Анатолий Марченко & Назым Хикмет
Click to view
Радий Фиш. Назым Хикмет. - М.: Молодая Гвардия, 1968. - серия ЖЗЛ (448).
Книгу эту я прочел в 1972 году в Учреждении ЖХ-385/17. Когда дошел до рассказа о голодовке Назыма Хикмета, не мог удержаться от язвительных комментариев. Турецкая тюрьма 1950 года, с точки зрения политзэка, выгодно отличалась от советской тюрьмы 1970-х годов.
Из книги Радия Фиша «Назым Хикмет»:
Известие, что он решил начать голодовку, вызвало такой гнев, что власти оцепили бурсскую тюрьму двойным кордоном полиции. Он не зря полагался на совесть своей страны - тюремщики боялись, что его освободят силой. Тысячи телеграмм полетели в Анкару. Власти попробовали оказать давление на родных поэта, чтоб те уговорили его переменить свое решение. Но не возымели успеха.
И тогда сквозь полицейские кордоны пошли к нему в камеру газетчики (здесь и далее выделено мною. - ЭХ).
...Как бы это сказать, ну, скажем так - странный народ наши газетчики. Я, мол, в отчаянии, в глубокой душевной депрессии... Моя жена рыдает у ворот тюрьмы в три ручья и прочее и прочее. Вот, мол, поэтому я и принял свое решение... Послушайте, сделайте милость, я ведь вас утешил, успокойтесь. Разве я не говорил: «Я не отчаялся!» Но никому до моих слов нет дела. Если я поступаю так, как должен поступить, то не с отчаяния и не с горя, не от уныния и душевной депрессии, а потому, что у меня нет другого способа восстановить справедливость, помочь властям приступить к делу, кроме как рискнуть своей жизнью. Чтобы хоть чуточку помочь этому делу, я готов принять смерть. Слава богу, я в своем уме и знаю, что делаю. Но, как я говорил, не смог растолковать этого даже адвокату. Почему-то никто не допускает, что гражданин Турции может, если нужно, рискнуть жизнью и умереть ради истины, ради правды, ради восстановления справедливости. А ведь сколько, сколько людей, умевших принять смерть за правду, за справедливость, дал и даст еще миру наш турецкий народ...
Срок ультиматума, который он поставил властям, истекал. Он вышел в коридор, разыскал повара Якуба. Обнял его за плечи:
- Говорят, ты здесь повар?
- Повар, ваша милость, - в тон ему ответил Якуб.
- Отлично. Настало твое время показать свое искусство. Завтра я начинаю голодовку. Приготовь мне все лучшее, что ты умеешь. Какие продукты прикажешь заказать в тюремной лавке? Что у тебя там в меню?
Якуб склонился в поклоне, словно официант в ресторане, и проговорил без единой запятой:
- Из первых - суп вермишелевый суп макаронный суп рисовый из тушений - фасоль в стручках бобы в стручках бамья баклажаны с мясом баранина с луком и овощами сладкий горошек из жарких - кабачки жареные баклажаны жареные ягненок курица из котлет - люля с томатом и рисом из жаркого на решетке - отбивная печень шашлык бараньи яйца из салатов - горчичный русский помидорный яичный из сладких - кадынгёбеги шамбаба молочный кисель сютлеч гюллеч...
<…>
Голодовка началась.
Первый день прошел легко. Чтоб обмануть желудок, он пил воду и курил. Три раза в день.
На второй день вместе с голодом явился прокурор. Верно, телеграммы, отправленные накануне, властям и в газеты, вызвали отклик, раз он так настоятельно требовал прекратить голодовку.
Третий день был похуже. Голод вгрызался в кости. Явился адвокат. Странно, но он тоже убеждал его отказаться от своего решения.
На четвертый день приехала Мюневвер (жена Назыма Хикмета. - ЭХ). Он лежал, вытянувшись на койке, похудевший и глядел на нее с такой нежностью, что она не сразу могла заговорить.
Мюневвер привезла массу новостей. И все добрые. В Анкаре три поэта - его двоюродный брат Октай Рифат, Орхан Вели, Мелих Джевдет - объявили трехдневную голодовку солидарности. Молодежь вышла на демонстрации. В США Поль Робсон обратился с воззванием к народу...
<…>
На пятый день голодовки приехала Джелиле-ханым (мать Назыма Хикмета. - ЭХ). Долго смотрела утратившими свет глазами на его пожелтевшее, истончившееся лицо. Она не стала говорить ни о голодовке, ни о том, что делается за стенами тюрьмы. Не спуская глаз с его лица, не отнимая руку, которую он положил к себе на лоб, она рассказала, как прибирает свой дом, готовясь к его приезду: они с Мюневвер, конечно, будут жить у нее, хотя бы первое время?!.
<…>
Назым Хикмет продолжал голодовку. Каждый день его осматривали врачи. С каждым днем таяли его силы. И с каждым днем все громче становились голоса протеста.
В Анкаре, в Кайсери, в Измире, в Адане на стенах домов, на фабриках и школах появлялись надписи: «Спасем Назыма Хикмета!», «Свобода Назыму Хикмету!» Это требование предъявляли депутатам всех партий во время их предвыборных выступлений.
<…>
На двенадцатый день голодовки Мюневвер пришла к нему с известием, что большинство депутатов Демократической партии обязалось голосовать за всеобщую амнистию, если они будут избраны. А судя по всеобщей ненависти к правящей Народно-республиканской партии, они, если не случится «чуда», должны на выборах в мае победить.
Мюневвер в этот раз была не одна. Вместе с нею пришла Фатьма Ялчи, верный товарищ, одна из двух женщин, осужденных вместе с Назымом военно-морским трибуналом на судне «Эркин» в 1938 году и отправленная вместе с ним и Кемалем Тахиром после приговора в тюрьму города Чанкыры.
<…>
На восемнадцатый день он заявил, что прерывает голодовку до сформирования нового правительства. Но если и оно не даст амнистии - начнет все сначала.
На восемнадцатый день голодовки Мюневвер принесла ему корзинку земляники. Оставила ее у постели... Какой запах! Свежести, леса, лета... Какой цвет - яркий, солнечный!.. Мюневвер знала, что он любил землянику больше всех плодов на земле. Любуясь ягодами, он положил на язык одну. Другую, третью... Доктора предупреждали, чтобы он начинал есть понемногу, по крошке. Он съел всю корзинку, наверное с килограмм земляники. И вопреки ожиданиям врачей - не умер. Ожил.
16 мая 1950 года состоялись выборы. К власти пришла Демократическая партия - всеобщая амнистия была в ее предвыборной программе. Но понадобилось больше месяца борьбы за амнистию, прежде чем она стала реальностью.