сказка
Разучилась я, товарищи, сидючи с дитем в деревне с конца мая, общаться с внешним миром. Навык утерян. Поэтому просто, пользуясь временным и эфемерным ускорением тутошнего интернета, выложу новую сказку.
СКАЗКА ПРО НЕБО
В длинном-длинном коридоре, не очень правда длинном, есть много дверей. Или несколько. Все по одной стороне. Двери ведут в комнаты. Из окон комнат можно вылезти на крышу. По крыше можно пройтись, гремя железом под ногами, и увидеть: панораму города с накинутым сверху неумытым небом, другие крыши, купола, шпили, антенны, вертолетик, птиц, разлетающихся с куполов ангелов. Можно влезть обратно в любое из выходящих на эту крышу окон и оказаться в комнатах: бабушки и внучки, брошенной жены, двух девчонок - театральных художниц (одна замужняя, друга холостая), братьев наркоманов-дзенбуддистов, одинокой женщины Ларисы. Рядом с комнатой Ларисы сортир. Можно посетить сортир. Можно после того пойти коридором на кухню вымыть руки. В этот момент на кухню выйдет бабушка, подарит стеклянную кошечку. У бабушки коллекция стеклянных кошечек. Когда бабушка трезвя, она собирает коллекцию, а когда пьяная - раздаривает. Изо всех углов бабушкиной комнаты глядит небо, отраженное в стеклянных кошачьих телах. Формы неба все время меняются, т.к. меняются статуэтки. Бабушка часто дарит, потому что часто пьет. И часто собирает заново, потому что часто не пьет. При такой насыщенной, высокочастотной жизни она больше как-то ничего и не успевает. Это бабушка молодая, но какая-то пятнистая и непричесанная ( и такие же пятнистые и непричесанные у нее и внучка с кошкой), да ей и не надо. Ей не надо, она дарит всем гостям, своим и чужим, стеклянных кошечек, а потом сидит у окна с выходом на крышу и смотрит в небо, и ее улыбка при этом просветленней улыбки любого из наркоманов-дзенбуддистов. Ее даже и зовут, как специально, баба Надя. Надежда.
Еще одна Надежда есть в послеследующей комнате, юная невинная девочка тридцати пяти лет, художница из театра юного невинного зрителя. Она недавно вышла замуж, и в ее комнате с позднего вечера до утра теперь проживает веселый, худой и бородатый муж. Он сразу, только придя из ЗАГСа и даже еще не ослабив на шее галстука-бабочки, утер нос вечно текущему на общей кухне крану, ну и вообще все остальное по мелочи. Проводка, бачок, счетчики. Заменил все гнилье новыми, свежими, тихо сияющими глазкАми досками, вешалка, стеллажи. И т.п.
Между этими двумя Надеждами живет брошенная жена. Она вечно кричала на своего мужа, и била его, почему-то трусами, и однажды муж ушел из дому и попал под машину. Т.е. бросил ее, бросил одну, окончательно и бесповоротно. Но привычка бить трусами у нее сохранилась, и соседи, опасаясь, обходили ее в МОП стороной.
За второй Надеждой живет ее подружка-сокурсница, тоже художница из театра.
А за сокурсницей живут братья, высокие и крепкие наркоманы-дзенбуддисты. Точнее дзенбудист из них только один, а второй просто буддист, без дзена, но в данном случае это не принципиально. Иногда они играют в салочки в общем коридоре.
А в самой последней, замыкающей комнате, живет молодая одинокая женщина Лариса. Лариса на несколько лет старше бабушки, но она верит что у нее еще все впереди.
Лариса очень, очень энергичная и неунывающая. Весь год она работает и копит на отпуск. К отпуску она всегда покупает новый купальник, с каждым годом все более открытый, и улетает в жаркую, экзотическую, лениво перебирающую навстречу самолету листами пальм страну. Там Лариса пляшет на дискотеках, пьет коктейли в барах, прикрыв стремящиеся вниз с высокого стула длинные ноги краешком парео, и чуть ли не ежедневно рождается заново из пены набегающей волны. Кроме естественного ля энергичного человека желания отдохнуть, за этим стоит еще незримая сверхзадача. Лариса-то хочет найти свое счастье! Но кто ж этого не хочет. Она верит, что счастье встретится ей именно там, в круглой тени кокосовых орехов и атмосфере праздника. Варианты счастья не в атмосфере праздника, периодически являющиеся, Лариса упорно и последовательно отвергала. Эта незримая сверхзадача определяла весь режим дня и жизни Ларисы. Но никому, за счет незримости, в глаза не бросалась, даже ей самой. Кроме этой, типичной, особенности, у Ларисы была еще особенность совсем не типичная: она единственная из всей квартиры исправно мыла в свою очередь общий коридор! Все должно быть красиво, уверяет Лариса. Заодно с общим коридором Лариса однажды решила, да так и пошло, мыть еще и общую крышу! В пеньюаре с меховой опушкой и домашних туфлях на каблуках , с ведром и тряпкой Лариса регулярно, со стула на батарею, с батареи на подоконник, вылезает из окна и моет крышу. А однажды, вымыв до блеска крышу и оглядевшись, Лариса решила заодно вымыть еще и небо. Она хорошенько, энергично и тщательно отмыла его (всюду, где смогла дотянуться) от пыли, копоти, заплаканности и равнодушия, и ночью все жители квартиры могли видеть из своих окон крупные, как кокосовые орехи, удивительно близкие и отчетливые звезды на очень синем, чистом и красивом небе. Это было прямо-таки настоящее южное небо, нехарактерное для нашего вечно заложенного и истекающего облачностью города. И Лариса, специалист по югам, сразу бы подтвердила этот феномен. Если б не спала крепким сном, ухайдакавшись на работе и последующей уборке. А все остальные, даже брошенная жена и братья-наркоманы, заворожено, распахнув окна, глазели на звезды. Незамужняя театральная девочка даже вылезла на крышу, поближе. Ей тоже было что вспомнить про такие вот ясно и масштабно распахнутые небеса. Недавно она была на Кавказе, ставила спектакль в театре города С. И вот там по вечерам над театром показывали именно такое небо и светили оттуда, как софитами, точно такими звездами. Под звездами шла совсем другая, непривычная, жизнь. Другая культура! В центре города частенько проезжали, бывало, черные машины, оттуда выдвигалась рука с пистолетом и расстреливала представителей враждебных группировок! В этом плане там было неспокойно. Зато в остальном там была удивительная, непривычная для нас стабильность. В том смысле, что уж на мужчин (оставшихся в живых) там можно было положиться. У всех у них было по многу детей, за которых они несли ответственность. И за будущих, возможных детей они тоже несли ответственность. И несли не спустя рукава и с отвращением, а наоборот - четко, осознанно, упорно и собранно, даже днем всегда в костюмах и при галстуках. И женщины там были другие - безропотные, с хорошими волосами от природы, хозяйственные, не имеющие права, допустим, родить без мужа. Или не родить, а вообще что-нибудь без мужа. Это, конечно, накладывало ряд ограничений. Но сколько е плюсов в устройстве семьи! Но - другая культура, как же быть с другой культурой. Так думала театральная девочка, на крыше под отмытыми Ларисой звездами, и вспоминала как под теми, звездами Кавказа, в нее влюбился один такой носитель другой культуры. Он приехал к ней в театр, в костюме с галстуком, на вороном коне (конь тоже в костюме с галстуком), и с двумя рогами. Один был рог с вином, а второй рог изобилия. Пошевелив рогами, он застенчиво пообещал ей ВСО! Но она испугалась другой культуры, и ВСО не взяла. Тогда он сверкнул на нее взором, пылко опустил рога к ее ногам (прямо на чертеж декорации второго действия) и ускакал. Только вспыхнули высекаемые копытами искры, да опалил ей лицо сквозняк от развевающегося хвоста, гривы и двух галстуков. Искры постепенно истаяли, присоединив свой свет к звездному, а вино они распили, закусывая изобилием, с зав.постановочной частью, режиссером и двумя бутафорами. Но остался у этой истории привкус незавершенности. Хотя все, разумеется, было сделано правильно, понимала девочка, и не с ее характером соваться в эпицентр другой культуры, и это обещанное ВСО - оно работает только для творческих командировок, а дальше-то? Но, несмотря на бесспорную правильность принятого решения, иногда ей чудился стук копыт, мгновенно отзывавшийся стуком в сердце. Она сразу бежала тогда и распахивала окно, но, конечно, это оказывался либо муж однокурсницы, приколачивающий планку к антресолям, либо грохочущая на крыше шваброй Лариса.
