Жизнь Михаила Нестерова в Сивцевом Вражке
Сивцев Вражек, один из старых и любимых москвичами переулков в центре столицы, ныне оказался в сложном положении - по нему проходит граница между двумя районами - Арбатом и Хамовниками, причем проходит по середине переулка вдоль, так что его четная сторона оказалась в одном районе, а нечетная - в другом. Но эта искусственная проведенная по бумаге граница никогда не имела значения для местных обитателей - арбатско-пречистенские переулки всегда воспринимались как единое целое. И они долгие годы были московским Монмартром, притягивая к себе людей искусства. Из очерков о знаменитых творцах, кто по тем или иным причинам поселился в лабиринте этих тихих переулочков (полощадью всего-то в 2 кв. км) можно составить огромный том, причем имена все будут самые громкие и гении самые подлинные, без подделок. Одним из таких имен было имя художника Михаила Нестерова.
Михаил Васильевич Нестеров в 1900-е годы
Нестеров родился в 1862 году в Уфе, в интеллигентном, но при этом религиозном и достаточно патриархальном купеческом семействе. В подростковом возрасте он был отправлен отцом для обучения в Москву. Москва и Подмосковье сыграли очень большую роль в творческой судьбе художника. Здесь он сформировался как личность, вырос, возмужал, обзавелся друзьями и единомышленниками. В Московском училище живописи, ваяния и зодчества он учился у Перова, Саврасова, Маковского. В 1881 году юный художник все же решил пройти курс в Петербургской академии художеств, но быстро разочаровался и через год вернулся в Москву, чтобы продолжать обучение. Ранние работы Нестерова сразу поставили его в ряд мастеров исторической и бытописательной живописи; он, естественно, был близок к передвижникам и с 1880-х годов принимал участие в Передвижных выставках (официально членом общества он стал только в 1896 году). То, что на его полотнах все чаще появлялись монахи, богомольцы, отшельники, не казалось удивительным - подобные персонажи у передвижников не были редкостью. Удивительным было то, какую религиозную мощь вкладывал Нестеров в свои картины.
"Пустырник" Нестерова - работа, написанная в 1888-1889 годах и выставленная на очередном вернисаже передвижников, стала настоящей сенсацией. Третьяков приобрел ее для галереи еще до открытия выставки, но разрешил экспонировать, и Нестерова-художника заметили самые широкие слои общества.
М.В. Нестеров. Пустынник
Нестеров в этот период переживал большое личное горе - в 1886 году родами умерла его любимая жена Маша, на которой художник женился наперекор всему, и в частности - воле родителей.
Портрет М. И. Нестеровой. 1886 год (Маша незадолго до родов)
Перед родами жены Нестеров был слишком озабочен судьбой своей картины, выставленной на конкурс, и позже сам с горечью вспоминал, что уделял Маше меньше времени, чем было нужно. "Всё обошлось хорошо. Медаль и звание получил, я - художник. Впереди - неясно, но надежд много. Как знать, может быть, и в самом деле когда-нибудь и передвижником стану. Всякое бывает.
Отпраздновали мы мой успех, были пельмени, вспоминали Уфу. Весело прошёл день, беззаботно. На другой день вздумали побывать в Сокольниках. Всю дорогу туда и обратно моя Маша была особенно оживлена. Шалости не прекращались. Она была так интересна в своей большой соломенной шляпе с шотландскими лентами, так к ней шло её простенькое, как всегда, платьице. Она взяла мою палку, шла под руку со мной и болтала так заразительно, что все встречные смотрели на неё с явным сочувствием, а некоторые говорили: «Как мила!» Так памятен этот ясный, солнечный день мне до сих пор. Это было 13 мая, а 27-го утром жене стало худо, и мы с ней отправились к заранее ею выбранной по особой рекомендации акушерке, где она и должна была остаться. День прошёл в страданиях, к вечеру же Бог дал дочь Ольгу. Этот день был самым счастливым днём в моей жизни. Я бродил, помню, по набережной Москва-реки, не веря своему полному, абсолютному счастью, упиваясь им, строя в своём восторженном состоянии планы один другого счастливее, радостнее. Так было до следующего утра.
