Улофф - СССР
Есть у нас такой орнитолог - Яаныс Виикснэ. Дедушка старый, 76 лет. И вот есть на Вики ссылка на его воспоминания, но только на латышском, а машина переводит "как всегда". Я решил частично перевести, там хорошо дух времени чувствуется.
Яанысу Виикснэ - 70
Рассказы Яаныса Виикснэ слушаем на кухне берегового дома Энгурской базы орнитологических исследований за два месяца до самого юбилея, за несколько дней до его отправления на Международный Орнитологический съезд в Гамбурге. В конце июля на озере главный сезон орнитологических полевых исследований закончен, а охотничий сезон, связанный с другими исследованиями, ещё не начался. Сухой период затянулся, и "Корабль" - плавучий дом орнитологов - встал на грунт. Озоро кажется скукожившимся и заросшим, но поскольку многие мелкие водоёмы вообще высохли, водоплавающих птиц на озере больше обычного для конца лета.
Когда в 2002 году на Энгурской базе гостила президент страны Вайра Виитье-Фрейберга и я сказал, что имею честь приветствовать её в самом красивом месте планеты, президент с улыбкой заметила, что сказано не особенно скромно. Как уж в мае, пейзаж тут был серым, окраса прошлогодней травы, и чертовски холодно. На озере не "как на землях" - зелени ещё мало.
Как дома я стал чувствовать себя уже на пути сюда с Риги, на Тьестерском кресте (перекрёсток Тьестерцйемс - прим. ред.) С 1951 года я в Энгуре каждое лето, ни одного года не пропуская. Хоть две недели, но чаще - от льда до льда.
Открытие озера
Популяции нескольких видов водоплавающих птиц озера сейчас есть повод считать наиболее исследованными в мире. Но сама история исследований не тянется веками - озеро орнитологи "открыли" примерно 100 лет назад.
Николай Транзээ до войны летами жил в Мерсрагсе и оставил опубликованные в 1942 фаунистические наблюдения в большой статье. Так уж послевоенные оставшиеся (Транзээ Латвию оставил в 1939 году - прим. ред.) (Очевидно, вместе с остальными немцами согласно договору того времени - прим. перев.) стали организовать орнитологические экспедиции на озеро.
(...)
Когда в начале мая 1953 Хария Михелсона призвали в армию, площадки Энгуре ыли доверены мне. Харий написал подробных инструкций на целых полтетради. Ездил с Риги, тогда всё выглядело сильно иначе чем теперь - вышёл в начале Яунплявской дороги, и дальше до Тьюули было 16 километров пешком, до места проживания - все 20 км. Так и шёл в больших сапогах и жутким рюкзаком, ноги как вареные макароны. В 1953 и 1954 отработал в лесу, поэтому и география местности к западу от озера мне хорошо знакома.
В начале мы базировались на дом Кокнэши в Дзедрах, пару километров от устья Дзедрупе. Помню свою первую поездку туда 10 июля 1951 года. Только неделю назад в Кокнэши случились столкновения с "лесными братьями", и нас никак не хотели впускать. Леса были ими полны. Когда в 1953 году работал в лесу и лесник зашёл по случаю праздника в дом, в котором я жил, он сказал: "Хорошо, что не сообщил о тебе." Начиная работу, я у него не зарегистрировался. Спросил, зачем обо мне сообщать, тот отвечает: "Думал, что ты английский парашютист. Все англичане в шляпах ходят, и ты в шляпе и на лице накомарник. Вылез из кустов, посмотрел в какие-то планы, прошёлся немного и зашёл в лес обратно. Хорошо, что на тебя не настучил."
(...)
Нам нужен был передвижной дом на озере. Когда работали у одного острова, устраивались у него, в другие дни - у другого.
Так сперва ездили на малом судёнышке - "Корморане". Ещё для на на Лйелрове была построена вилла "У психанутой утки", настоящий концлагерь. Фантастический климат - фанерная будка летом на открытом солнце, а по ночам в крутых комарах. Было ясно, что нужна база посерьёзнее. В 1962 году заполучили понтоны для нынешнего плавучего дома - "Корабля".
Перевоз понтонов из Риги в Меэрсрагс, постройка плавучего дома в Меэрсраге и транстпортировка в озеро были богатыми приключениями событиями.