А Лариса с тех пор стала греметь все чаще и чаще. Поначалу она мыла небо только к праздникам и выходным, но вскоре заметила, что с немытым небом ей и в будни как будто чего-то не хватает. Соквартирники быстро привыкли и к небесной чистоте, и к ясности и близости звезд, и перестали обращать на это внимание. Чистое и чистое. Светят и светят. Ларису со шваброй на крыше теперь так же тактично не замечали, как раньше тактично не замечали ее со шваброй в общем коридоре. Но между тем ее, как выяснилось, уже заметил кое-кто другой.
Однажды летом, в свой последний рабочий день перед отпуском, Лариса вернулась домой поздно (ездила к портнихе, которая из одного прошлогоднего купальника сшила ей два новых, покупала шляпу, крем для загара, таблетки «Антипохмелин» и прочее), до ночи складывала чемодан и вообще ужасно устала. С утра ей уже надо было в аэропорт. И вот она уже выставила будильник на телефоне, легла, и бросила последний, вязнущий во сне взгляд в зеркало. И что-то ей показалось, что небо уже снова недостаточно чистое, даром что кругом висела совершенная ночная тьма. И вот Лариса отмахивалась от этой мысли, ворочалась и перемогалась, но в результате все-таки вылезла из постели и полезла далее привычным маршрутом: на стул, на батарею, на подоконник, на крышу. Небо при ближайшем рассмотрении оказалось, как и следовало ожидать, свежайшим (позавчера только мыла), но лезть назад было бы как-то глупо. И Лариса взялась за швабру, хуже не будет. И вот, когда она в финале протерла чистейшее небо специальной тряпочкой и начистила звездный свет специальной салфеточкой и уже собиралась наконец-то идти спать, с купола одного из соборов вдруг вспорхнула маленькая светящаяся фигурка, а на крыше перед Ларисой совершил посадку самый настоящий Ангел.
- Здравствуй, Лариса! - радостно сказал Ангел. Он распространял нежное свечение. На фоне окружающей ночи это было очень красиво.
- Здравствуй, Ангел! - ответила залюбовавшаяся, но неверующая, а от того удивленная Лариса.
Ангел вежливо поддержал ее под руку со шваброй, чтоб Лариса от удивления не свалилась с крыши, и отвел к окну. Там он сказал ей вот что:
- Лариса! - сказал он - Мы, я мои коллеги-ангелы, давно наблюдаем за тобой. В существовании ангелов сейчас наблюдается много сложностей. Не буду вдаваться в подробности из соображений корпоративной этики. Но это просто мрак, если честно! На некоторых мероприятиях стало просто невозможно находиться. Мы уже большую часть времени сидим на куполе, нахохлившись, как какие-то голуби на карнизе! Внутрь не сунешься. И в дождь и в снег! Поэтому, в условиях сложившегося мрака, чрезвычайно важно и ценно, что хоть один уголок неба начал регулярно очищаться! Так что, Лариса, мы, я и мои товарищи, возлюбили тебя. И сейчас я пришел, чтобы сообщить тебе благую весть.
Ангел взял у Ларисы швабру, отставил к стене, простер к Ларисе руки и торжественно объявил:
- В этот отпуск ты на курорте найдешь свое счастье!
И тут же истаял, не уточнив подробностей. А Лариса утром, как и собиралась, улетела в отпуск. И там, действительно, на седьмой день отдыха, вечером, после пяти коктейлей, нашла свое счастье! Лариса спьяну влюбилась в турецкоговорящего бармена (это, разумеется, еще не счастье), а счастье в том, что во-первых и он тоже влюбился в нее, а во-вторых, он оказался просто и.о. бармена, а так-то он был хозяин гостиницы. Ну ладно, не гостиницы, а просто барчика, достаточно захудаленького, но ведь никогда счастье не измеряется недвижимостью. И вот Лариса весь отпуск наслаждалась своим счастьем, которое не омрачали ни ссоры, ни размолвки с недопониманиями. Недопонимания происходят оттого, что люди не могут найти общего языка, но русской Ларисе с турецким трактирщиком и искать-то было нечего (английского они оба не знали), так что повода для ссор у них не возникало. В последний вечер перед окончанием отпуска турок жестами спросил у Ларисы, останется ли она с ним навсегда. Лариса объяснила ему (жестами), что ей надо на работу, а еще все обдумать. Он грустно кивнул и жестами спросил у нее, может, ее пугает другая культура и религия? Лариса ответила (тем же способом), что в религии она разбирается мало, а другая культура ее, как человека, выросшего при господствующей точке зрения что все люди - братья, тоже не особенно смущает, но тем не менее ей нужно время для принятия окончательного решения. Конечно, согласился турок, ты здравомыслящая женщина, именно за это я и полюбил тебя в числе прочего, но обдумывай пожалуйста быстрее! Не забывай, что ты-то молода, тебе всего пятьдесят девять лет, но я же на целых тридцать лет старше! Заклинаю тебя, Лариса, давай без надобности не будем терять и крупицы отпущенного нам неожиданного счастья! Так они еще поговорили немного, пока не заболели руки, а наутро турок проводил Ларису в аэропорт. В самолете Лариса все обдумывала нюансы и дополнительные аспекты найденного счастья. Но к определенному мнению, что же теперь делать дальше, так и не пришла. Ей, как человеку энергичному, такая нерешительность казалась странной. В конце концов она решила посоветоваться с соседями по квартире и с Ангелом, если он снова прилетит.
