В поездке с императором
Оригинал взят у pravoslavnaa в В поездке с Императором
Автор: Тимофей Ящик
В канун войны
Когда наступало лето, царская семья переезжала в летний дворец в Царском Селе. Это было более спокойное время, с меньшим количеством приемов и депутаций, чем в Санкт-Петербурге. В июле месяце атмосфера стала нервной. Я никогда не слышал, чтобы царь или царица говорили об угрозе войны, но, безусловно, каждый чувствовал, что что-то назревает. Мы, слуги, уже начали понемногу думать, что летняя поездка в финские шхеры будет отменена, но, к нашему удивлению, мы получили приказ все к ней подготовить. В начале июля мы отплыли из Петергофа, расположенного рядом с Кронштадтом, на императорской яхте «Штандарт». Мы находились в финских шхерах уже 8 дней, когда неожиданно пришла телеграмма, которая, наверное, была очень важной. Машине моментально был дан полный ход, и мы поплыли в Петергоф. За пределами Кронштадта мы встретили французскую эскадру, где на борту одного из судов находился президент Пуанкаре.
На фото: автор воспоминаний Тимофей Ящик
В последующие дни император проводил длинные совещания с французским президентом, частые в Петергофе, частью на борту французского флагманского корабля. Это были праздничные дни. Царь был посвящен в рыцари Почетного легиона, да и я получил медаль. Но, несмотря на празднества, атмосфера была очень нервной, и в один прекрасный день Пуанкаре уехал сломя голову домой, только черный дым валил из труб французских кораблей. События следовали одно за другим. В один из последних дней июля было принято решение провести в России мобилизацию. Царь ничего не говорил, но было заметно, что он очень тяжело пережил принятие этого решения. Двумя днями позже война стала реальностью. Великий князь Николай Николаевич стал верховным главнокомандующим на германско-австрийском фронте, который, конечно же, был самым важным из всех. Император следил за всеми приготовлениями настолько, насколько он мог. Однажды он попросил принести во дворец форму рядового солдата, что было сразу же выполнено. Император надел на себя одежду, тяжелые сапоги, форменную рубашку и полный комплект снаряжения. Чтобы проверить, насколько все это целесообразно, он прошел 25 км с полной выкладкой по очень сложной местности. Он шел так быстро, что следовавшие за ним офицеры, у которых было не так много груза, едва за ним поспевали. Когда мы догнали его, некоторые из офицеров падали с ног от усталости и пот с них стекал ручьями, а по царю не было видно, что он только что совершил блестящий марш-бросок. Это был подвиг, который я, старый солдат, смог оценить по достоинству и стал еще больше восхищаться государем, чем раньше. Я всегда слышал, что царя называли слабым и нерешительным. Во всяком случае, это не касалось его требовательности к себе. По моему мнению, царь приложил много усилий, чтобы избежать этой войны, но условия, над которыми он был не властен, вынудили нас вступить в нее. С началом войны, он стал очень серьезным и более замкнутым, чем раньше, но никогда не падал духом. И менее всего лично он был трусливым. Он многократно бывал на передовой, чтобы побеседовать с офицерами и рядовыми, и я никогда не видел у него хотя бы малейший признак страха. Многие из историков нового времени называют Николая II слабым и нерешительным человеком. Мы, жившие рядом с ним в течение нескольких самых трудных лет, знаем, что во всех случаях он был человеком, который стремился к лучшему и предъявлял к себе большие требования, к сожалению, значительно большие, чем он должен был предъявлять к другим.