А утром, утром я узнал, что появились за ночь тревожные признаки. Был вызван доктор, вышел от больной серьёзный. По лицам окружающих было заметно, что что-то неладно. Жена, к которой меня, наконец, пустили, сильно за ночь и день изменилась, осунулась, мало говорила. Позвали лучшего тогда в Москве профессора Чижа. Он вышел мрачный, я стал догадываться.
Всю ночь молился. Рано на рассвете был у Иверской. Быть может, впервые понял всё, молился так, как потом уже не молился никогда. И Бог не оставил меня, не отнял у меня веры в Его величие, не ожесточил души моей.
Было тогда воскресенье, Троицын день, ясный, солнечный. В церкви шла служба, а рядом, в деревянном домике прощалась с жизнью, со мной, со своей Олечкой, с маленькой Олечкой, как она звалась заранее, моя Маша. Я был тут и видел, как минута за минутой приближалась смерть. Вот жизнь осталась только в глазах, в той светлой точке, которая постепенно заходила за нижнее веко, как солнце за горизонт. Ещё минута, и всё кончилось.
Я остался с моей Олечкой, а Маши уже не было, не было и недавнего счастья, такого огромного, невероятного счастья. Красавица Маша осталась красавицей, но жизнь ушла. Наступило другое, страшное, непонятное. Как пережил я эти дни, недели, месяцы?
Похоронили мою Машу в Даниловом монастыре, на той дорожке, где лежал другой дорогой мне человек - учитель мой В. Г. Перов. Ещё на Пасхе мы с Машей были здесь у Перова, сидели, говорили, а теперь на Троице вот и она тут лежит. Так всё скоро, так всё неожиданно, страшно...
Христова невеста. 1887 год
Я много рисовал тогда, и образ покойной не оставлял меня: везде её черты, те особенности её лица, выражения просились на память, выходили в рисунках, в набросках. Тогда же явилась мысль написать «Христову невесту» с лицом моей Маши. С каким сладостным чувством писал я эту картину. Мне чудилось, что я музыкант и играю на скрипке что-то трогательное до слёз. В этой несложной картине тогда я изживал своё горе. Мною, моим чувством тогда руководило, вело меня воспоминание о моей потере, о Маше, о первой и самой истинной любви моей.
И ещё долго на стенах Владимирского собора я не расставался с милым, потерянным в жизни и обретённым в искусстве образом. Любовь к Маше и потеря её сделали меня художником, вложили в моё художество недостающее содержание, и чувство, и живую душу - словом, всё то, что позднее ценили и ценят люди в моём искусстве".
Выросшая дочь Ольга в тяжелые послереволюционные годы приютит отца, оставшегося без крыши над головой, в своем доме в Сивцевом Вражке.
Получив от Третьякова гонорар за "Пустынника", Нестеров отправился за границу, изживать душевную боль. Австрия, Италия, Франция, Германия - множество новых впечатлений, красивая природа, архитектура, знаменитые музеи... Нестеров снова чувствует душевный подъем, на его полотнах появляются яркие цветы, солнечные пейзажи Капри... и первые наброски к картине "Видение отроку Варфоломею", которую сам художник считал одной из вершин своего творчества.
Видение отроку Варфоломею (на полотне - юный Сергей Радонежский, до принятия своего прославленного монашеского имени носивший мирское имя Варфоломей)
Эта картина вновь стала сенсацией, вновь была приобретена Третьяковым и поставила Нестерова в ряд с выдающимися мастерами религиозной живописи, сделав поистине знаменитым. К сюжетам из жизни Сергия Радонежского, перед которым Нестеров преклонялся, он обращался еще не раз...