Соседи отнеслись ответственно. Баба Надя, просветленно улыбаясь и пошатываясь, подарила ей стеклянную кошечку и высказалась в том духе, что пусть Ларису ведут чувства. Другая Надежда, помоложе, посоветовала рискнуть. Ее театральная подружка напомнила про другую культуру. Дзенбуддисты воздержались, но она на них особенно и не надеялась, а брошенная жена была категорична:
- Он тебя бросит! - сказала она твердо. И, горько прищурившись, достала из таза со свежепостиранным бельем бежевые утягивающие трусы, и, расправляя их перед развешиванием, хлестнула ими по воздуху, будто ударяя что-то незримое.
Таким образом, мнения разделились.
Лариса вечерами общалась со своим счастьем по скайпу, он рассказывал е в подробностях весь свой день (жестами), она рассказывала свой день ему, они обсуждали политику и культуру, он объяснял ей что-то из истории религии и снова звал к себе. И, в общем, Лариса понимала, что долгожданное счастье вот оно, тут, стоит только руку протянуть к монитору. Но что-то ее тем не менее останавливало, не давало совершить ряд как будто бы необходимых и напрашивающихся действий (увольнение, билет и т.п.).
А Ангел все не прилетал. Хотя Лариса сразу после самолета первым делом кинулась мыть коридор, крышу и сопутствующее небо, а потом мыла его как всегда, через день. Ангел прилетел только через полтора месяца, когда уже вовсю наступила осень, когда небо, и так-то не блещущее чистотой нигде, кроме незначительного в абсолютном измерении участка над Лариной крышей, окончательно изошло на дожди, когда реки и каналы вскипали мутными пузырями и лето, ежевечерне возникающее на экране скайпа, стало казаться чем-то надуманным и ненастоящим. Лариса мыла небо, размазывая по нему воду и дождь, стекавшие обратно ей за шиворот, ветер развевал тряпку на швабре, и тут сверху, тяжело махая обвисшими от воды свалявшимися крыльями, слетел Ангел.
- Лариссса!..- начал он сипло, - У меня для …- продолжил он хрипло, а потом и вовсе отчаянно раскашлялся.
Лариса отложила швабру и быстренько через окно сбегала на кухню, принесла чашку чая с медом. Но Ангел жестом отверг чай и заговорил уже звучно:
- Лариса! Счастье свое ты нашла. Но теперь у меня для тебя еще более благая весть! Ты беременна и впоследствии родишь. По приблизительным подсчетам, что-то в конце марта.
Лариса так и села близ своего ведра.
- Как рожу? - спросила она - ЭКО?
- Какое такое ЭКО? - удивился Ангел - Никакое не ЭКО. Уже беременна. Забеременела естественным путем.
- Как это - естественным? - только и смогла на это сказать Лариса - Мне пятьдесят девять лет! И то я когда-то смухлевала при потере паспорта! В таком возрасте любой естественный путь неестествен… Как же это возможно?
- А вот! - сказал Ангел. Он погладил Ларису по щеке влажным крылом, отряхнулся, как любое пернатое после купания, и улетел. И уже с небес донеслось
- В ЖК иди, но будь бдительна. Ничего не бойся, рожай!
На следующий день Лариса пошла в ЖК, и точно, бдительность ей бы пригодилась. Все врачи со всех этажей сбежались в тот кабинет, где ей заводили карточку, и сбежались все медсестры, уборщицы, гардеробщица, регистраторша и даже зачем-то сбежался пожарный, инспектировавший в здании наличие огнетушителей. И все они (кроме пожарника) хором начал кричать на Ларису, чтоб она срочно, срочно, СРОЧНО шла на аборт! Потому что в таком возрасте, да от старого турка, да после пяти коктейлей можно родить только урода! Вот какие бывают патологии и осложнения (тут каждый врач перечислила свои любимые патологии и осложнения), и риск каждой из них стократно возрастает в таком возрасте после пяти коктейлей от старого турка! Нельзя, нельзя, НЕЛЬЗЯ!!!, кричали они слаженно, будто неделю репетировали, и уже чуть ли не на руках начали выносить Ларису из кабинета в сторону арендовавшего у них третий этаж платного медцентра, где как раз и делали аборты. Перепуганная Лариса обмякла на их руках и абсолютно забыла и Ангела, и встреченное счастье, и призыв быть бдительной, и только в ее ушах бились эффектные, как заклинания, названия патологий: ДЦП! Сиамские близнецы! Синдром Дауна! Акардиальный монстр! Олигофрения! Муковисцидоз! Поражение ЦНС! Агенезия правой почки!
И вот уже впереди замаячило специальное кресло, и тянулась чья-то белая рука со шприцем, и кто-то, пощелкивая, натягивал одноразовые перчатки… Но тут вдруг откуда-то повалил дым и завыла пожарная сигнализация. Врачи ослабили хватку, и к Ларисе, расталкивая их, подбежал пожарник. Он подхватил Ларису на руки и вынес ее из горящего здания. А на улице сказал:
- Девушка, вы что! Девушка, подумайте. У меня мама лучший специалист по акушерству в городе, знаменитый профессор. Это она меня сюда и пристроила пожарником, по блату, так-то я ничего не умею тушить. Только поджигать и спасать. Давайте я вам устрою консультацию к маме, она берется за такие вот сложные и интересные случаи.
Лариса поблагодарила пожарника и назавтра пошла в знаменитый НИИ к его знаменитой маме. Мама, стройная женщина ее лет, осмотрела ее, выписала направление и повела за руку укладывать на сохранение. А по пути успокаивала:
- Ничего, у меня тоже поздний! Тоже все говорили: да ты что, да он у тебя будет овощ с ДЦП, ничего не сможет. Головку держать, говорить, ползать, ходить, ложку держать, сам себя обслуживать не сможет! И ничего, вон, немножко тушить может, и поджигать может, и огнетушитель держать может! Каска блестит, сирена гудит, машина красивая, мчится! Ничего!
Она положила Ларису в палату, где уже лежали на кроватях брюхами кверху, как рыбы на берегу, снулые глубоко беременные женщины, каждая приколотая иголкой к персональной капельнице, и здесь Ларисе предстояло лежать многие месяцы. Все было бы ничего, днями снулые женщины развлекал друг друга рассказами о трагических течениях беременностях и неудачных родоразрешениях, а вот ночами Ларисе снился народный хор врачей, душевно, грудными голосами выпевающих названия патологий:
- Эпилепсия! Ретинобластома сетчатки! Астроцитома! Аденома гипофиза! - пели врачи - Родится без рук, без ног, с двумя головами! С гидроцефалией, аномалией лицевых структур и синдромом Эдвардса! Эээххх!!- первый ряд взмахивал платочками, и глаза их под кокошниками наполнялись слезами.