В поездке с Императором
Осенью 1914 года царь отправился в инспекционную поездку вдоль линии фронта. Большая часть поездки проходила в личном поезде императора, состоявшем из пяти вагонов. Перед царским поездом проезжал поезд с офицерами и чиновниками, и во время прохождения этих поездов все остальное движение задерживалось. Личный вагон царя был очень красивым и одновременно практичным. У него были такие хорошие рессоры, что во время движения не слышно было никакого стука. Он был таким просторным, что в нем, по дороге, можно было устраивать небольшие аудиенции, и в то же время он был очень уютным. Меня часто спрашивают, был ли он бронированным. Нет, не был. Сначала состоялась поездка в штаб-квартиру, где у императора было совещание с верховным главнокомандующим, великим князем Николаем Николаевичем, его дядей. Кроме этого, царь предпринял ряд поездок вдоль фронта, во время которых он говорил как с офицерами, так и с рядовыми, ему очень хотелось узнать, что у них в душе. Везде, куда бы царь ни приезжал, он вручал ордена и медали, которые сам прикреплял на грудь солдатам. Наконец, он посещал военные госпитали и полевые лазареты, где старался ободрить людей. Царю хотелось видеть вокруг себя довольных людей. С западного фронта мы поехали на Кавказ - на мою родину - и на турецкий фронт, где царь инспектировал сторожевые вышки на передовой. Последняя часть поездки царя проходила на автомобилях, которые с тяжелыми цепями на колесах преодолевали версту за верстой в суровых горных районах. Было начало декабря, и снег был уже плотным. Я могу, конечно, рассказывать о поездке по ходу движения от города к городу, но мне хотелось бы привести здесь некоторые свои личные воспоминания о том времени, когда я был в непосредственной близости от царя с утра и до вечера. Однажды поезд царя остановился у маленькой станции, чтобы пополнить запас угля и воды для локомотива. Царь спросил, сколько продлится остановка, и, узнав, что не менее получаса, решил пройтись пешком вдоль путей. Поезд должен был остановиться и забрать его по дороге. Таким образом царь во время своих длительных поездок обеспечивал себе прогулки. Царь, как обычно, был одет в очень простую униформу. Это была солдатская блуза, подпоясанная ремнем, короткие брюки и высокие сапоги. Он шел вдоль путей и, как обычно, в прекрасном темпе. Через несколько верст на путях, на сложенных в штабель шпалах сидели дети. Они знали, что идет царский поезд и, неотрывным взглядом, смотрели на черный дым, который валил из трубы локомотива. Я думаю, что они не заметили императора и его спутников, только что прошедших мимо них, во всяком случае, они и не подумали, что это был царь всея Руси. Некоторое время спустя мы подошли к старой путевой обходчице, которая следила за железнодорожным переездом. Она закрыла шлагбаум и стояла перед своим маленьким домиком с флажком, который должен был показывать «путь свободен».
- Проходите! Проходите! Быстрее... идет царский поезд! Она совсем не смотрела на небольшую группу людей, а только вперед на путь. Царь засмеялся и встал рядом с ней, чего она даже не заметила. Он наклонился и погладил маленькую собачку, которая лаяла на нас. Женщина все еще ничего не видела, она смотрела только на царский поезд. Чуть позже один из офицеров взял золотой рубль и положил ей в руку. Она и этого не заметила. И вот поезд потихоньку начал движение от станции. Он несколько раз тяжело вздохнул и увеличил скорость. Женщина подняла флажок еще выше и смотрела, смотрела, чтобы хотя бы мельком увидеть царя. К ее ужасу, поезд затормозил как раз около железнодорожной сторожки и эти люди, которых она прогоняла с путей, которые гладили ее собачку и дали ей самой монету (она только сейчас