Автопортрет.1915 год
Перед революций Нестеров был всеми признанным художником. Он был снова женат, имел детей, создал множество прекрасных картин, делал росписи в прославленных храмах - Владимирском соборе, Марфо-Мариинской обители милосердия и множестве других, получал разнообразные награды за свое творчество - от медали Всемирной Парижской выставки до медалей Петербургской академии художеств, был удостоен звания академика художеств. Поселился он в одном из престижнейших московских домов - доме князя Щербатова на Новинском бульваре.
Дом князя Щербатова в начале 1917 года
Дом этот был знаменит не только тем, что в нем были просторные, красивые и очень комфортабельные квартиры, но и тем, что владелец дома подбирал жильцов так, чтобы все они оказались интересными, умными, творческими людьми и их совместное проживание в одном доме не было бы никому в тягость. У Нестерова здесь имелась не только жилая квартира, но мастерская для работы - его творчество требовало уединения и сосредоточенности.
Неподалеку, в Сивцевом Вражке, также в новом, комфортабельном доме, которые во множестве росли в Москве в 1910-х годах, поселилась любимая старшая дочь художника Ольга. Путь друг к другу в гости составлял всего 10-12 минут неспешной прогулки.
В 1916 году Нестеров завершил работу над картиной "Душа народа" ("На Руси" или "Христиане"), которую сам считал второй вершиной своего творчества после "Видения отроку Варфоломею".
Душа народа (жаль, что репродукции не передают подлинных красок, и темный лик Христа в серебряном окладе почти не различим)
Вроде бы на полотне изображен крестный ход по берегу Волги, но среди его участников мы видим и Льва Толстого, и Достоевского, и первого царя из правящей династии Романовых в царском облачении, и крестьян, и героя войны, лишившегося зрения в боях. А вперед вырвался маленький мальчик в лапоточках с лицом отрока Варфоломея... Сам Нестеров характеризовал смысл картины как поиск Бога и правды.
"У каждого свои «пути» к Богу, своё понимание его, свой «подход» к нему, но все идут к тому же самому, одни только спеша, другие мешкая, одни впереди, другие позади, одни радостно, не сомневаясь, другие серьёзные, умствуя…", - говорил Нестеров.
Революция все в жизни художника изменила. Дом на Новинском бульваре приглянулся новым властям и жильцов стали выкидывать на улицу. Нестеров тоже вскоре остался без квартиры.
Современный вид дома 11-13 на Новинском бульваре (сейчас там, естественно, бизнес-центр)
Вот как он сам рассказывал об этих событиях: "Нас стали выселять из домов, квартир. Я, как художник, держался дольше других на своем Новинском. Затем наш дом был занят Реввоенсоветом, и в моей квартире разместилось юрисконсульство совета. Я был внедрен в мастерскую". При этом "внедрении" матросы, занявшие по распоряжению Троцкого квартиру художника, часть его работ и вещей просто выкинули на улицу как ненужный хлам. Но мытарства Нестерова на этом не закончились. Его семья еще в сентябре 1917 года, накануне переворота, выехала в Армавир к родственникам "подкормиться" - в Москве уже были перебои со снабжением. Последующие события надолго разлучили художника с близкими. Отправившись на юг, чтобы вывезти семью домой, Нестеров не сразу смог вернуться - все родные и он сам тяжело переболели (тиф, испанка), потом фронт гражданской войны отрезал путь в Москву.
Многие знакомые Нестеровых уезжали в то время за границу. Нестеров покидать родину не хотел. Он рвался в Москву, еще не зная, что там найдет. "Вернувшись в 20-м году с юга, я не нашел от своего добра ничего. Квартира и все, что было в ней, погибло. Погибло и все остальное, что было заработано упорным трудом за 30 с лишним лет. Такова воля Божия", - писал Нестеров в письме к знакомому.