Просыпалась Лариса в холодной поту, и по стеночке шла сдавать мочу и мерить температуру.
Ее, как человека энергичного, больше всего угнетали бездействие и неподвижность. Ей казалось, что единственный способ развеять наваждение и избавиться от этого еженощного распевания патологий, это наконец-то пройтись по улице, вернуться домой и заняться чем-то осмысленным. Вымыть общий коридор, который без нее все эти долгие месяцы наверняка никто не мыл, вылезти на крышу, отмыть и ее, и заодно отмыть и небо. В больнице мыть коридор ей не разрешили, как особо сложному случаю, а на двери на чердак там и вовсе висел замок. Домой ее категорически не пускали, да и все равно оконные рамы были заклеены изнутри и примерзли снаружи, стояла суровая зима, крыша заледенела, и вылезать на нее, даже имея в друзьях ангела, было бы опрометчиво.
Так прошел Новый Год, а за ним вдруг начала проходить и зима. Ларисе назначили уже примерно точную, а не ориентировочную дату родов. Наступил март, снег стал таять, сквозь мутные больничные окна завиднелось солнышко на немытом небе. Ларисе выдали список, что нужно в родильную палату для новорожденного, распашонку, чепчик, теплые носочки и прочее, и под этим предлогом разрешили на один день съездить домой! Лариса объяснила, что она одинокая, купить и принести некому, а из Турции посылка дойти не успеет. Так что Лариса вернулась домой! Там было все как всегда. Бабушка подарила ей стеклянную кошечку, театральные девочки скинулись и подарили бутылочку со слюнявчиком, Лариса уложила купленные чепчики и присела у окна. Окно было со следами и потеками, и такими же были коридор и крыша с небом. Лариса посидела, позвонила турку по скайпу, он жестами поддержал ее и опять стал звать к себе. Лариса объяснила, что надо возвращаться в больницу. Но один день, данный ей на отдых, никак не кончался. И тогда она, вздохнув, все-таки сделала это. Все -таки взяла швабру и ведро, и для начала, аккуратно идя спиной впереди живота, вымыла коридор. Потом, вздохнув еще глубже, аккуратно и медленно полезла на табуретку, на батарею, на подоконник, на крышу. Вымыла крышу, смыла остатки тающего снега. Вымыла небо. И вот, когда Лариса уже заканчивала протирать маленькое перистое облачко специальной салфеточкой, она внезапно поняла, что ей срочно нужно обратно в больницу. Что-то там, видимо, напортачили с высчитыванием даты родов. Лариса закричала соседям, театральные девочки забегали, стали вызывать скорую, даже наркоманы-дзенбуддисты бросили играть в салочки в уличной обуви в свежевымытом коридоре и заглянули спросить, чем помочь. Но помочь был нечем, только может сбегать на улицу и показать скорой, как въезжать во двор.
Дзеенбуддисты вышли на улицу, но никакой скорой пока не было. И не было и не было.
Оказывается, именно в этот день в собор должно было приехать высокое церковное начальство вместе с высоким государственным начальством, и по этому поводу перекрыли весь центр. Скорой было не проехать. Врачи попытались что-то объяснить про сложный случай и про рожающую на крыше Ларису, но их, конечно, и слушать не стали. А наоборот, пригрозили задержать как предположительных диверсантов (начальства приближались, и все нервничали).
А у Ларисы на крыше положение становилось все интереснее и интереснее. Она, человек энергичный и деятельный, дошла до края. Т.е. до сожалений по поводу того, что полезла мыть этот чертов коридор и это дурацкое небо! Может, это и спровоцировало преждевременные роды. Лариса, понятно, была действительно сложный случай, и рожать на крыше без врача и стационара ей действительно рекомендовано не было. Тут все являвшиеся ей патологии случились бы, что называется, в лучшем случае. А в худшем -понятно что. Пришли дзенбуддисты, рассказали, что скорая не приехала и не приедет. Пришла баба Надя, подарила еще одну стеклянную кошечку. Пришли театральные девочки, предложил вызвать такси (а толку-то). Ситуация развивалась, и энергичной Ларисе, на крыше, в окружении двух Надежд и дзенбуддистов, в общем-то, оставалось надеяться на лучшее, а готовиться-то к младенческой и собственной смертности.
Но тут как раз в собор въехало государственное и церковное начальство, и тут же из него стали стремительно разлетаться ангелы! Ангелы покружили минуту вокруг, низко и стремительно, как ласточки перед грозой, а потом сбились в стаю и полетели к карете скорой помощи. Они подняли карету в воздух и по небу, поверх перекрытых улиц и начальства, принесли ее на крышу и опустили прямо перед Ларисой.
- Заноси! - скомандовал знакомый Ангел, и Ларису погрузили на носилки и занесли в машину.
А потом ангелы снова подхватили «скорую помощь» и отнесли ее прямо к крыльцу роддома. Там Лариса в половине первого ночи родила совершенно здорового мальчика, вес три триста и ростом пятьдесят два сантиметра. А через день к ним в палату прорвался пожилой, очень смуглый, лысый и крючконосый человек, жестами уверявший, что он родственник, родственник! Просто документов нет, и даже деньги на взятку украли в аэропорту!
Вскоре Ларису с ребенком выписали. А на столе у врача из дежурившей в тот день бригады с тех пор стоит стеклянная кошечка, которую ему передарил Ангел (Ангелу кошечку сунула баба Надя, но ангелы, в связи с их нынешним шатким положением, не могут себе позволить держать стеклянных кошек).
Турок теперь живет в комнате у Ларисы и работает на ближайшем рынке. Его там принимают за лицо кавказской национальности и относятся по-разному. Иногда ему удается объяснить жестами, что все совсем не так и к нему надо относиться одинаково, а иногда и не удается, но он не унывает. Унывает Лариса, точнее, конечно, не унывает, а просто недоумевает, как это ее последовательные и решительные действия по обретению счастья в атмосфере праздника привели к трем человекам в одной комнате двенадцать метров в коммуналке. Поэтому скоро они планируют уехать насовсем в Турцию, и тогда комната Ларисы будет стоять пустая. И тогда можно будет представить, что никакой Ларисы никогда и не было, что это, допустим, кто-то из девчонок-художниц однажды просто нарисовал и ее, и всю ее удивительную историю.
Поэтому начало сказки, с описанием, в чью комнату можно попасть с крыши, комнату одинокой женщины Ларисы и прочее, уже не актуально. Впрочем, формы жизни меняются так стремительно, где уж тут угнаться за актуальностью.
Даже холостая театральная девочка однажды опять проснулась от стука копыт, и опять выглянула в окно, и опять разумеется увидела там Ларису со шваброй. Но не только Ларису! В мягком утреннем солнце из-под арки проходного двора показалась легкая, короткая тень, похожая на тень гривы и двух галстуков.