почувствовала ее в руке, но еще не видела), эти люди сели на поезд. «До свидания», - сказал царь и приложил руку к фуражке. Только сейчас она поняла, кто это был. И против всех железнодорожных правил, упала на колени на землю в почтении и преданности своему царю. В этой поездке я видел много примеров того, что простые люди, широкие народные массы любили царя. Они испытывали доверие к нему и к его желанию помочь им. Везде, куда бы мы ни приезжали, вокруг него толпились люди. На Кавказе восхищение царем было особенно сильным. Я вспоминаю, как однажды император посетил лазарет. Когда он вышел, у лазарета стояло множество женщин, они окружили его и пытались вытащить волосок из его шинели- его бурки, чтобы сохранить на память об этой встрече. Он, смеясь, попытался спасти свою шинель, но, увидев такую энергичную атаку, вынужден был снять свою шинель. Он свернул ее и дал нести мне. Я рассказываю это, потому что есть люди, которые хотят создать впечатление, что народ ненавидел царя и он не смел появляться среди народа. Вероятно, именно система и люди, представлявшие ее, не пользовались любовью народа, а царь для народа был выше этой системы. От посещения Кавказа я помню также одну маленькую сцену. Однажды, когда царь сделал остановку, к нему пришла делегация крестьян. И вместе с ними несколько деревенских музыкантов, один из них бил в барабан, другие играли на свирелях. Все звучало прекрасно, несмотря на то, что музыканты были только простыми крестьянами. Они мастерски играли на своих инструментах. Немного погодя пришли три девушки. Каждая из них несла на голове деревянное блюдо, полное местных фруктов. Большие блюда ломились от дынь, персиков, абрикосов и винограда. Они обошли вокруг нас со своей ношей стройные и грациозные и остановились перед царем. Они наклонились, чтобы поклониться ему, и в этот момент все фрукты высыпались перед ним. Царь, смеясь, воспринял эту необычную, но немного навязчивую форму поклонения, которая должна была символизировать то, что все богатства страны находятся в его распоряжении. Музыка заиграла бодрую мелодию, и три необычайно красивые казачки пошли танцевать. Они низко поклонились царю и исполнили вихревой казачий танец, в то время как остальные люди в такт им хлопали. Это был прием, достойный законного русского царя. По дороге в Тифлис, мы ехали вдоль Каспийского моря. Однажды подъехали к месту, где рельсы очень близко подходили к воде. Здесь император сделал остановку и совершил прогулку к морю. В этом месте берег сплошь был покрыт красивыми пестрыми раковинами. Царь был очарован ими и начал собирать ракушки для своих детей. Он выбирал самые красивые из них и клал за пазуху, в конце концов, рубашка над ремнем раздулась. Собирая раковины, царь сказал:
- Ящик, а ты не хочешь взять несколько раковин домой?
Вскоре мы все вместе начали собирать ракушки. В тот день дул очень сильный ветер, был большой прибой, и волны бились о берег. Царь шел настолько близко к береговой кромке, насколько было возможно, чтобы волны не докатывались до него. Вдруг он увидел кривую палку, выброшенную волнами на берег, которую вода уносила обратно. Царь попробовал схватить ее, она не давалась. У него, видимо, засело в голове, что он ее должен поймать, и когда волны в следующий раз погнали палку к берегу, он мастерским гимнастическим прыжком схватил палку... и оставил ее себе. Он посмеялся над ней и потом протянул ее мне.
- Бери, Ящик, - сказал царь, улыбаясь, и я подвесил ее к моему ремню. Она имела изгиб, как ручка у моей трости.
Чуть позже царь вдруг собрался идти обратно к поезду. Некоторые из офицеров хотели обойти дюны, пересекавшие прямую дорогу, но император сказал:
- Мы пойдем кратчайшим путем через дюны!