Самое страшное, что погибло около 400 работ художника - рисунков, эскизов, этюдов... Погибли библиотека, сейфы с памятными вещами. Похитители, вероятно, рассчитывали найти в них сокровища, но сам Нестеров о содержимом этих сейфов писал так: "...Там много ценного, все медали, весь архив семейный, масса дорогих писем. А в мастерской, во взломанных столах пропали ценные маленькие эскизы - мысли и все добро, собранное за жизнь. Все попытки что-нибудь найти, повторяю, не привели ни к чему, если не считать остатков мебели - в самом жалком виде вернули мне недавно". Вряд ли письма, эскизы и архивы художника представляли интерес для тех, кто потрошил сейфы и взламывал ящики столов. Ценностью они были бы для самого Нестерова. К счастью, кое-что из творческого наследия художника все же сохранилось - то, что Нестеров, выезжая из Москвы, побоялся оставить дома. Лучшие картины мастер передал под расписку в хранилища музеев. Но эти работы оказались национализированными вместе с музейными фондами; они уцелели, но художник больше не имел на них прав.
Кое-что Нестеров перед отъездом раздал друзьям на сохранение - тут тоже в силу обстоятельств уцелело далеко не все.
Старый Сивцев Вражек, слева дом, в который Нестеров переехал к дочери в 1920 году. Снимок 1913 года (высотное здание МИДа, в "изнанку" которого ныне упирается Сивцев Вражек, естественно, еще нет, его построят в 1950-х годах).
Нестеров с семьей в прямом смысле оказался без крыши над головой. Потерявший опору в жизни, оскорбленный и разочарованный, художник нашел приют в квартире своей дочери Ольги и зятя Виктора Шретера (Сивцев Вражек, дом № 43). Нестеров вынужден был принять их приглашение, полагая, что это временно, что он сможет где-то устроиться, но, увы... "Квартирный вопрос", обострившийся с приходом большевиков к власти, так никогда и не был в Москве разрешен. Свободно арендовать большую просторную квартиру стало отныне невозможно. Хуже того, и достойных заработков у пожилого художника больше не было.
"Сейчас мое положение, - писал Нестеров в одном из писем друзьям, - как и у всех художников, т.е., критическое: картины никому не нужны. Современный богатый человек предпочитает хорошо покушать, поиграть. Супруги этих господ наряжаются, как никогда, веселятся - до художества ли тут... Я живу в квартире старшей дочери... Работаю много, все "впрок". Кому-нибудь в отдаленном будущем, м.б. пригодится".
Продолжение следует.
Михаил Васильевич Нестеров в 1900-е годы
Нестеров родился в 1862 году в Уфе, в интеллигентном, но при этом религиозном и достаточно патриархальном купеческом семействе. В подростковом возрасте он был отправлен отцом для обучения в Москву. Москва и Подмосковье сыграли очень большую роль в творческой судьбе художника. Здесь он сформировался как личность, вырос, возмужал, обзавелся друзьями и единомышленниками. В Московском училище живописи, ваяния и зодчества он учился у Перова, Саврасова, Маковского. В 1881 году юный художник все же решил пройти курс в Петербургской академии художеств, но быстро разочаровался и через год вернулся в Москву, чтобы продолжать обучение. Ранние работы Нестерова сразу поставили его в ряд мастеров исторической и бытописательной живописи; он, естественно, был близок к передвижникам и с 1880-х годов принимал участие в Передвижных выставках (официально членом общества он стал только в 1896 году). То, что на его полотнах все чаще появлялись монахи, богомольцы, отшельники, не казалось удивительным - подобные персонажи у передвижников не были редкостью. Удивительным было то, какую религиозную мощь вкладывал Нестеров в свои картины.
"Пустырник" Нестерова - работа, написанная в 1888-1889 годах и выставленная на очередном вернисаже передвижников, стала настоящей сенсацией. Третьяков приобрел ее для галереи еще до открытия выставки, но разрешил экспонировать, и Нестерова-художника заметили самые широкие слои общества.