И только яркое, чистое небо в форме кошек постоянно и неизменно окружает сидящую в комнате просветленно улыбающуюся над стаканом бабу Надю. Да и то, хвостатые и четвероногие формы неба все время меняются.
СКАЗКА ПРО НЕБО
В длинном-длинном коридоре, не очень правда длинном, есть много дверей. Или несколько. Все по одной стороне. Двери ведут в комнаты. Из окон комнат можно вылезти на крышу. По крыше можно пройтись, гремя железом под ногами, и увидеть: панораму города с накинутым сверху неумытым небом, другие крыши, купола, шпили, антенны, вертолетик, птиц, разлетающихся с куполов ангелов. Можно влезть обратно в любое из выходящих на эту крышу окон и оказаться в комнатах: бабушки и внучки, брошенной жены, двух девчонок - театральных художниц (одна замужняя, друга холостая), братьев наркоманов-дзенбуддистов, одинокой женщины Ларисы. Рядом с комнатой Ларисы сортир. Можно посетить сортир. Можно после того пойти коридором на кухню вымыть руки. В этот момент на кухню выйдет бабушка, подарит стеклянную кошечку. У бабушки коллекция стеклянных кошечек. Когда бабушка трезвя, она собирает коллекцию, а когда пьяная - раздаривает. Изо всех углов бабушкиной комнаты глядит небо, отраженное в стеклянных кошачьих телах. Формы неба все время меняются, т.к. меняются статуэтки. Бабушка часто дарит, потому что часто пьет. И часто собирает заново, потому что часто не пьет. При такой насыщенной, высокочастотной жизни она больше как-то ничего и не успевает. Это бабушка молодая, но какая-то пятнистая и непричесанная ( и такие же пятнистые и непричесанные у нее и внучка с кошкой), да ей и не надо. Ей не надо, она дарит всем гостям, своим и чужим, стеклянных кошечек, а потом сидит у окна с выходом на крышу и смотрит в небо, и ее улыбка при этом просветленней улыбки любого из наркоманов-дзенбуддистов. Ее даже и зовут, как специально, баба Надя. Надежда.
Еще одна Надежда есть в послеследующей комнате, юная невинная девочка тридцати пяти лет, художница из театра юного невинного зрителя. Она недавно вышла замуж, и в ее комнате с позднего вечера до утра теперь проживает веселый, худой и бородатый муж. Он сразу, только придя из ЗАГСа и даже еще не ослабив на шее галстука-бабочки, утер нос вечно текущему на общей кухне крану, ну и вообще все остальное по мелочи. Проводка, бачок, счетчики. Заменил все гнилье новыми, свежими, тихо сияющими глазкАми досками, вешалка, стеллажи. И т.п.
Между этими двумя Надеждами живет брошенная жена. Она вечно кричала на своего мужа, и била его, почему-то трусами, и однажды муж ушел из дому и попал под машину. Т.е. бросил ее, бросил одну, окончательно и бесповоротно. Но привычка бить трусами у нее сохранилась, и соседи, опасаясь, обходили ее в МОП стороной.
За второй Надеждой живет ее подружка-сокурсница, тоже художница из театра.
А за сокурсницей живут братья, высокие и крепкие наркоманы-дзенбуддисты. Точнее дзенбудист из них только один, а второй просто буддист, без дзена, но в данном случае это не принципиально. Иногда они играют в салочки в общем коридоре.
А в самой последней, замыкающей комнате, живет молодая одинокая женщина Лариса. Лариса на несколько лет старше бабушки, но она верит что у нее еще все впереди.
Лариса очень, очень энергичная и неунывающая. Весь год она работает и копит на отпуск. К отпуску она всегда покупает новый купальник, с каждым годом все более открытый, и улетает в жаркую, экзотическую, лениво перебирающую навстречу самолету листами пальм страну. Там Лариса пляшет на дискотеках, пьет коктейли в барах, прикрыв стремящиеся вниз с высокого стула длинные ноги краешком парео, и чуть ли не ежедневно рождается заново из пены набегающей волны. Кроме естественного ля энергичного человека желания отдохнуть, за этим стоит еще незримая сверхзадача. Лариса-то хочет найти свое счастье! Но кто ж этого не хочет. Она верит, что счастье встретится ей именно там, в круглой тени кокосовых орехов и атмосфере праздника. Варианты счастья не в атмосфере праздника, периодически являющиеся, Лариса упорно и последовательно отвергала. Эта незримая сверхзадача определяла весь режим дня и жизни Ларисы. Но никому, за счет незримости, в глаза не бросалась, даже ей самой. Кроме этой, типичной, особенности, у Ларисы была еще особенность совсем не типичная: она единственная из всей квартиры исправно мыла в свою очередь общий коридор! Все должно быть красиво, уверяет Лариса. Заодно с общим коридором Лариса однажды решила, да так и пошло, мыть еще и общую крышу! В пеньюаре с меховой опушкой и домашних туфлях на каблуках , с ведром и тряпкой Лариса регулярно, со стула на батарею, с батареи на подоконник, вылезает из окна и моет крышу. А однажды, вымыв до блеска крышу и оглядевшись, Лариса решила заодно вымыть еще и небо. Она хорошенько, энергично и тщательно отмыла его (всюду, где смогла дотянуться) от пыли, копоти, заплаканности и равнодушия, и ночью все жители квартиры могли видеть из своих окон крупные, как кокосовые орехи, удивительно близкие и отчетливые звезды на очень синем, чистом и красивом небе. Это было прямо-таки настоящее южное небо, нехарактерное для нашего вечно заложенного и истекающего облачностью города. И Лариса, специалист по югам, сразу бы подтвердила этот феномен. Если б не спала крепким сном, ухайдакавшись на работе и последующей уборке. А все остальные, даже брошенная жена и братья-наркоманы, заворожено, распахнув окна, глазели на звезды. Незамужняя театральная девочка даже вылезла на крышу, поближе. Ей тоже было что вспомнить про такие вот ясно и масштабно распахнутые небеса. Недавно она была на Кавказе, ставила спектакль в театре города С. И вот там по вечерам над театром показывали именно такое небо и светили оттуда, как софитами, точно такими звездами. Под звездами шла совсем другая, непривычная, жизнь. Другая культура! В центре города частенько проезжали, бывало, черные машины, оттуда выдвигалась рука с пистолетом и расстреливала представителей враждебных группировок! В этом плане там было неспокойно. Зато в остальном там была удивительная, непривычная для нас стабильность. В том смысле, что уж на мужчин (оставшихся в живых) там можно было положиться. У всех у них было по многу детей, за которых они несли ответственность. И за будущих, возможных детей они тоже несли ответственность. И несли не спустя рукава и с отвращением, а наоборот - четко, осознанно, упорно и собранно, даже днем всегда в костюмах и при галстуках. И женщины там были другие - безропотные, с хорошими волосами от природы, хозяйственные, не имеющие права, допустим, родить без мужа. Или не родить, а вообще что-нибудь без мужа. Это, конечно, накладывало ряд ограничений. Но сколько е плюсов в устройстве семьи! Но - другая культура, как же быть с другой культурой. Так думала театральная девочка, на крыше под отмытыми Ларисой звездами, и вспоминала как под теми, звездами Кавказа, в нее влюбился один такой носитель другой культуры. Он приехал к ней в театр, в костюме с галстуком, на вороном коне (конь тоже в костюме с галстуком), и с двумя рогами. Один был рог с вином, а второй рог изобилия. Пошевелив рогами, он застенчиво пообещал ей ВСО! Но она испугалась другой культуры, и ВСО не взяла. Тогда он сверкнул на нее взором, пылко опустил рога к ее ногам (прямо на чертеж декорации второго действия) и ускакал. Только вспыхнули высекаемые копытами искры, да опалил ей лицо сквозняк от развевающегося хвоста, гривы и двух галстуков. Искры постепенно истаяли, присоединив свой свет к звездному, а вино они распили, закусывая изобилием, с зав.постановочной частью, режиссером и двумя бутафорами. Но остался у этой истории привкус незавершенности. Хотя все, разумеется, было сделано правильно, понимала девочка, и не с ее характером соваться в эпицентр другой культуры, и это обещанное ВСО - оно работает только для творческих командировок, а дальше-то? Но, несмотря на бесспорную правильность принятого решения, иногда ей чудился стук копыт, мгновенно отзывавшийся стуком в сердце. Она сразу бежала тогда и распахивала окно, но, конечно, это оказывался либо муж однокурсницы, приколачивающий планку к антресолям, либо грохочущая на крыше шваброй Лариса.