Судёнышком, вёзшего понтонов, в ночной темноте по Рижскому заливу пришлось управлять Харию Михелсону. В Риге пришлось прождать пару суток, пока погода не стала столь хорошей, что судёнышко имело право выйти из порта. К тому моменту команда была уже основательно под мухой. Капитан вывёл корабль из Даугавы в залив, а потом навигацию доверил Харию: курс такой, двигай туда! Он и продвинулся. Через четыре часа по всему видно, что впереди Меэрсрагс, но Харий не знает, как надо войти в порт и останавливает мотор, а потом делает большой круг по морю. Потом капитан оживает, вылезает из каюты: ну вот и Меэрсрагс, заходим!
Докеры в Меэрсраге построили дом. Ведя его по каналу в озеро, по дороге пришлось снести Меэрсрагский мост - тогда он был приспособлен только к лошадям и легковушкам. Когда проехали, мост построили обратно. Когда добрались до лодочного конца озера, началось мелководье. Впереди продвигались лебёдкой, как в море тянут сеть - наматывают трос, медленно, по сантиметру. В таком темпе форсировали полкилометра и так добрались до озера.
(Мне представляется более эффективной постройка объекта на месте, но, видимо, мастерам лень было инструментарий возить или инструкции запрещали. - прим. перев.)
Окольцевывать уток очень хотелось, но обычные кольца утятам не подходят. Зажмёшь кольцо - потом врастёт в ногу, не зажмёшь - спадёт. (...) Чем бы начинить кольцо? Дети развлекаются пластилином... И оказалось, что наш добельский пластилин отлично подходит. Так орнитологи мира теперь могут окольцевывать птиц сразу после вылупления благодаря кольцам, изобретённым Георгом Леиньшом и Вьестуром Клымпиньшом. В свою очередь бывший энгуровец Пеэтэрис Блуумс многое сделал, внедряя этот метод в США и Канаде.
Кольца для птенцов так и остались главным вкладом латвийских орнитологов в методику мировых орнитологических исследований. (...) Но ещё до того Блуумс из Америки просил нас прислать информацию о составе Добельского пластилина, чтобы его модифицировать. Пластилин, идеальный для латвийских условий, не годился в более жарком климате южных штатов США - просто таял. В свою очередь на Аляске он был слишком твёрдым. А как можно определить точный состав у пластилина, которого производили по очень приблизительной технологии и состав которого зависит от того, сколько каждой составляющей каждый раз по глазомеру зафигачили! Но, конечно, и это разрешили.
(...)
Во времена Хрущёва было очень важно, что именно ты исследуешь. Объект исследований должен был быть политически верным. На что это похоже, если ты исследуешь какие-то дрозофилы - какие-то мушки, которых толком и разглядеть нельзя?Почему ты не исследуешь коров, имеющих большое хозяйственное значение? Это ничего, что сто лет понадобятся,чтобы в генетике разобраться в том, что с дрозофилами получается за намного более короткий срок.
С начала 50-ых (1952. года) я "заболел" обыкновенной чайкой. Заполучил хорошую норвежскую статью и хотел то же исследовать у нас, в других условиях. Теперь латвийские чайки - наиболее многосторонне исследованная популяция в мире. Но в советское время в Институте биологии они никогда не были прямо названы в официальных темах исследований. Трудовой народ ведь не ест чаек, чайка не может стать объектом серьёзных исследований... В то время было так, что делать можно было всё, но это надо было замаскировать, не выставлять открыто. Ставить в заголовке проблему, а не неправильный, "несъедобный" вид.
Чайку спрятали в темах экологических исследований разных популяций, модельными видами которых были три подвида уток и чайка обыкновенная.
Вспоминая колорит того времени - был сделан плакат, который призывал народ сообщать о каждой окольцованной птице. Автором, если не ошибаюсь, был отец Дьирта Каспарсона. Что в нём намалёвано? - Земной шар и чайка, летящая туда, куда она должна осенью лететь - в Западную Европу. Комиссия смотрит плакат, смотрит и в итоге говорит, что... чересчур прозападное направление! И просит художника развернуть шар земной так, чтобы чайка летела из Дальнего Востока в Москву, так будет идеологически правильно и выдержанно.
(Я -то родился в этом и поэтому автоматом понимал, где запретные части света - поэтому сразу стал бы рисовать такую птицу, которая зимой улетает в развивающиеся некапиталистическим путём страны Африки. - прим. перев.)
(...)