М.В. Нестеров. Пустынник
Нестеров в этот период переживал большое личное горе - в 1886 году родами умерла его любимая жена Маша, на которой художник женился наперекор всему, и в частности - воле родителей.
Портрет М. И. Нестеровой. 1886 год (Маша незадолго до родов)
Перед родами жены Нестеров был слишком озабочен судьбой своей картины, выставленной на конкурс, и позже сам с горечью вспоминал, что уделял Маше меньше времени, чем было нужно. "Всё обошлось хорошо. Медаль и звание получил, я - художник. Впереди - неясно, но надежд много. Как знать, может быть, и в самом деле когда-нибудь и передвижником стану. Всякое бывает.
Отпраздновали мы мой успех, были пельмени, вспоминали Уфу. Весело прошёл день, беззаботно. На другой день вздумали побывать в Сокольниках. Всю дорогу туда и обратно моя Маша была особенно оживлена. Шалости не прекращались. Она была так интересна в своей большой соломенной шляпе с шотландскими лентами, так к ней шло её простенькое, как всегда, платьице. Она взяла мою палку, шла под руку со мной и болтала так заразительно, что все встречные смотрели на неё с явным сочувствием, а некоторые говорили: «Как мила!» Так памятен этот ясный, солнечный день мне до сих пор. Это было 13 мая, а 27-го утром жене стало худо, и мы с ней отправились к заранее ею выбранной по особой рекомендации акушерке, где она и должна была остаться. День прошёл в страданиях, к вечеру же Бог дал дочь Ольгу. Этот день был самым счастливым днём в моей жизни. Я бродил, помню, по набережной Москва-реки, не веря своему полному, абсолютному счастью, упиваясь им, строя в своём восторженном состоянии планы один другого счастливее, радостнее. Так было до следующего утра.
А утром, утром я узнал, что появились за ночь тревожные признаки. Был вызван доктор, вышел от больной серьёзный. По лицам окружающих было заметно, что что-то неладно. Жена, к которой меня, наконец, пустили, сильно за ночь и день изменилась, осунулась, мало говорила. Позвали лучшего тогда в Москве профессора Чижа. Он вышел мрачный, я стал догадываться.
Всю ночь молился. Рано на рассвете был у Иверской. Быть может, впервые понял всё, молился так, как потом уже не молился никогда. И Бог не оставил меня, не отнял у меня веры в Его величие, не ожесточил души моей.
Было тогда воскресенье, Троицын день, ясный, солнечный. В церкви шла служба, а рядом, в деревянном домике прощалась с жизнью, со мной, со своей Олечкой, с маленькой Олечкой, как она звалась заранее, моя Маша. Я был тут и видел, как минута за минутой приближалась смерть. Вот жизнь осталась только в глазах, в той светлой точке, которая постепенно заходила за нижнее веко, как солнце за горизонт. Ещё минута, и всё кончилось.
Я остался с моей Олечкой, а Маши уже не было, не было и недавнего счастья, такого огромного, невероятного счастья. Красавица Маша осталась красавицей, но жизнь ушла. Наступило другое, страшное, непонятное. Как пережил я эти дни, недели, месяцы?
Похоронили мою Машу в Даниловом монастыре, на той дорожке, где лежал другой дорогой мне человек - учитель мой В. Г. Перов. Ещё на Пасхе мы с Машей были здесь у Перова, сидели, говорили, а теперь на Троице вот и она тут лежит. Так всё скоро, так всё неожиданно, страшно...
Христова невеста. 1887 год
Я много рисовал тогда, и образ покойной не оставлял меня: везде её черты, те особенности её лица, выражения просились на память, выходили в рисунках, в набросках. Тогда же явилась мысль написать «Христову невесту» с лицом моей Маши. С каким сладостным чувством писал я эту картину. Мне чудилось, что я музыкант и играю на скрипке что-то трогательное до слёз. В этой несложной картине тогда я изживал своё горе. Мною, моим чувством тогда руководило, вело меня воспоминание о моей потере, о Маше, о первой и самой истинной любви моей.
