Со мною ты, любовь моя, и ты, печаль моя
Я всё-таки верю в единый мир, в проницаемость границ и в этом смысле - в неокончательность, нефатальность разрывов между нами и уехавшими, и ныне уезжающими, -
- возможно, я тут несколько гипнотизирую сама себя, утешаясь в печали о том, что Россия сильно обеднеет в результате отъезда отсюда (самых) ярких, умных, сильных, самостоятельных, плодотворных.
Понятно, что тем большее количество задач ложится в результате этого на нас, остающихся, -
но сначала, прокладывая путь всему остальному, идёт жгучая печаль и обида (не на уезжающих - на судьбу и на тех, кто думает, что теперь делает её своими руками), а уже затем - рефлексия, понимание, формулировка задач и т.д. И главное - этим последним никогда не покрыть, так сказать, первичного поля обиды, не нейтрализовать его полностью.
Откровенно говоря, (на уровне первичных душевных движений) в нас, оставшихся, я верю меньше, чем в уехавших. - Мы в каком-то смысле априорно бессильнее, потому что уехали и уезжают теперь те, у кого на это есть силы, ресурсы, биографические или хоть душевно-умственные перспективы (и это не зависит от возраста, - вот уехавший и начавший новую жизнь в Израиле Г.К., ровесник мой, нашёл в себе силы, волю и дерзость эту новую жизнь начать, а собирающийся туда же В.Г. и вовсе старше меня на пять лет, а знаю я и уехавших ровесников моих родителей).
Я, конечно, очень поддаюсь массовому гипнозу (когда уезжают многие люди из твоего биографического пласта - это гипноз, и массовый), куда больше, чем хотелось бы, чем стоило бы, - тем актуальнее задача дистанцироваться от него - потому что нельзя целиком исчерпываться даже теми настроениями и позициями, которые ты склонен разделять. Но, кажется теперь, я, наверное, никогда не перестану вполне чувствовать себя виноватой в том, что не уехала и, по всей вероятности, не уеду (хотя, конечно, никогда не говори никогда и своей судьбы никто не знает); не перестану чувствовать в этом что-то от предательства собственной сущности (хотя легко себе представляю, что, уехав, чувствовала бы в отношении собственной сущности точно то же самое, - но, по всей вероятности, есть на свете вещи поважнее наших драгоценных собственных сущностей). - Как всё недоступное, я это, конечно, идеализирую и преувеличиваю. Кажется мне, что уезжающий теперь спасает нечто очень важное не только для себя. Спасает - увозя в себе - ту самую русскую культуру, которая сейчас известно в каком положении (которая, я бы сказала, склонна сильно недооцениваться - даже умными людьми, - вот один мой умнейший знакомый на днях написал, что-де известными действиями Россия совершила самоубийство. Я бы сказала, что нечего это распространять на Россию в целом, это делается по решению конкретных людей конкретными руками).
- возможно, я тут несколько гипнотизирую сама себя, утешаясь в печали о том, что Россия сильно обеднеет в результате отъезда отсюда (самых) ярких, умных, сильных, самостоятельных, плодотворных.
Понятно, что тем большее количество задач ложится в результате этого на нас, остающихся, -
но сначала, прокладывая путь всему остальному, идёт жгучая печаль и обида (не на уезжающих - на судьбу и на тех, кто думает, что теперь делает её своими руками), а уже затем - рефлексия, понимание, формулировка задач и т.д. И главное - этим последним никогда не покрыть, так сказать, первичного поля обиды, не нейтрализовать его полностью.
Откровенно говоря, (на уровне первичных душевных движений) в нас, оставшихся, я верю меньше, чем в уехавших. - Мы в каком-то смысле априорно бессильнее, потому что уехали и уезжают теперь те, у кого на это есть силы, ресурсы, биографические или хоть душевно-умственные перспективы (и это не зависит от возраста, - вот уехавший и начавший новую жизнь в Израиле Г.К., ровесник мой, нашёл в себе силы, волю и дерзость эту новую жизнь начать, а собирающийся туда же В.Г. и вовсе старше меня на пять лет, а знаю я и уехавших ровесников моих родителей).
Я, конечно, очень поддаюсь массовому гипнозу (когда уезжают многие люди из твоего биографического пласта - это гипноз, и массовый), куда больше, чем хотелось бы, чем стоило бы, - тем актуальнее задача дистанцироваться от него - потому что нельзя целиком исчерпываться даже теми настроениями и позициями, которые ты склонен разделять. Но, кажется теперь, я, наверное, никогда не перестану вполне чувствовать себя виноватой в том, что не уехала и, по всей вероятности, не уеду (хотя, конечно, никогда не говори никогда и своей судьбы никто не знает); не перестану чувствовать в этом что-то от предательства собственной сущности (хотя легко себе представляю, что, уехав, чувствовала бы в отношении собственной сущности точно то же самое, - но, по всей вероятности, есть на свете вещи поважнее наших драгоценных собственных сущностей). - Как всё недоступное, я это, конечно, идеализирую и преувеличиваю. Кажется мне, что уезжающий теперь спасает нечто очень важное не только для себя. Спасает - увозя в себе - ту самую русскую культуру, которая сейчас известно в каком положении (которая, я бы сказала, склонна сильно недооцениваться - даже умными людьми, - вот один мой умнейший знакомый на днях написал, что-де известными действиями Россия совершила самоубийство. Я бы сказала, что нечего это распространять на Россию в целом, это делается по решению конкретных людей конкретными руками).