Зацепилась в памяти организация конференции “Baltic Birds 5” в 1987 году. (...) Организация происходила весьма своеобразно. Принимались разные решения, и многие из этих бумаг создавались на моём столе. Письма и документы я посылал или отвозил дальше, и потом их несколько корректировали. Путь был следующим - никакая местная инициатива невозможна, она должна исходить из Академии наук СССР. Там какой-нибудь очень высокопоставленный академик, секретарь отдела, должен подписать соответствующую бумагу, которая дальше пересылается в наш Совет министров. Совмин пересылает его в нашу Академию наук. Президиум Академии наук Латвии обращется в институт с вопросом - к нам пришла бумага, что Москва хочет, чтобы мы взялись за организацию такой-то конференции. Мы выражаем согласие, и бумаги начинают второй круг.
Весь этот танец бумаг длился дольше чем перерывы между конференциями.
(...) В нашем институте был свой чекист, полковник КГБ, он назывался "научный секретарь по внешним связям". Он позвонил, пригласил к себе: наш куратор желает поговорить в связи с конференцией, спец с Углового дома (рижская резиденция КГБ - прим. перев.) Просит показать список участников. Смотрит и тыкает пальцем в троих (очевидно наугад - прим. перев.) - нас интересуют эти три иностранца, у нас есть подозрения, что они приезжают и с другими заданиями, помимо науки. Интересно было, что тогда, когда участники явились, именно у этих трёх человек по странному совпадению в аэропорте пропал багаж. На следующий день багаж нашёлся.
Нервы пощекотал и ход конференции.
В шесть утра в комнатке оргкомитета малюем какие-то информативные плакаты. Отворяется дверь, и входит человек из отдела внешних связей академии. И спрашивает - как идут дела в конференции? И что они хотели бы себе столик на банкете. Маара Янаус спросила: а кто за это будет платить? Я сильно испугался - так просто потребовала с джентльмена заплатить за столик. Джентльмен отзвонился через какое-то время и сказал - вопрос отпадает, заплатить не смогут.
(...)
Детство Яаныса прошло в зоосаде, потому что отец его Арвеэдс, по основной профессии ветврач, в 1939.- 1954. был директором рижского зоосада. В то время директор с семьёй жил в самом зоосаде, квартира была в здании администрации.
В зоосад мы переехали, когда мне было три года. Можно сказать, что вырос вместе с животными. И в самом буквальном смысле - вместе со львами.
Держа в плену хищников, нередко случается, что родить матери умеют, а заботиться о ребёнке - нет,и тогда всё зависит от того, удаётся ли детей у матери отнять. Если удаётся, то они выживают. Тогда бедняжек кормили соской с бутылки молока,и они жили в домах у работников.
Таким был тигр Пуршс или Акбарс, как его позже звали в цирке (в 1961 году Пуршс снимался в фильме "Полосатый рейс" - прим. ред.) Такой была и львица Рита, вскормленная людьми. Этот зверёк жил в нашей квартире - маленький, милый львёнок. Когда начал расти, вырос овчарку. Сколько ж такого в комнате продержишь... "Котёночек" пробует когтики на диване - берёт когтиками, потянет, и пружины у дивана вылезают. Естественно, директор зоосада жену тоже имеет, а у неё против такого есть некоторые возражения.
(А самому директору, в смысле, пофиг. - прим. перев.)
(...)
Ближе всего к могиле я оказался - можно только гадать, почему так случилось - со слонихой, своей подругой Дикией. Летом её местом прогулок был внизу у здания зоосадной конторы, там она была привязана к дереву недалеко от нашего окна кухни, и я у животных был частым гостем. В тот раз Дикию весной впервые выводили наружу. Рядом были отец и человек, который ранее выступал с нею в цирке и теперь обслуживал в зоосаде. Я, тогда второклассник, путался где-то между хоботом и ногами слонихи. Вдруг моя подружка Дикия взяла меня хоботом, пронесла кругом по воздуху - в глазах пронеслись какие-то верхушки сосен - и стала совать себе под ногу. Служитель, поняв, что слониха решила меня затоптать, схватил меня за шкирку и на сантиметр выдрал оттуда. Видимо, слон таки непрогнозируемое животное,- почему так произошло, я не понима. В другие разы Дикия была столь дружелюбной.
(Столько человек работал с животными, а не понимает - они просто без тормозов, если кто, включая друга, вдруг заебал и признака этого не замечает, то нападают. - прим.перев.)
(...)
Два года мы, двое мальчишек, пасли восемь зоосадных коров в нынешнем Парке Культуры и отдыха (Межапаркс). Немцы там взорвали свои склады муниции, и весь лесь был полон неразорвавшихся боеприпасов. Чего только мы не находили - артиллерийные снаряды и ручные гранаты, и патроны. Чего только мы там не делали, как выжили - понять невозможно.