И попробовал запрыгнуть на ближайшую дюну, но песок после его прыжка рассыпался, и он упал. Тогда он приказал мне попытаться сделать это. Выбрав место, где дюна выглядела относительно плотной, я взял ту кривую палку, которую царь только что мне дал, и крепко зацепил ее за защитный дерн на дюне. Таким образом я смог залезть наверх. Царьпохвалил меня, и сам последовал той же дорогой, проворно, как школьник, хотя ему было уже под пятьдесят. После этого, воспользовавшись палкой, остальные наши спутники один за другим догнали царя и меня. Я думаю, что то, что он не смог залезть на дюну, он воспринял, как дурное предзнаменование, а когда ему это удалось, он повеселел. Царь был немного суеверен. Он не мог пройти мимо подковы, не подняв ее. В тот день, когда наш поезд приближался к Тифлису, царь увидел большого орла, который парил в воздухе перед локомотивом. Мы были всего в двух десятках верст от Тифлиса, а большая красивая птица все еще летела перед поездом, как будто хотела показать дорогу. Царь, у которого был на гербе орел, следил за ним глазами, и мы также высунулись из окон купе, чтобы посмотреть, как долго птица будет лететь перед нами. Она летела прямо перед поездом до самого въезда в город, а тут неожиданно резко взлетела вверх и длинными сильными взмахами крыльев полетела в свое гнездо в горах. Царь следил за ней в бинокль, пока это было возможно. Он воспринял этот полет перед царским поездом как счастливое предзнаменование и сделал заключение, что поездка пройдет без происшествий. Однажды царь чуть было не попал в плен к туркам. Мы ехали по вновь проложенной железнодорожной колее, которая вела в известную в истории крепость Каре. Почти на всем пути рельсы проходили по голой скалистой почве. Можно было с тем же успехом идти пешком рядом с поездом, и этот способ передвижения был бы не более медленным, чем передвижение на поезде. В Карсе у царя был очень напряженный день. Темным декабрьским утром мы посетили гарнизонную церковь, царь выпил кофе, а камердинер передал мне полевую фляжку с шоколадом. Я должен был позаботиться о том, чтобы царь выпил что-нибудь в течение дня. Раздача наград продолжалась ровно до пяти часов дня. Здесь собралось несколько тысяч человек, избранных из воинского состава для получения тех или иных наград. Позже, когда царский караван автомобилей двинулся по дороге, с одной стороны которой была глубокая пропасть, местные казаки захотели поприветствовать царя, устроив представление по верховой езде прямо на дороге перед ехавшим на скорости автомобилем и позади него. Царь при сложившихся обстоятельствах возражал против этих рискованных упражнений. Но сказал, чтобы не обидеть людей, что грех утомлять без нужды лошадей. После этого автомобиль поехал медленнее, и генерал, который командовал в этом месте, верхом проводил царя туда, где находился офицер, разжалованный в рядовые казаки из-за недозволенного поведения по отношению к гражданскому населению. Генерал высоко ценил этого человека, как солдата, и просил за него. Царь выслушал представление генерала и сказал, обращаясь к разжалованному офицеру:
- Офицер должен хорошо знать, что может и чего не может. Однако, я прощаю тебя, так как время сейчас суровое, а ты все же хороший офицер. Но помни, что ты должен подчиняться военным законам так же, как и любой другой солдат. Офицер, который стоял под ружьем во время всего происходящего, заплакал от волнения. Когда мы прибыли в Сарыкамыш, что был на самой линии фронта, царь получил телеграмму, которая извещала, что турки перешли в наступление. Всего в нескольких километрах отсюда развертывалось сражение, и целью турок было отрезать железнодорожный путь обратно к Карсу. Мы должны были немедленно возвращаться, и вскоре после того, как царский поезд отправился к Карсу, курды, буйные турецкие партизаны, добрались до железной дороги. Турки хорошо знали, какой дорогой трофей они имеют шанс отхватить. Как раз перед Рождеством мы приехали в Тамбов, расположенный недалеко от Москвы, где царя ждала императрица с двумя дочерьми. В Рождественский сочельник мы уже были в Москве. Поездка закончилась. Это была также моя последняя служебная поездка в качестве лейб-казака Николая II, так как сразу после Нового года я оставил свою должность, чтобы уступить место терскому казаку. В последний день моей службы император поблагодарил меня, хотя все благодарности должны были исходить с моей стороны, и в качестве подарка передал мне красивые золотые часы. Этот подарок не был чем-то особенным, так как и все другие казаки получали такой же в день увольнения. Но для меня эти часы все же были самой дорогой вещью из всех имеющихся у меня - живая, тикающая память о моем императоре.
