Из дневника французского офицера при Колчаке
13 марта. Я составил вчера для Лебедева - начальника главного штаба - ноту относительно латышского батальона из Троицка, который был обучен одним из моих офицеров, и который ставка хотела расформировать. Я был сегодня приглашен к Колчаку, и он говорил мне ядовитые речи по поводу латышей и их батальонов, которые он предписал расформировать. Это было вызвано опубликованием в Новониколаевске листка с призывом к рекрутам этой национальности о формировании особой части, который Мартель одобрил в конце октября 1918 г. во Владивостоке. Перепалка была горячая. Мне понадобился добрый час, чтобы заставить его понять, что, прежде всего, латыши находятся не под его, а под моим командованием и, затем, что с русской точки зрения было бы опасно проявить жестокость по отношению к иностранцам в связи с призывом нескольких сотен людей, что, напротив, было бы выгодно выразить в этом вопросе либерализм, тем более, что эти боевые единицы были ранее утверждены омской директорией. Сохранять хладнокровие, чтобы образумить человека, который не владеет собой, до того момента, пока он не придет в равновесие - утомительно для нервов.
3 апреля. После полудня я говорил с Колчаком о ряде текущих дел, касающихся фронта, а также о прибытии /115/ артиллерийского материала... Спокойно беседуя, мы коснулись вопроса об иностранцах (латышах, сербах и пр.). Он вскипел, как молочный суп, и начал резкими выражениями изливать свои жалобы на них. Он ссылается на свидетельство полковника Уорда, который счел их опасными и подлежащими расформированию. Я быстро прерываю разговор на эту тему, ограничиваюсь лишь возражениями, что в этом вопросе Уорд не беспристрастен, так как он, отчасти благодаря своей собственной оплошности, имел в Красноярске неприятное столкновение с сербами, которые, по правде сказать, действительно ни на что не годны. Я предоставил русским властям полное право распоряжаться сербами, как им будет угодно, но русские этим правом не воспользовались. Я занят, как он знает, последовательным упорядочением всех этих иностранных отрядов, согласно повторным инструкциям, которые я получил от их правительств, но я должен заявить ему, что считаю Уорда человеком несведущим, неинтеллигентным и преисполненным сознанием собственного значения, которое, однако, никем не разделяется. Не зная русского языка, он позволяет руководить собою супругам Франк, двум пройдохам и шпионам.
8 августа. Мои «друзья» Франки имеют команду в Таре за сотни верст от Омска и забавляются операциями над местными большевиками-партизанами. Командование войсками находится в руках женщины... (Любопытно, что Тара - один из районов массового поселения балтийцев в Сибири.)
Кстати, я тут в мировой истории как-то упустил один эпизод: "Они предположат обман с нашей стороны, тем более, что английские войска оставили при приближении большевиков Екатеринбург, а итальянские войска -Красноярск." Понятия не имел, что итальянцы ещё и в Центральной Сибири повоевали. Дивизионом горной артиллерии - видимо, было признано, что это у них самое крутое. Прочёл обвинение итальянцев в слабости (Противник учел, что один участок нашего наступления на юге был в руках итальянцев. Сосредоточив большой кулак, дивизия красных прорвала этот участок и ушла в Урянхайский край), но не буду судить без знания деталей, так как горная артиллерия - это не то, что должно без прикрытия держать фронт при наступлении на неё пехоты.
Ещё весёлое оттуда же: "Помимо таланта командования, эти два человека пользовались своим знанием психологии русского рабочего и крестьянина. В селе Степной Баджей мы захватили типографию красных. В ней были тысячи листовок приблизительно следующего содержания: «Я, Великий Князь Николай Николаевич, тайно высадился во Владивостоке, чтобы вместе с народной советской властью начать борьбу с продавшимся иностранцам предателем Колчаком. Все русские люди обязаны поддержать меня. Великий Князь Николай. С подлинным верно, главнокомандующие народным фронтом Енисейской губернии Кравченко и Щетинкин»."