Яанысу Виикснэ - 70
Рассказы Яаныса Виикснэ слушаем на кухне берегового дома Энгурской базы орнитологических исследований за два месяца до самого юбилея, за несколько дней до его отправления на Международный Орнитологический съезд в Гамбурге. В конце июля на озере главный сезон орнитологических полевых исследований закончен, а охотничий сезон, связанный с другими исследованиями, ещё не начался. Сухой период затянулся, и "Корабль" - плавучий дом орнитологов - встал на грунт. Озоро кажется скукожившимся и заросшим, но поскольку многие мелкие водоёмы вообще высохли, водоплавающих птиц на озере больше обычного для конца лета.
Когда в 2002 году на Энгурской базе гостила президент страны Вайра Виитье-Фрейберга и я сказал, что имею честь приветствовать её в самом красивом месте планеты, президент с улыбкой заметила, что сказано не особенно скромно. Как уж в мае, пейзаж тут был серым, окраса прошлогодней травы, и чертовски холодно. На озере не "как на землях" - зелени ещё мало.
Как дома я стал чувствовать себя уже на пути сюда с Риги, на Тьестерском кресте (перекрёсток Тьестерцйемс - прим. ред.) С 1951 года я в Энгуре каждое лето, ни одного года не пропуская. Хоть две недели, но чаще - от льда до льда.
Открытие озера
Популяции нескольких видов водоплавающих птиц озера сейчас есть повод считать наиболее исследованными в мире. Но сама история исследований не тянется веками - озеро орнитологи "открыли" примерно 100 лет назад.
Николай Транзээ до войны летами жил в Мерсрагсе и оставил опубликованные в 1942 фаунистические наблюдения в большой статье. Так уж послевоенные оставшиеся (Транзээ Латвию оставил в 1939 году - прим. ред.) (Очевидно, вместе с остальными немцами согласно договору того времени - прим. перев.) стали организовать орнитологические экспедиции на озеро.
(...)
Когда в начале мая 1953 Хария Михелсона призвали в армию, площадки Энгуре ыли доверены мне. Харий написал подробных инструкций на целых полтетради. Ездил с Риги, тогда всё выглядело сильно иначе чем теперь - вышёл в начале Яунплявской дороги, и дальше до Тьюули было 16 километров пешком, до места проживания - все 20 км. Так и шёл в больших сапогах и жутким рюкзаком, ноги как вареные макароны. В 1953 и 1954 отработал в лесу, поэтому и география местности к западу от озера мне хорошо знакома.
В начале мы базировались на дом Кокнэши в Дзедрах, пару километров от устья Дзедрупе. Помню свою первую поездку туда 10 июля 1951 года. Только неделю назад в Кокнэши случились столкновения с "лесными братьями", и нас никак не хотели впускать. Леса были ими полны. Когда в 1953 году работал в лесу и лесник зашёл по случаю праздника в дом, в котором я жил, он сказал: "Хорошо, что не сообщил о тебе." Начиная работу, я у него не зарегистрировался. Спросил, зачем обо мне сообщать, тот отвечает: "Думал, что ты английский парашютист. Все англичане в шляпах ходят, и ты в шляпе и на лице накомарник. Вылез из кустов, посмотрел в какие-то планы, прошёлся немного и зашёл в лес обратно. Хорошо, что на тебя не настучил."
(...)
Нам нужен был передвижной дом на озере. Когда работали у одного острова, устраивались у него, в другие дни - у другого.
Так сперва ездили на малом судёнышке - "Корморане". Ещё для на на Лйелрове была построена вилла "У психанутой утки", настоящий концлагерь. Фантастический климат - фанерная будка летом на открытом солнце, а по ночам в крутых комарах. Было ясно, что нужна база посерьёзнее. В 1962 году заполучили понтоны для нынешнего плавучего дома - "Корабля".
Перевоз понтонов из Риги в Меэрсрагс, постройка плавучего дома в Меэрсраге и транстпортировка в озеро были богатыми приключениями событиями.