И ещё долго на стенах Владимирского собора я не расставался с милым, потерянным в жизни и обретённым в искусстве образом. Любовь к Маше и потеря её сделали меня художником, вложили в моё художество недостающее содержание, и чувство, и живую душу - словом, всё то, что позднее ценили и ценят люди в моём искусстве".
Выросшая дочь Ольга в тяжелые послереволюционные годы приютит отца, оставшегося без крыши над головой, в своем доме в Сивцевом Вражке.
Получив от Третьякова гонорар за "Пустынника", Нестеров отправился за границу, изживать душевную боль. Австрия, Италия, Франция, Германия - множество новых впечатлений, красивая природа, архитектура, знаменитые музеи... Нестеров снова чувствует душевный подъем, на его полотнах появляются яркие цветы, солнечные пейзажи Капри... и первые наброски к картине "Видение отроку Варфоломею", которую сам художник считал одной из вершин своего творчества.
Видение отроку Варфоломею (на полотне - юный Сергей Радонежский, до принятия своего прославленного монашеского имени носивший мирское имя Варфоломей)
Эта картина вновь стала сенсацией, вновь была приобретена Третьяковым и поставила Нестерова в ряд с выдающимися мастерами религиозной живописи, сделав поистине знаменитым. К сюжетам из жизни Сергия Радонежского, перед которым Нестеров преклонялся, он обращался еще не раз...
Автопортрет.1915 год
Перед революций Нестеров был всеми признанным художником. Он был снова женат, имел детей, создал множество прекрасных картин, делал росписи в прославленных храмах - Владимирском соборе, Марфо-Мариинской обители милосердия и множестве других, получал разнообразные награды за свое творчество - от медали Всемирной Парижской выставки до медалей Петербургской академии художеств, был удостоен звания академика художеств. Поселился он в одном из престижнейших московских домов - доме князя Щербатова на Новинском бульваре.
Дом князя Щербатова в начале 1917 года
Дом этот был знаменит не только тем, что в нем были просторные, красивые и очень комфортабельные квартиры, но и тем, что владелец дома подбирал жильцов так, чтобы все они оказались интересными, умными, творческими людьми и их совместное проживание в одном доме не было бы никому в тягость. У Нестерова здесь имелась не только жилая квартира, но мастерская для работы - его творчество требовало уединения и сосредоточенности.
Неподалеку, в Сивцевом Вражке, также в новом, комфортабельном доме, которые во множестве росли в Москве в 1910-х годах, поселилась любимая старшая дочь художника Ольга. Путь друг к другу в гости составлял всего 10-12 минут неспешной прогулки.
В 1916 году Нестеров завершил работу над картиной "Душа народа" ("На Руси" или "Христиане"), которую сам считал второй вершиной своего творчества после "Видения отроку Варфоломею".
Душа народа (жаль, что репродукции не передают подлинных красок, и темный лик Христа в серебряном окладе почти не различим)
Вроде бы на полотне изображен крестный ход по берегу Волги, но среди его участников мы видим и Льва Толстого, и Достоевского, и первого царя из правящей династии Романовых в царском облачении, и крестьян, и героя войны, лишившегося зрения в боях. А вперед вырвался маленький мальчик в лапоточках с лицом отрока Варфоломея... Сам Нестеров характеризовал смысл картины как поиск Бога и правды.
"У каждого свои «пути» к Богу, своё понимание его, свой «подход» к нему, но все идут к тому же самому, одни только спеша, другие мешкая, одни впереди, другие позади, одни радостно, не сомневаясь, другие серьёзные, умствуя…", - говорил Нестеров.
Революция все в жизни художника изменила. Дом на Новинском бульваре приглянулся новым властям и жильцов стали выкидывать на улицу. Нестеров тоже вскоре остался без квартиры.
