Поэт несомненно талантливый, глубоко чувствующий слово. При всем том, стоящих вещей у него раз-два и обчелся. Мне более всего по душе 2 вещи: "У колодца расколоться", и то лишь 1-я часть, да еще "Времири" - на мою дочь, когда она была младенцем, прекрасно действовала как колыбельная. Видимо, настоящее его призвание не столь поэзия, сколь языководство (термин Эпштейна) - в этом деле он себя и проявил в полной мере.
Да, "времири" - замечательное слово, хотя само стихотворение - несколько однообразное. А вот что оно понравилось именно младенцу - это примечательно, потому что и все эти "дзигага" - несомненно, слова из детских считалок, родственники "эников-беников" и "Як, Цедрак, Цедрони".
"У колодца расколоться" - тоже, конечно, хорошо. Я-то вообще способна воспринимать у Х. только такие осколки - отдельные слова или, максимум, строчки.
"Языководство" не подразумевает ли, что созданные слова входят в общий поток языка? Но у Х. ведь не так: его слова - в общем-то, одноразового употребления.
Но интересно, что Х. все же не ограничивался созданием самих слов - он же написал даже весьма пространные произведения, как "Зангези"; поэтому, наверное, ограничивать область его деятельности только словами - несколько искусственно?
Кстати, иногда он достигает замечательного эффекта и без придумывания каких бы то ни было новых слов, как в том двустишии про право-лево, что я процитировала. Я-то отчетливо вижу во всем этом мозги математика: нечто вроде набоковского Лужина, только другого телосложения и, следовательно, темперамента.
Спасибо за цитату. В целом все это, конечно, абсолютно верно, но, по-видимому, здесь (в словотворчестве) тоже есть определенный предел, после которого уже не становится "интереснее и своеобразнее", а наоборот.
Примеры, упомянутые Эпштейном - все, разумеется, еще до этого предела. А пример из хлебниковского же репертуара, который я воспринимаю как уже по ту сторону - "достоевскиймо". Разумеется, у каждого читателя такой предел - свой: возможно, Вы со мной и не согласитесь насчет этого последнего изобретения.
Возможно, для того, чтобы такой предел обозначился, надо его перейти - иначе как узнать?
Хочу еще Вас спосить: Вам тоже кажется, как и другому комментатору, что между Хлебниковым и Льюисом Кэрролом - дистанция огромного размера?
Предел-то "объективный" - граница языковой системы. Если так его понимать, то "достоевскиймо", согласен с Вами, слово запредельное - никакой словообразовательной модели в русском языке оно не соответствует.
Сопоставлять с Кэрролом воздержусь, т.к. недостаточно хорошо его знаю.
Мне кажется, что искать объективность языкового предела - задача столь же неблагодарная, как искать предел искусства. Для каждого из нас он определенный, но у всех - разный, поэтому в целом он размытый.
А вот что касается конкретно "времирей" - то здесь ведь прелесть не просто в том, что автор воспользовался существующим суффиксом и присоединил его к такому корню, с каким он в норме не употребляется. Здесь важно, что наиболее встречающееся слово с этим суффиксом - именно название птицы, то есть, чего-то столь же летучего, как время. То есть, в самом словообразовании здесь скрыта и метафора.
Видимо, настоящее его призвание не столь поэзия, сколь языководство (термин Эпштейна) - в этом деле он себя и проявил в полной мере.
Reply
"У колодца расколоться" - тоже, конечно, хорошо. Я-то вообще способна воспринимать у Х. только такие осколки - отдельные слова или, максимум, строчки.
"Языководство" не подразумевает ли, что созданные слова входят в общий поток языка? Но у Х. ведь не так: его слова - в общем-то, одноразового употребления.
Reply
Reply
Кстати, иногда он достигает замечательного эффекта и без придумывания каких бы то ни было новых слов, как в том двустишии про право-лево, что я процитировала. Я-то отчетливо вижу во всем этом мозги математика: нечто вроде набоковского Лужина, только другого телосложения и, следовательно, темперамента.
Reply
Reply
Reply
Примеры, упомянутые Эпштейном - все, разумеется, еще до этого предела. А пример из хлебниковского же репертуара, который я воспринимаю как уже по ту сторону - "достоевскиймо". Разумеется, у каждого читателя такой предел - свой: возможно, Вы со мной и не согласитесь насчет этого последнего изобретения.
Возможно, для того, чтобы такой предел обозначился, надо его перейти - иначе как узнать?
Хочу еще Вас спосить: Вам тоже кажется, как и другому комментатору, что между Хлебниковым и Льюисом Кэрролом - дистанция огромного размера?
Reply
Сопоставлять с Кэрролом воздержусь, т.к. недостаточно хорошо его знаю.
Reply
А вот что касается конкретно "времирей" - то здесь ведь прелесть не просто в том, что автор воспользовался существующим суффиксом и присоединил его к такому корню, с каким он в норме не употребляется. Здесь важно, что наиболее встречающееся слово с этим суффиксом - именно название птицы, то есть, чего-то столь же летучего, как время. То есть, в самом словообразовании здесь скрыта и метафора.
Reply
Leave a comment