Судёнышком, вёзшего понтонов, в ночной темноте по Рижскому заливу пришлось управлять Харию Михелсону. В Риге пришлось прождать пару суток, пока погода не стала столь хорошей, что судёнышко имело право выйти из порта. К тому моменту команда была уже основательно под мухой. Капитан вывёл корабль из Даугавы в залив, а потом навигацию доверил Харию: курс такой, двигай туда! Он и продвинулся. Через четыре часа по всему видно, что впереди Меэрсрагс, но Харий не знает, как надо войти в порт и останавливает мотор, а потом делает большой круг по морю. Потом капитан оживает, вылезает из каюты: ну вот и Меэрсрагс, заходим!
Докеры в Меэрсраге построили дом. Ведя его по каналу в озеро, по дороге пришлось снести Меэрсрагский мост - тогда он был приспособлен только к лошадям и легковушкам. Когда проехали, мост построили обратно. Когда добрались до лодочного конца озера, началось мелководье. Впереди продвигались лебёдкой, как в море тянут сеть - наматывают трос, медленно, по сантиметру. В таком темпе форсировали полкилометра и так добрались до озера.
(Мне представляется более эффективной постройка объекта на месте, но, видимо, мастерам лень было инструментарий возить или инструкции запрещали. - прим. перев.)
Окольцевывать уток очень хотелось, но обычные кольца утятам не подходят. Зажмёшь кольцо - потом врастёт в ногу, не зажмёшь - спадёт. (...) Чем бы начинить кольцо? Дети развлекаются пластилином... И оказалось, что наш добельский пластилин отлично подходит. Так орнитологи мира теперь могут окольцевывать птиц сразу после вылупления благодаря кольцам, изобретённым Георгом Леиньшом и Вьестуром Клымпиньшом. В свою очередь бывший энгуровец Пеэтэрис Блуумс многое сделал, внедряя этот метод в США и Канаде.
Кольца для птенцов так и остались главным вкладом латвийских орнитологов в методику мировых орнитологических исследований. (...) Но ещё до того Блуумс из Америки просил нас прислать информацию о составе Добельского пластилина, чтобы его модифицировать. Пластилин, идеальный для латвийских условий, не годился в более жарком климате южных штатов США - просто таял. В свою очередь на Аляске он был слишком твёрдым. А как можно определить точный состав у пластилина, которого производили по очень приблизительной технологии и состав которого зависит от того, сколько каждой составляющей каждый раз по глазомеру зафигачили! Но, конечно, и это разрешили.
(...)
Во времена Хрущёва было очень важно, что именно ты исследуешь. Объект исследований должен был быть политически верным. На что это похоже, если ты исследуешь какие-то дрозофилы - какие-то мушки, которых толком и разглядеть нельзя?Почему ты не исследуешь коров, имеющих большое хозяйственное значение? Это ничего, что сто лет понадобятся,чтобы в генетике разобраться в том, что с дрозофилами получается за намного более короткий срок.
С начала 50-ых (1952. года) я "заболел" обыкновенной чайкой. Заполучил хорошую норвежскую статью и хотел то же исследовать у нас, в других условиях. Теперь латвийские чайки - наиболее многосторонне исследованная популяция в мире. Но в советское время в Институте биологии они никогда не были прямо названы в официальных темах исследований. Трудовой народ ведь не ест чаек, чайка не может стать объектом серьёзных исследований... В то время было так, что делать можно было всё, но это надо было замаскировать, не выставлять открыто. Ставить в заголовке проблему, а не неправильный, "несъедобный" вид.
Чайку спрятали в темах экологических исследований разных популяций, модельными видами которых были три подвида уток и чайка обыкновенная.
Вспоминая колорит того времени - был сделан плакат, который призывал народ сообщать о каждой окольцованной птице. Автором, если не ошибаюсь, был отец Дьирта Каспарсона. Что в нём намалёвано? - Земной шар и чайка, летящая туда, куда она должна осенью лететь - в Западную Европу. Комиссия смотрит плакат, смотрит и в итоге говорит, что... чересчур прозападное направление! И просит художника развернуть шар земной так, чтобы чайка летела из Дальнего Востока в Москву, так будет идеологически правильно и выдержанно.
(Я -то родился в этом и поэтому автоматом понимал, где запретные части света - поэтому сразу стал бы рисовать такую птицу, которая зимой улетает в развивающиеся некапиталистическим путём страны Африки. - прим. перев.)
(...)
