Здесь барство дикое, без чувства, без закона
«Государю великому князю Ивану Васильевичю всея Русии холоп твой, государь, Васюк Ромодановской челом бьет», в 1491 году пишет Ивану III другой Рюрикович, московский посол в Крыму. Ясно отражая характер боярской службы, эта форма обращения к государю становится обязательной при сыне Ивана, Василии III - но только для людей служилых.
Недовольный тем, что «изо многих городов земские и таможенные и кабацкие бурмистры к Великому государю пишутся в отписках холопами, которых чинов напред сего писались сиротами», «европеец» Петр I специальным указом 1702 года повелевает всем без исключения подданным обращаться к себе... «Вашего Величества нижайший раб». Не правда ли, этот указ четко выявляет истинную сущность знаменитых петровских реформ? А Феофан Прокопович, главный идеолог тогдашней государственной власти, неустанно проповедует, что всякий человек - раб Божий, и «противляться властям» означает «противиться Богу самому». Раба в обращениях к себе отменила только Екатерина II в 1786.
Сергей Сергеев, о книжке которого я уже начала рассказывать, вслед за другими историками подчеркивает полное отсутствие институциональных ограничений монаршего произвола как резкое отличие московского государства от современных ему европейских. К моменту воцарения Николая II в Европе не осталось ни одной неограниченной монархии - более того, в 1889 году конституцией обзавелась даже Япония. Но российские государи, охотно перенимавшие европейские моды и кушанья, перед этой затеей испытывали параноидальный страх. Вот Александр III: «Конституция! Чтобы русский царь присягал каким-то скотам?». Что ж, по крайней мере откровенно.
Каждый российский правитель, придя к власти, немедленно создавал подчиненный лично ему исполнительный орган, будь то опричнина, III Отделение или чрезвычайка. От рекрутов в этот орган требовалась преданность властелину, а не компетентность. Какая бы то ни было политическая жизнь помимо царской бюрократии, какая бы то ни было способность к самоорганизации общества систематически подавлялась веками. Стоит ли удивляться, что «основы русской власти под серпом и молотом остались теми же, что и под двуглавым орлом: произвол и надзаконность»? «В новых условиях воспроизвелась старая русская политическая конфигурация: сильная власть - слабое общество».
Другая родовая черта российской власти - ненасытное стремление к территориальной экспансии. Военный министр генерал А.Н. Куропаткин пишет в феврале 1903 года: «У нашего государя грандиозные в голове планы: взять для России Маньчжурию, идти к присоединению к России Кореи. Мечтает под свою державу взять и Тибет. Хочет взять Персию, захватить не только Босфор, но и Дарданеллы». Правда же, сразу вспоминается старуха из «Сказки о золотой рыбке»?
Рассказывая о России, для сравнения Сергеев довольно подробно разбирает и европейские страны, объясняя, в частности, что знаменитая формула Людовика XIV, «l'état, c'est moi», была заведомым преувеличением. Единственным европейским государством, заслуживающим названия абсолютистского во второй половине 18-го века, была Дания, но система гарантированных прав подданных и там оставалась незыблемой. Было бы поучительно сравнить Россию с Оттоманской империей - другим «евразийским» государством, да и с Китаем того времени, но тут Сергеев отговаривается недостатком образования.
А еще он тщательно избегает измышления каких-либо собственных гипотез о причинах этих особенностей российской власти. Уважаемый cheralpa усматривает тут роль православия - жаль, у нас нет подходящего материала для сравнения: нынешние балканские православные страны - слишком маленькие, а Византийская империя существовала слишком давно. А вы как думаете?
Лауриц Туксен «Коронация императора Николая II в Успенском соборе московского Кремля» 1898 (фото Государственного Эрмитажа)