А Лариса с тех пор стала греметь все чаще и чаще. Поначалу она мыла небо только к праздникам и выходным, но вскоре заметила, что с немытым небом ей и в будни как будто чего-то не хватает. Соквартирники быстро привыкли и к небесной чистоте, и к ясности и близости звезд, и перестали обращать на это внимание. Чистое и чистое. Светят и светят. Ларису со шваброй на крыше теперь так же тактично не замечали, как раньше тактично не замечали ее со шваброй в общем коридоре. Но между тем ее, как выяснилось, уже заметил кое-кто другой.
Однажды летом, в свой последний рабочий день перед отпуском, Лариса вернулась домой поздно (ездила к портнихе, которая из одного прошлогоднего купальника сшила ей два новых, покупала шляпу, крем для загара, таблетки «Антипохмелин» и прочее), до ночи складывала чемодан и вообще ужасно устала. С утра ей уже надо было в аэропорт. И вот она уже выставила будильник на телефоне, легла, и бросила последний, вязнущий во сне взгляд в зеркало. И что-то ей показалось, что небо уже снова недостаточно чистое, даром что кругом висела совершенная ночная тьма. И вот Лариса отмахивалась от этой мысли, ворочалась и перемогалась, но в результате все-таки вылезла из постели и полезла далее привычным маршрутом: на стул, на батарею, на подоконник, на крышу. Небо при ближайшем рассмотрении оказалось, как и следовало ожидать, свежайшим (позавчера только мыла), но лезть назад было бы как-то глупо. И Лариса взялась за швабру, хуже не будет. И вот, когда она в финале протерла чистейшее небо специальной тряпочкой и начистила звездный свет специальной салфеточкой и уже собиралась наконец-то идти спать, с купола одного из соборов вдруг вспорхнула маленькая светящаяся фигурка, а на крыше перед Ларисой совершил посадку самый настоящий Ангел.
- Здравствуй, Лариса! - радостно сказал Ангел. Он распространял нежное свечение. На фоне окружающей ночи это было очень красиво.
- Здравствуй, Ангел! - ответила залюбовавшаяся, но неверующая, а от того удивленная Лариса.
Ангел вежливо поддержал ее под руку со шваброй, чтоб Лариса от удивления не свалилась с крыши, и отвел к окну. Там он сказал ей вот что:
- Лариса! - сказал он - Мы, я мои коллеги-ангелы, давно наблюдаем за тобой. В существовании ангелов сейчас наблюдается много сложностей. Не буду вдаваться в подробности из соображений корпоративной этики. Но это просто мрак, если честно! На некоторых мероприятиях стало просто невозможно находиться. Мы уже большую часть времени сидим на куполе, нахохлившись, как какие-то голуби на карнизе! Внутрь не сунешься. И в дождь и в снег! Поэтому, в условиях сложившегося мрака, чрезвычайно важно и ценно, что хоть один уголок неба начал регулярно очищаться! Так что, Лариса, мы, я и мои товарищи, возлюбили тебя. И сейчас я пришел, чтобы сообщить тебе благую весть.
Ангел взял у Ларисы швабру, отставил к стене, простер к Ларисе руки и торжественно объявил:
- В этот отпуск ты на курорте найдешь свое счастье!
И тут же истаял, не уточнив подробностей. А Лариса утром, как и собиралась, улетела в отпуск. И там, действительно, на седьмой день отдыха, вечером, после пяти коктейлей, нашла свое счастье! Лариса спьяну влюбилась в турецкоговорящего бармена (это, разумеется, еще не счастье), а счастье в том, что во-первых и он тоже влюбился в нее, а во-вторых, он оказался просто и.о. бармена, а так-то он был хозяин гостиницы. Ну ладно, не гостиницы, а просто барчика, достаточно захудаленького, но ведь никогда счастье не измеряется недвижимостью. И вот Лариса весь отпуск наслаждалась своим счастьем, которое не омрачали ни ссоры, ни размолвки с недопониманиями. Недопонимания происходят оттого, что люди не могут найти общего языка, но русской Ларисе с турецким трактирщиком и искать-то было нечего (английского они оба не знали), так что повода для ссор у них не возникало. В последний вечер перед окончанием отпуска турок жестами спросил у Ларисы, останется ли она с ним навсегда. Лариса объяснила ему (жестами), что ей надо на работу, а еще все обдумать. Он грустно кивнул и жестами спросил у нее, может, ее пугает другая культура и религия? Лариса ответила (тем же способом), что в религии она разбирается мало, а другая культура ее, как человека, выросшего при господствующей точке зрения что все люди - братья, тоже не особенно смущает, но тем не менее ей нужно время для принятия окончательного решения. Конечно, согласился турок, ты здравомыслящая женщина, именно за это я и полюбил тебя в числе прочего, но обдумывай пожалуйста быстрее! Не забывай, что ты-то молода, тебе всего пятьдесят девять лет, но я же на целых тридцать лет старше! Заклинаю тебя, Лариса, давай без надобности не будем терять и крупицы отпущенного нам неожиданного счастья! Так они еще поговорили немного, пока не заболели руки, а наутро турок проводил Ларису в аэропорт. В самолете Лариса все обдумывала нюансы и дополнительные аспекты найденного счастья. Но к определенному мнению, что же теперь делать дальше, так и не пришла. Ей, как человеку энергичному, такая нерешительность казалась странной. В конце концов она решила посоветоваться с соседями по квартире и с Ангелом, если он снова прилетит.