Ящик Тимофей Ксенофонтович (1878-1946), придворный казак императрицы Марии Федоровны, последовал за членами царской семьи в эмиграцию и продолжал служить императрице до последних дней ее жизни.http://www.belrussia.ru/page-id-4118.html
Автор: Тимофей Ящик
В канун войны
Когда наступало лето, царская семья переезжала в летний дворец в Царском Селе. Это было более спокойное время, с меньшим количеством приемов и депутаций, чем в Санкт-Петербурге. В июле месяце атмосфера стала нервной. Я никогда не слышал, чтобы царь или царица говорили об угрозе войны, но, безусловно, каждый чувствовал, что что-то назревает. Мы, слуги, уже начали понемногу думать, что летняя поездка в финские шхеры будет отменена, но, к нашему удивлению, мы получили приказ все к ней подготовить. В начале июля мы отплыли из Петергофа, расположенного рядом с Кронштадтом, на императорской яхте «Штандарт». Мы находились в финских шхерах уже 8 дней, когда неожиданно пришла телеграмма, которая, наверное, была очень важной. Машине моментально был дан полный ход, и мы поплыли в Петергоф. За пределами Кронштадта мы встретили французскую эскадру, где на борту одного из судов находился президент Пуанкаре.
На фото: автор воспоминаний Тимофей Ящик
В последующие дни император проводил длинные совещания с французским президентом, частые в Петергофе, частью на борту французского флагманского корабля. Это были праздничные дни. Царь был посвящен в рыцари Почетного легиона, да и я получил медаль. Но, несмотря на празднества, атмосфера была очень нервной, и в один прекрасный день Пуанкаре уехал сломя голову домой, только черный дым валил из труб французских кораблей. События следовали одно за другим. В один из последних дней июля было принято решение провести в России мобилизацию. Царь ничего не говорил, но было заметно, что он очень тяжело пережил принятие этого решения. Двумя днями позже война стала реальностью. Великий князь Николай Николаевич стал верховным главнокомандующим на германско-австрийском фронте, который, конечно же, был самым важным из всех. Император следил за всеми приготовлениями настолько, насколько он мог. Однажды он попросил принести во дворец форму рядового солдата, что было сразу же выполнено. Император надел на себя одежду, тяжелые сапоги, форменную рубашку и полный комплект снаряжения. Чтобы проверить, насколько все это целесообразно, он прошел 25 км с полной выкладкой по очень сложной местности. Он шел так быстро, что следовавшие за ним офицеры, у которых было не так много груза, едва за ним поспевали. Когда мы догнали его, некоторые из офицеров падали с ног от усталости и пот с них стекал ручьями, а по царю не было видно, что он только что совершил блестящий марш-бросок. Это был подвиг, который я, старый солдат, смог оценить по достоинству и стал еще больше восхищаться государем, чем раньше. Я всегда слышал, что царя называли слабым и нерешительным. Во всяком случае, это не касалось его требовательности к себе. По моему мнению, царь приложил много усилий, чтобы избежать этой войны, но условия, над которыми он был не властен, вынудили нас вступить в нее. С началом войны, он стал очень серьезным и более замкнутым, чем раньше, но никогда не падал духом. И менее всего лично он был трусливым. Он многократно бывал на передовой, чтобы побеседовать с офицерами и рядовыми, и я никогда не видел у него хотя бы малейший признак страха. Многие из историков нового времени называют Николая II слабым и нерешительным человеком. Мы, жившие рядом с ним в течение нескольких самых трудных лет, знаем, что во всех случаях он был человеком, который стремился к лучшему и предъявлял к себе большие требования, к сожалению, значительно большие, чем он должен был предъявлять к другим.