Зацепилась в памяти организация конференции “Baltic Birds 5” в 1987 году. (...) Организация происходила весьма своеобразно. Принимались разные решения, и многие из этих бумаг создавались на моём столе. Письма и документы я посылал или отвозил дальше, и потом их несколько корректировали. Путь был следующим - никакая местная инициатива невозможна, она должна исходить из Академии наук СССР. Там какой-нибудь очень высокопоставленный академик, секретарь отдела, должен подписать соответствующую бумагу, которая дальше пересылается в наш Совет министров. Совмин пересылает его в нашу Академию наук. Президиум Академии наук Латвии обращется в институт с вопросом - к нам пришла бумага, что Москва хочет, чтобы мы взялись за организацию такой-то конференции. Мы выражаем согласие, и бумаги начинают второй круг.
Весь этот танец бумаг длился дольше чем перерывы между конференциями.
(...) В нашем институте был свой чекист, полковник КГБ, он назывался "научный секретарь по внешним связям". Он позвонил, пригласил к себе: наш куратор желает поговорить в связи с конференцией, спец с Углового дома (рижская резиденция КГБ - прим. перев.) Просит показать список участников. Смотрит и тыкает пальцем в троих (очевидно наугад - прим. перев.) - нас интересуют эти три иностранца, у нас есть подозрения, что они приезжают и с другими заданиями, помимо науки. Интересно было, что тогда, когда участники явились, именно у этих трёх человек по странному совпадению в аэропорте пропал багаж. На следующий день багаж нашёлся.
Нервы пощекотал и ход конференции.
В шесть утра в комнатке оргкомитета малюем какие-то информативные плакаты. Отворяется дверь, и входит человек из отдела внешних связей академии. И спрашивает - как идут дела в конференции? И что они хотели бы себе столик на банкете. Маара Янаус спросила: а кто за это будет платить? Я сильно испугался - так просто потребовала с джентльмена заплатить за столик. Джентльмен отзвонился через какое-то время и сказал - вопрос отпадает, заплатить не смогут.
(...)
Детство Яаныса прошло в зоосаде, потому что отец его Арвеэдс, по основной профессии ветврач, в 1939.- 1954. был директором рижского зоосада. В то время директор с семьёй жил в самом зоосаде, квартира была в здании администрации.
В зоосад мы переехали, когда мне было три года. Можно сказать, что вырос вместе с животными. И в самом буквальном смысле - вместе со львами.
Держа в плену хищников, нередко случается, что родить матери умеют, а заботиться о ребёнке - нет,и тогда всё зависит от того, удаётся ли детей у матери отнять. Если удаётся, то они выживают. Тогда бедняжек кормили соской с бутылки молока,и они жили в домах у работников.
Таким был тигр Пуршс или Акбарс, как его позже звали в цирке (в 1961 году Пуршс снимался в фильме "Полосатый рейс" - прим. ред.) Такой была и львица Рита, вскормленная людьми. Этот зверёк жил в нашей квартире - маленький, милый львёнок. Когда начал расти, вырос овчарку. Сколько ж такого в комнате продержишь... "Котёночек" пробует когтики на диване - берёт когтиками, потянет, и пружины у дивана вылезают. Естественно, директор зоосада жену тоже имеет, а у неё против такого есть некоторые возражения.
(А самому директору, в смысле, пофиг. - прим. перев.)
(...)
Ближе всего к могиле я оказался - можно только гадать, почему так случилось - со слонихой, своей подругой Дикией. Летом её местом прогулок был внизу у здания зоосадной конторы, там она была привязана к дереву недалеко от нашего окна кухни, и я у животных был частым гостем. В тот раз Дикию весной впервые выводили наружу. Рядом были отец и человек, который ранее выступал с нею в цирке и теперь обслуживал в зоосаде. Я, тогда второклассник, путался где-то между хоботом и ногами слонихи. Вдруг моя подружка Дикия взяла меня хоботом, пронесла кругом по воздуху - в глазах пронеслись какие-то верхушки сосен - и стала совать себе под ногу. Служитель, поняв, что слониха решила меня затоптать, схватил меня за шкирку и на сантиметр выдрал оттуда. Видимо, слон таки непрогнозируемое животное,- почему так произошло, я не понима. В другие разы Дикия была столь дружелюбной.
(Столько человек работал с животными, а не понимает - они просто без тормозов, если кто, включая друга, вдруг заебал и признака этого не замечает, то нападают. - прим.перев.)
(...)
Два года мы, двое мальчишек, пасли восемь зоосадных коров в нынешнем Парке Культуры и отдыха (Межапаркс). Немцы там взорвали свои склады муниции, и весь лесь был полон неразорвавшихся боеприпасов. Чего только мы не находили - артиллерийные снаряды и ручные гранаты, и патроны. Чего только мы там не делали, как выжили - понять невозможно.