Соседи отнеслись ответственно. Баба Надя, просветленно улыбаясь и пошатываясь, подарила ей стеклянную кошечку и высказалась в том духе, что пусть Ларису ведут чувства. Другая Надежда, помоложе, посоветовала рискнуть. Ее театральная подружка напомнила про другую культуру. Дзенбуддисты воздержались, но она на них особенно и не надеялась, а брошенная жена была категорична:
- Он тебя бросит! - сказала она твердо. И, горько прищурившись, достала из таза со свежепостиранным бельем бежевые утягивающие трусы, и, расправляя их перед развешиванием, хлестнула ими по воздуху, будто ударяя что-то незримое.
Таким образом, мнения разделились.
Лариса вечерами общалась со своим счастьем по скайпу, он рассказывал е в подробностях весь свой день (жестами), она рассказывала свой день ему, они обсуждали политику и культуру, он объяснял ей что-то из истории религии и снова звал к себе. И, в общем, Лариса понимала, что долгожданное счастье вот оно, тут, стоит только руку протянуть к монитору. Но что-то ее тем не менее останавливало, не давало совершить ряд как будто бы необходимых и напрашивающихся действий (увольнение, билет и т.п.).
А Ангел все не прилетал. Хотя Лариса сразу после самолета первым делом кинулась мыть коридор, крышу и сопутствующее небо, а потом мыла его как всегда, через день. Ангел прилетел только через полтора месяца, когда уже вовсю наступила осень, когда небо, и так-то не блещущее чистотой нигде, кроме незначительного в абсолютном измерении участка над Лариной крышей, окончательно изошло на дожди, когда реки и каналы вскипали мутными пузырями и лето, ежевечерне возникающее на экране скайпа, стало казаться чем-то надуманным и ненастоящим. Лариса мыла небо, размазывая по нему воду и дождь, стекавшие обратно ей за шиворот, ветер развевал тряпку на швабре, и тут сверху, тяжело махая обвисшими от воды свалявшимися крыльями, слетел Ангел.
- Лариссса!..- начал он сипло, - У меня для …- продолжил он хрипло, а потом и вовсе отчаянно раскашлялся.
Лариса отложила швабру и быстренько через окно сбегала на кухню, принесла чашку чая с медом. Но Ангел жестом отверг чай и заговорил уже звучно:
- Лариса! Счастье свое ты нашла. Но теперь у меня для тебя еще более благая весть! Ты беременна и впоследствии родишь. По приблизительным подсчетам, что-то в конце марта.
Лариса так и села близ своего ведра.
- Как рожу? - спросила она - ЭКО?
- Какое такое ЭКО? - удивился Ангел - Никакое не ЭКО. Уже беременна. Забеременела естественным путем.
- Как это - естественным? - только и смогла на это сказать Лариса - Мне пятьдесят девять лет! И то я когда-то смухлевала при потере паспорта! В таком возрасте любой естественный путь неестествен… Как же это возможно?
- А вот! - сказал Ангел. Он погладил Ларису по щеке влажным крылом, отряхнулся, как любое пернатое после купания, и улетел. И уже с небес донеслось
- В ЖК иди, но будь бдительна. Ничего не бойся, рожай!
На следующий день Лариса пошла в ЖК, и точно, бдительность ей бы пригодилась. Все врачи со всех этажей сбежались в тот кабинет, где ей заводили карточку, и сбежались все медсестры, уборщицы, гардеробщица, регистраторша и даже зачем-то сбежался пожарный, инспектировавший в здании наличие огнетушителей. И все они (кроме пожарника) хором начал кричать на Ларису, чтоб она срочно, срочно, СРОЧНО шла на аборт! Потому что в таком возрасте, да от старого турка, да после пяти коктейлей можно родить только урода! Вот какие бывают патологии и осложнения (тут каждый врач перечислила свои любимые патологии и осложнения), и риск каждой из них стократно возрастает в таком возрасте после пяти коктейлей от старого турка! Нельзя, нельзя, НЕЛЬЗЯ!!!, кричали они слаженно, будто неделю репетировали, и уже чуть ли не на руках начали выносить Ларису из кабинета в сторону арендовавшего у них третий этаж платного медцентра, где как раз и делали аборты. Перепуганная Лариса обмякла на их руках и абсолютно забыла и Ангела, и встреченное счастье, и призыв быть бдительной, и только в ее ушах бились эффектные, как заклинания, названия патологий: ДЦП! Сиамские близнецы! Синдром Дауна! Акардиальный монстр! Олигофрения! Муковисцидоз! Поражение ЦНС! Агенезия правой почки!
И вот уже впереди замаячило специальное кресло, и тянулась чья-то белая рука со шприцем, и кто-то, пощелкивая, натягивал одноразовые перчатки… Но тут вдруг откуда-то повалил дым и завыла пожарная сигнализация. Врачи ослабили хватку, и к Ларисе, расталкивая их, подбежал пожарник. Он подхватил Ларису на руки и вынес ее из горящего здания. А на улице сказал:
- Девушка, вы что! Девушка, подумайте. У меня мама лучший специалист по акушерству в городе, знаменитый профессор. Это она меня сюда и пристроила пожарником, по блату, так-то я ничего не умею тушить. Только поджигать и спасать. Давайте я вам устрою консультацию к маме, она берется за такие вот сложные и интересные случаи.
Лариса поблагодарила пожарника и назавтра пошла в знаменитый НИИ к его знаменитой маме. Мама, стройная женщина ее лет, осмотрела ее, выписала направление и повела за руку укладывать на сохранение. А по пути успокаивала:
- Ничего, у меня тоже поздний! Тоже все говорили: да ты что, да он у тебя будет овощ с ДЦП, ничего не сможет. Головку держать, говорить, ползать, ходить, ложку держать, сам себя обслуживать не сможет! И ничего, вон, немножко тушить может, и поджигать может, и огнетушитель держать может! Каска блестит, сирена гудит, машина красивая, мчится! Ничего!
Она положила Ларису в палату, где уже лежали на кроватях брюхами кверху, как рыбы на берегу, снулые глубоко беременные женщины, каждая приколотая иголкой к персональной капельнице, и здесь Ларисе предстояло лежать многие месяцы. Все было бы ничего, днями снулые женщины развлекал друг друга рассказами о трагических течениях беременностях и неудачных родоразрешениях, а вот ночами Ларисе снился народный хор врачей, душевно, грудными голосами выпевающих названия патологий:
- Эпилепсия! Ретинобластома сетчатки! Астроцитома! Аденома гипофиза! - пели врачи - Родится без рук, без ног, с двумя головами! С гидроцефалией, аномалией лицевых структур и синдромом Эдвардса! Эээххх!!- первый ряд взмахивал платочками, и глаза их под кокошниками наполнялись слезами.
Просыпалась Лариса в холодной поту, и по стеночке шла сдавать мочу и мерить температуру.