Современный вид дома 11-13 на Новинском бульваре (сейчас там, естественно, бизнес-центр)
Вот как он сам рассказывал об этих событиях: "Нас стали выселять из домов, квартир. Я, как художник, держался дольше других на своем Новинском. Затем наш дом был занят Реввоенсоветом, и в моей квартире разместилось юрисконсульство совета. Я был внедрен в мастерскую". При этом "внедрении" матросы, занявшие по распоряжению Троцкого квартиру художника, часть его работ и вещей просто выкинули на улицу как ненужный хлам. Но мытарства Нестерова на этом не закончились. Его семья еще в сентябре 1917 года, накануне переворота, выехала в Армавир к родственникам "подкормиться" - в Москве уже были перебои со снабжением. Последующие события надолго разлучили художника с близкими. Отправившись на юг, чтобы вывезти семью домой, Нестеров не сразу смог вернуться - все родные и он сам тяжело переболели (тиф, испанка), потом фронт гражданской войны отрезал путь в Москву.
Многие знакомые Нестеровых уезжали в то время за границу. Нестеров покидать родину не хотел. Он рвался в Москву, еще не зная, что там найдет. "Вернувшись в 20-м году с юга, я не нашел от своего добра ничего. Квартира и все, что было в ней, погибло. Погибло и все остальное, что было заработано упорным трудом за 30 с лишним лет. Такова воля Божия", - писал Нестеров в письме к знакомому.
Самое страшное, что погибло около 400 работ художника - рисунков, эскизов, этюдов... Погибли библиотека, сейфы с памятными вещами. Похитители, вероятно, рассчитывали найти в них сокровища, но сам Нестеров о содержимом этих сейфов писал так: "...Там много ценного, все медали, весь архив семейный, масса дорогих писем. А в мастерской, во взломанных столах пропали ценные маленькие эскизы - мысли и все добро, собранное за жизнь. Все попытки что-нибудь найти, повторяю, не привели ни к чему, если не считать остатков мебели - в самом жалком виде вернули мне недавно". Вряд ли письма, эскизы и архивы художника представляли интерес для тех, кто потрошил сейфы и взламывал ящики столов. Ценностью они были бы для самого Нестерова. К счастью, кое-что из творческого наследия художника все же сохранилось - то, что Нестеров, выезжая из Москвы, побоялся оставить дома. Лучшие картины мастер передал под расписку в хранилища музеев. Но эти работы оказались национализированными вместе с музейными фондами; они уцелели, но художник больше не имел на них прав.
Кое-что Нестеров перед отъездом раздал друзьям на сохранение - тут тоже в силу обстоятельств уцелело далеко не все.
Старый Сивцев Вражек, слева дом, в который Нестеров переехал к дочери в 1920 году. Снимок 1913 года (высотное здание МИДа, в "изнанку" которого ныне упирается Сивцев Вражек, естественно, еще нет, его построят в 1950-х годах).
Нестеров с семьей в прямом смысле оказался без крыши над головой. Потерявший опору в жизни, оскорбленный и разочарованный, художник нашел приют в квартире своей дочери Ольги и зятя Виктора Шретера (Сивцев Вражек, дом № 43). Нестеров вынужден был принять их приглашение, полагая, что это временно, что он сможет где-то устроиться, но, увы... "Квартирный вопрос", обострившийся с приходом большевиков к власти, так никогда и не был в Москве разрешен. Свободно арендовать большую просторную квартиру стало отныне невозможно. Хуже того, и достойных заработков у пожилого художника больше не было.
"Сейчас мое положение, - писал Нестеров в одном из писем друзьям, - как и у всех художников, т.е., критическое: картины никому не нужны. Современный богатый человек предпочитает хорошо покушать, поиграть. Супруги этих господ наряжаются, как никогда, веселятся - до художества ли тут... Я живу в квартире старшей дочери... Работаю много, все "впрок". Кому-нибудь в отдаленном будущем, м.б. пригодится".
Продолжение следует.