В поездке с Императором
Осенью 1914 года царь отправился в инспекционную поездку вдоль линии фронта. Большая часть поездки проходила в личном поезде императора, состоявшем из пяти вагонов. Перед царским поездом проезжал поезд с офицерами и чиновниками, и во время прохождения этих поездов все остальное движение задерживалось. Личный вагон царя был очень красивым и одновременно практичным. У него были такие хорошие рессоры, что во время движения не слышно было никакого стука. Он был таким просторным, что в нем, по дороге, можно было устраивать небольшие аудиенции, и в то же время он был очень уютным. Меня часто спрашивают, был ли он бронированным. Нет, не был. Сначала состоялась поездка в штаб-квартиру, где у императора было совещание с верховным главнокомандующим, великим князем Николаем Николаевичем, его дядей. Кроме этого, царь предпринял ряд поездок вдоль фронта, во время которых он говорил как с офицерами, так и с рядовыми, ему очень хотелось узнать, что у них в душе. Везде, куда бы царь ни приезжал, он вручал ордена и медали, которые сам прикреплял на грудь солдатам. Наконец, он посещал военные госпитали и полевые лазареты, где старался ободрить людей. Царю хотелось видеть вокруг себя довольных людей. С западного фронта мы поехали на Кавказ - на мою родину - и на турецкий фронт, где царь инспектировал сторожевые вышки на передовой. Последняя часть поездки царя проходила на автомобилях, которые с тяжелыми цепями на колесах преодолевали версту за верстой в суровых горных районах. Было начало декабря, и снег был уже плотным. Я могу, конечно, рассказывать о поездке по ходу движения от города к городу, но мне хотелось бы привести здесь некоторые свои личные воспоминания о том времени, когда я был в непосредственной близости от царя с утра и до вечера. Однажды поезд царя остановился у маленькой станции, чтобы пополнить запас угля и воды для локомотива. Царь спросил, сколько продлится остановка, и, узнав, что не менее получаса, решил пройтись пешком вдоль путей. Поезд должен был остановиться и забрать его по дороге. Таким образом царь во время своих длительных поездок обеспечивал себе прогулки. Царь, как обычно, был одет в очень простую униформу. Это была солдатская блуза, подпоясанная ремнем, короткие брюки и высокие сапоги. Он шел вдоль путей и, как обычно, в прекрасном темпе. Через несколько верст на путях, на сложенных в штабель шпалах сидели дети. Они знали, что идет царский поезд и, неотрывным взглядом, смотрели на черный дым, который валил из трубы локомотива. Я думаю, что они не заметили императора и его спутников, только что прошедших мимо них, во всяком случае, они и не подумали, что это был царь всея Руси. Некоторое время спустя мы подошли к старой путевой обходчице, которая следила за железнодорожным переездом. Она закрыла шлагбаум и стояла перед своим маленьким домиком с флажком, который должен был показывать «путь свободен».
- Проходите! Проходите! Быстрее... идет царский поезд! Она совсем не смотрела на небольшую группу людей, а только вперед на путь. Царь засмеялся и встал рядом с ней, чего она даже не заметила. Он наклонился и погладил маленькую собачку, которая лаяла на нас. Женщина все еще ничего не видела, она смотрела только на царский поезд. Чуть позже один из офицеров взял золотой рубль и положил ей в руку. Она и этого не заметила. И вот поезд потихоньку начал движение от станции. Он несколько раз тяжело вздохнул и увеличил скорость. Женщина подняла флажок еще выше и смотрела, смотрела, чтобы хотя бы мельком увидеть царя. К ее ужасу, поезд затормозил как раз около железнодорожной сторожки и эти люди, которых она прогоняла с путей, которые гладили ее собачку и дали ей самой монету (она только сейчас