Ольга Васильевна Матвеева: Счастливый день моей жизни
Мне пять лет. Это был конец войны. Об этом твердили репродукторы и взрослые. У нас в детском саду 1 мая был свой парад. Девочки в крохотных гимнастёрочках, с зелеными полевыми сумочками через плечо. На каждой сумке большой красный крест, а стриженых головёнках - пилотки. Мальчики в синих и зеленых гимнастерках с картонным оружием в руках, похожим на настоящее, тоже в пилотках или в касках. Мы шли строем и пели «Вставай страна огромная» и другие песни, которые теперь редко поют. А дома мама ждала папу. Он ушел на фронт, когда мне было два года. Я его совсем не помнила. Только фронтовая фотография: худое суровое лицо, военная форма. И треугольнички писем с пометкой «военная цензура».
Это и был «наш папа».
Старший брат хорошо его помнил. Я видела, как он горько рыдал на сеновале и что-то прятал в щели под крышей. Я смотрела. Какое-то казенное письмо. Только через годы узнала: это была «похоронка» на папу. Он лежал после контузии в госпитале и потерял память. Брат берег маму, и ничего ей не сказал, как выяснилось - к лучшему.
Девятого мая я проснулась от каких-то криков на улице. Выглянула в окно. Напротив нашего дома стояла толпа женщин. Все кричали, плакали, смеялись. Обнимали друг друга и снова плакали. Встревоженная, я вылетела на улицу выяснить, что случилось. Мама повернула ко мне счастливое, залитое слезами лицо: «Война кончилась! Скоро приедет наш папа!» Но шли дни. Я по-прежнему ходила в детсад. Брат учился, а мама работала. От папы не было вестей. Однажды на улице какой-то незнакомый мужчина в старенькой, штопаной гимнастерке взял меня на руки, обнимал со словами: «Доченька, доченька моя!» Я настороженно смотрела на него. Оттолкнуть? А вдруг это мой папа? Оставаться на руках - неприятно, от него пахло спиртным. Тихонько оттолкнув его колючее лицо, я соскочила на землю и побежала домой. Если папа - он придет, он же знает, где мы живем. Но день прошел - дома никого не было, никто не пришел. Вечером я осторожно спросила маму: «А когда папа приедет?» Она отвернулась и тяжело вздохнула: «Не знаю».
Стояло жаркое лето, мама была в отпуске. Мы часто ходили купаться на речку. Там на пристани работали пленные японцы. Они предлагали женщинам за продукты портсигары, фонарики, зажигалки и другую самодельную мелочь. Закончилась и война с Японией. А от папы по-прежнему не было вестей.
Наконец настал для меня долгожданный день: мне исполнилось шесть лет и меня перевели в старшую группу. Ко дню рождения соседская бабушка сшила мне цветастое «цыганское платье, которое я с радостью продемонстрировала всем подружкам. Обновка в те трудные годы была большой редкостью для девочки, носившей перешитую из старых маминых платьев одежду. В детском саду нас перешедших в старшую группу торжественно поздравили и дали по кусочку какого-то сладкого и очень липкого пирога. Домой я летела как на крыльях.
- «Мама!» - с порога завопила я и осеклась. За столом на террасе сидел немолодой мужчина, с седыми висками, очень загорелым лицом, в белой рубашке с закатанными рукавами. Он внимательно смотрел на меня пронзительными синими глазами, так похожими на глаза любимого брата. А вокруг стола хлопотала мама, разрумянившаяся, счастливая. Её доброе милое лицо улыбалось давно забытой радостной улыбкой. Пахло подгоревшей яичницей и свежим черным хлебом.
Прошли годы, я уже давно бабушка, но этот жаркий, напоенный радостью сбывшегося ожидания день, в мельчайших подробностях сохранился в моей памяти.
- Дочка! Это твой папа! - познакомила нас мама.
- Иди ко мне, доча! Здравствуй, родная!
18 мая 2010