Ее, как человека энергичного, больше всего угнетали бездействие и неподвижность. Ей казалось, что единственный способ развеять наваждение и избавиться от этого еженощного распевания патологий, это наконец-то пройтись по улице, вернуться домой и заняться чем-то осмысленным. Вымыть общий коридор, который без нее все эти долгие месяцы наверняка никто не мыл, вылезти на крышу, отмыть и ее, и заодно отмыть и небо. В больнице мыть коридор ей не разрешили, как особо сложному случаю, а на двери на чердак там и вовсе висел замок. Домой ее категорически не пускали, да и все равно оконные рамы были заклеены изнутри и примерзли снаружи, стояла суровая зима, крыша заледенела, и вылезать на нее, даже имея в друзьях ангела, было бы опрометчиво.
Так прошел Новый Год, а за ним вдруг начала проходить и зима. Ларисе назначили уже примерно точную, а не ориентировочную дату родов. Наступил март, снег стал таять, сквозь мутные больничные окна завиднелось солнышко на немытом небе. Ларисе выдали список, что нужно в родильную палату для новорожденного, распашонку, чепчик, теплые носочки и прочее, и под этим предлогом разрешили на один день съездить домой! Лариса объяснила, что она одинокая, купить и принести некому, а из Турции посылка дойти не успеет. Так что Лариса вернулась домой! Там было все как всегда. Бабушка подарила ей стеклянную кошечку, театральные девочки скинулись и подарили бутылочку со слюнявчиком, Лариса уложила купленные чепчики и присела у окна. Окно было со следами и потеками, и такими же были коридор и крыша с небом. Лариса посидела, позвонила турку по скайпу, он жестами поддержал ее и опять стал звать к себе. Лариса объяснила, что надо возвращаться в больницу. Но один день, данный ей на отдых, никак не кончался. И тогда она, вздохнув, все-таки сделала это. Все -таки взяла швабру и ведро, и для начала, аккуратно идя спиной впереди живота, вымыла коридор. Потом, вздохнув еще глубже, аккуратно и медленно полезла на табуретку, на батарею, на подоконник, на крышу. Вымыла крышу, смыла остатки тающего снега. Вымыла небо. И вот, когда Лариса уже заканчивала протирать маленькое перистое облачко специальной салфеточкой, она внезапно поняла, что ей срочно нужно обратно в больницу. Что-то там, видимо, напортачили с высчитыванием даты родов. Лариса закричала соседям, театральные девочки забегали, стали вызывать скорую, даже наркоманы-дзенбуддисты бросили играть в салочки в уличной обуви в свежевымытом коридоре и заглянули спросить, чем помочь. Но помочь был нечем, только может сбегать на улицу и показать скорой, как въезжать во двор.
Дзеенбуддисты вышли на улицу, но никакой скорой пока не было. И не было и не было.
Оказывается, именно в этот день в собор должно было приехать высокое церковное начальство вместе с высоким государственным начальством, и по этому поводу перекрыли весь центр. Скорой было не проехать. Врачи попытались что-то объяснить про сложный случай и про рожающую на крыше Ларису, но их, конечно, и слушать не стали. А наоборот, пригрозили задержать как предположительных диверсантов (начальства приближались, и все нервничали).
А у Ларисы на крыше положение становилось все интереснее и интереснее. Она, человек энергичный и деятельный, дошла до края. Т.е. до сожалений по поводу того, что полезла мыть этот чертов коридор и это дурацкое небо! Может, это и спровоцировало преждевременные роды. Лариса, понятно, была действительно сложный случай, и рожать на крыше без врача и стационара ей действительно рекомендовано не было. Тут все являвшиеся ей патологии случились бы, что называется, в лучшем случае. А в худшем -понятно что. Пришли дзенбуддисты, рассказали, что скорая не приехала и не приедет. Пришла баба Надя, подарила еще одну стеклянную кошечку. Пришли театральные девочки, предложил вызвать такси (а толку-то). Ситуация развивалась, и энергичной Ларисе, на крыше, в окружении двух Надежд и дзенбуддистов, в общем-то, оставалось надеяться на лучшее, а готовиться-то к младенческой и собственной смертности.
Но тут как раз в собор въехало государственное и церковное начальство, и тут же из него стали стремительно разлетаться ангелы! Ангелы покружили минуту вокруг, низко и стремительно, как ласточки перед грозой, а потом сбились в стаю и полетели к карете скорой помощи. Они подняли карету в воздух и по небу, поверх перекрытых улиц и начальства, принесли ее на крышу и опустили прямо перед Ларисой.
- Заноси! - скомандовал знакомый Ангел, и Ларису погрузили на носилки и занесли в машину.
А потом ангелы снова подхватили «скорую помощь» и отнесли ее прямо к крыльцу роддома. Там Лариса в половине первого ночи родила совершенно здорового мальчика, вес три триста и ростом пятьдесят два сантиметра. А через день к ним в палату прорвался пожилой, очень смуглый, лысый и крючконосый человек, жестами уверявший, что он родственник, родственник! Просто документов нет, и даже деньги на взятку украли в аэропорту!
Вскоре Ларису с ребенком выписали. А на столе у врача из дежурившей в тот день бригады с тех пор стоит стеклянная кошечка, которую ему передарил Ангел (Ангелу кошечку сунула баба Надя, но ангелы, в связи с их нынешним шатким положением, не могут себе позволить держать стеклянных кошек).
Турок теперь живет в комнате у Ларисы и работает на ближайшем рынке. Его там принимают за лицо кавказской национальности и относятся по-разному. Иногда ему удается объяснить жестами, что все совсем не так и к нему надо относиться одинаково, а иногда и не удается, но он не унывает. Унывает Лариса, точнее, конечно, не унывает, а просто недоумевает, как это ее последовательные и решительные действия по обретению счастья в атмосфере праздника привели к трем человекам в одной комнате двенадцать метров в коммуналке. Поэтому скоро они планируют уехать насовсем в Турцию, и тогда комната Ларисы будет стоять пустая. И тогда можно будет представить, что никакой Ларисы никогда и не было, что это, допустим, кто-то из девчонок-художниц однажды просто нарисовал и ее, и всю ее удивительную историю.
Поэтому начало сказки, с описанием, в чью комнату можно попасть с крыши, комнату одинокой женщины Ларисы и прочее, уже не актуально. Впрочем, формы жизни меняются так стремительно, где уж тут угнаться за актуальностью.
Даже холостая театральная девочка однажды опять проснулась от стука копыт, и опять выглянула в окно, и опять разумеется увидела там Ларису со шваброй. Но не только Ларису! В мягком утреннем солнце из-под арки проходного двора показалась легкая, короткая тень, похожая на тень гривы и двух галстуков.
И только яркое, чистое небо в форме кошек постоянно и неизменно окружает сидящую в комнате просветленно улыбающуюся над стаканом бабу Надю. Да и то, хвостатые и четвероногие формы неба все время меняются.