почувствовала ее в руке, но еще не видела), эти люди сели на поезд. «До свидания», - сказал царь и приложил руку к фуражке. Только сейчас она поняла, кто это был. И против всех железнодорожных правил, упала на колени на землю в почтении и преданности своему царю. В этой поездке я видел много примеров того, что простые люди, широкие народные массы любили царя. Они испытывали доверие к нему и к его желанию помочь им. Везде, куда бы мы ни приезжали, вокруг него толпились люди. На Кавказе восхищение царем было особенно сильным. Я вспоминаю, как однажды император посетил лазарет. Когда он вышел, у лазарета стояло множество женщин, они окружили его и пытались вытащить волосок из его шинели- его бурки, чтобы сохранить на память об этой встрече. Он, смеясь, попытался спасти свою шинель, но, увидев такую энергичную атаку, вынужден был снять свою шинель. Он свернул ее и дал нести мне. Я рассказываю это, потому что есть люди, которые хотят создать впечатление, что народ ненавидел царя и он не смел появляться среди народа. Вероятно, именно система и люди, представлявшие ее, не пользовались любовью народа, а царь для народа был выше этой системы. От посещения Кавказа я помню также одну маленькую сцену. Однажды, когда царь сделал остановку, к нему пришла делегация крестьян. И вместе с ними несколько деревенских музыкантов, один из них бил в барабан, другие играли на свирелях. Все звучало прекрасно, несмотря на то, что музыканты были только простыми крестьянами. Они мастерски играли на своих инструментах. Немного погодя пришли три девушки. Каждая из них несла на голове деревянное блюдо, полное местных фруктов. Большие блюда ломились от дынь, персиков, абрикосов и винограда. Они обошли вокруг нас со своей ношей стройные и грациозные и остановились перед царем. Они наклонились, чтобы поклониться ему, и в этот момент все фрукты высыпались перед ним. Царь, смеясь, воспринял эту необычную, но немного навязчивую форму поклонения, которая должна была символизировать то, что все богатства страны находятся в его распоряжении. Музыка заиграла бодрую мелодию, и три необычайно красивые казачки пошли танцевать. Они низко поклонились царю и исполнили вихревой казачий танец, в то время как остальные люди в такт им хлопали. Это был прием, достойный законного русского царя. По дороге в Тифлис, мы ехали вдоль Каспийского моря. Однажды подъехали к месту, где рельсы очень близко подходили к воде. Здесь император сделал остановку и совершил прогулку к морю. В этом месте берег сплошь был покрыт красивыми пестрыми раковинами. Царь был очарован ими и начал собирать ракушки для своих детей. Он выбирал самые красивые из них и клал за пазуху, в конце концов, рубашка над ремнем раздулась. Собирая раковины, царь сказал:
- Ящик, а ты не хочешь взять несколько раковин домой?
Вскоре мы все вместе начали собирать ракушки. В тот день дул очень сильный ветер, был большой прибой, и волны бились о берег. Царь шел настолько близко к береговой кромке, насколько было возможно, чтобы волны не докатывались до него. Вдруг он увидел кривую палку, выброшенную волнами на берег, которую вода уносила обратно. Царь попробовал схватить ее, она не давалась. У него, видимо, засело в голове, что он ее должен поймать, и когда волны в следующий раз погнали палку к берегу, он мастерским гимнастическим прыжком схватил палку... и оставил ее себе. Он посмеялся над ней и потом протянул ее мне.
- Бери, Ящик, - сказал царь, улыбаясь, и я подвесил ее к моему ремню. Она имела изгиб, как ручка у моей трости.
Чуть позже царь вдруг собрался идти обратно к поезду. Некоторые из офицеров хотели обойти дюны, пересекавшие прямую дорогу, но император сказал:
- Мы пойдем кратчайшим путем через дюны!
