. Расстались мы все большими друзьями".
Любовь Менделеева-Блок, сценический псевдоним Басаргина
"Большой друг" семейства Блоков Эллис отправляется обратно в Москву и рассказывает о своей провалившейся миссии Андрею Белому, растравляя его ноющие раны... И никто, кроме чуткой Маргариты Кирилловны, не понимает, чего же ищет этот неугомонный Белый. "...Ведь мое искание дружбы, простой человеческой ласки и определили отношения к Блокам, и шутливые "игры" у камина с З. Н. Гиппиус", - объяснит Белый годы спустя. И только рядом с Маргаритой Морозовой он обретал и вожделенную дружбу и простую человеческую ласку, память о которой сохранилась на годы.
Валентин Серов. Незавершенный портрет Маргариты Морозовой
"...Получаешь, бывало, тяжелый сине-лиловый конверт; разрываешь: на толстой бумаге большими красивыми буквами четко проставлено: "Милый Борис Николаевич, - такого-то жду: посидим вечерком. М. Морозова", - писал Белый в книге воспоминаний "Начало века". - Мимо передней в египетском стиле идешь; зал - большой, неуютный, холодный, лепной; гулок шаг; мимо - в очень уютную белую комнату, устланную мягким, серым ковром, куда мягко выходит из спальни, большая-большая, сияющая улыбкой Морозова; мягко садится... на низенький, малый диванчик; несут чайный столик: к ногам; разговор - обо всем и ни о чем; в разговоре высказывала она личную доброту, мягкость; она любила поговорить о судьбах жизни, о долге не впадать в уныние, о Владимире Соловьеве, о Ницше, о Скрябине, о невозможности строить путь жизни на Канте; тут же и анекдоты... В трудные минуты жизни М.К. делала усилия меня приободрить; и вызывала на интимность; у нее были ослепительные глаза, с отблеском то сапфира, то изумруда; в свою белую тальму, бывало, закутается, привалится к дивану ; и - слушает".
Не удивительно, что при такой душевной близости Белый долго оставался в числе "рыцарей" этой Прекрасной Дамы. А вот к Эллису, претендующему на некие особые отношения с госпожой Морозовой, сердце ее не лежало. Однажды, в ответ на шутливо-ревнивый упрек князя Евгения Трубецкого, она откровенно ответила: "Я ужасно смеялась над "Ваш Эллис", он вовсе не "мой", я его терпеть не могу".
Особняк Морозовых на Смоленском бульваре. современное фото
P.S. Мне доводилось работать с архивом Маргариты Морозовой, которых хранится в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки. Красивым ее почерк мог показаться, наверное, только Андрею Белому и только от большой преданности, когда в человеке все мило...