И попробовал запрыгнуть на ближайшую дюну, но песок после его прыжка рассыпался, и он упал. Тогда он приказал мне попытаться сделать это. Выбрав место, где дюна выглядела относительно плотной, я взял ту кривую палку, которую царь только что мне дал, и крепко зацепил ее за защитный дерн на дюне. Таким образом я смог залезть наверх. Царьпохвалил меня, и сам последовал той же дорогой, проворно, как школьник, хотя ему было уже под пятьдесят. После этого, воспользовавшись палкой, остальные наши спутники один за другим догнали царя и меня. Я думаю, что то, что он не смог залезть на дюну, он воспринял, как дурное предзнаменование, а когда ему это удалось, он повеселел. Царь был немного суеверен. Он не мог пройти мимо подковы, не подняв ее. В тот день, когда наш поезд приближался к Тифлису, царь увидел большого орла, который парил в воздухе перед локомотивом. Мы были всего в двух десятках верст от Тифлиса, а большая красивая птица все еще летела перед поездом, как будто хотела показать дорогу. Царь, у которого был на гербе орел, следил за ним глазами, и мы также высунулись из окон купе, чтобы посмотреть, как долго птица будет лететь перед нами. Она летела прямо перед поездом до самого въезда в город, а тут неожиданно резко взлетела вверх и длинными сильными взмахами крыльев полетела в свое гнездо в горах. Царь следил за ней в бинокль, пока это было возможно. Он воспринял этот полет перед царским поездом как счастливое предзнаменование и сделал заключение, что поездка пройдет без происшествий. Однажды царь чуть было не попал в плен к туркам. Мы ехали по вновь проложенной железнодорожной колее, которая вела в известную в истории крепость Каре. Почти на всем пути рельсы проходили по голой скалистой почве. Можно было с тем же успехом идти пешком рядом с поездом, и этот способ передвижения был бы не более медленным, чем передвижение на поезде. В Карсе у царя был очень напряженный день. Темным декабрьским утром мы посетили гарнизонную церковь, царь выпил кофе, а камердинер передал мне полевую фляжку с шоколадом. Я должен был позаботиться о том, чтобы царь выпил что-нибудь в течение дня. Раздача наград продолжалась ровно до пяти часов дня. Здесь собралось несколько тысяч человек, избранных из воинского состава для получения тех или иных наград. Позже, когда царский караван автомобилей двинулся по дороге, с одной стороны которой была глубокая пропасть, местные казаки захотели поприветствовать царя, устроив представление по верховой езде прямо на дороге перед ехавшим на скорости автомобилем и позади него. Царь при сложившихся обстоятельствах возражал против этих рискованных упражнений. Но сказал, чтобы не обидеть людей, что грех утомлять без нужды лошадей. После этого автомобиль поехал медленнее, и генерал, который командовал в этом месте, верхом проводил царя туда, где находился офицер, разжалованный в рядовые казаки из-за недозволенного поведения по отношению к гражданскому населению. Генерал высоко ценил этого человека, как солдата, и просил за него. Царь выслушал представление генерала и сказал, обращаясь к разжалованному офицеру:
- Офицер должен хорошо знать, что может и чего не может. Однако, я прощаю тебя, так как время сейчас суровое, а ты все же хороший офицер. Но помни, что ты должен подчиняться военным законам так же, как и любой другой солдат. Офицер, который стоял под ружьем во время всего происходящего, заплакал от волнения. Когда мы прибыли в Сарыкамыш, что был на самой линии фронта, царь получил телеграмму, которая извещала, что турки перешли в наступление. Всего в нескольких километрах отсюда развертывалось сражение, и целью турок было отрезать железнодорожный путь обратно к Карсу. Мы должны были немедленно возвращаться, и вскоре после того, как царский поезд отправился к Карсу, курды, буйные турецкие партизаны, добрались до железной дороги. Турки хорошо знали, какой дорогой трофей они имеют шанс отхватить. Как раз перед Рождеством мы приехали в Тамбов, расположенный недалеко от Москвы, где царя ждала императрица с двумя дочерьми. В Рождественский сочельник мы уже были в Москве. Поездка закончилась. Это была также моя последняя служебная поездка в качестве лейб-казака Николая II, так как сразу после Нового года я оставил свою должность, чтобы уступить место терскому казаку. В последний день моей службы император поблагодарил меня, хотя все благодарности должны были исходить с моей стороны, и в качестве подарка передал мне красивые золотые часы. Этот подарок не был чем-то особенным, так как и все другие казаки получали такой же в день увольнения. Но для меня эти часы все же были самой дорогой вещью из всех имеющихся у меня - живая, тикающая память о моем императоре.
Ящик Тимофей Ксенофонтович (1878-1946), придворный казак императрицы Марии Федоровны, последовал за членами царской семьи в эмиграцию и продолжал служить императрице до последних дней ее жизни.http://www.belrussia.ru/page-id-4118.html