Подражания Сартру
Нижеследующий рассказ, также как и предыдущий, был опубликован мною (это для того, чтоб не возникало вопросов об авторстве=)) на блог.все.узе 16 марта 2006 года.
Подражания Сартру
Март 16, 2006
Завтра утром меня убьют.
Ровно в пять утра - через семь часов и одиннадцать минут - в мою дверь постучатся. Я буду готов - ведь я прекрасно знаю, что они приходят рано утром.
Они приведут с собой священника. Священник постарается утешить меня, говоря о том, что из всех миров лучший - загробный и что мне скоро предстоит туда попасть. Он с непоколебимой уверенностью примется благословлять меня на этот путь; как будто мне не наплевать на его благословление.
Ещё с ними будет врач. У меня язык не поворачивается называть его врачом - он не имеет ничего общего с детьми Гиппократа; он будет там, чтобы взять на руки мою отрубленную, окровавленную, с прикушенным языком голову, подтянуть кверху безжизненные веки, обнажая покрасневшие от бессонной ночи белки и застывший зрачок и записать в свою тетрадь, что “смерть наступила впоследствии перерезания жизненно важных сосудов, обеспечивающих - обеспечивавших - кислородом и продуктами обмена веществ центральную нервную систему и тд и тп.”
Мне выдадут рубашку без ворота и рюмку рома. Потом майор Лефебр прочтёт несколько строк, краткий смысл которых можно свести к следующему: “Согласно приговору, вы будете умерщвлены на гильотине.” Другими словами, “мы отрубим вашу голову и положим в гроб рядом с вашим телом.” Телом, которое без моей головы ничем - почти ничем - не отличается от тысяч тел, лишившихся своих голов на гильотине. Разве что Мари могла бы отличить моё обезглавленное тело от сотен других; но она не знает ничего, она сейчас наверное мирно спит. И хорошо, что спит. Через месяц, или два, ей отправят записку об этом. И может, она заплачет. А может и нет. Впрочем, неважно.
Теперь ничего неважно. Неважно то, что эту голову когда то называли “светлой” - завтра она будет лежать в ведре с кровью. Неважно так же и то, что тело моё так любили многие женщины - да и мне самому оно нравилось: было особенно приятно ощущать его мощь и гибкость. Но всё это неважно - ибо завтра это мощное и гибкое тело обмякнет, как пустой мешок и его трудно будет отличить от туши скотины, заколотой на праздник. Правда, есть кое-какое отличие между нашими тушами: тело скотины будут есть люди…
Но всё это неважно. Единственное, что меня сейчас интересует - это один вопрос, очень странный и необычный вопрос. Я хочу, невыносимо хочу найти ответ на этот вопрос - умру ли я сразу после того, как лезвие неизбежно и неотвратимо отделит мою голову от туловища? Или же буду слышать голоса моих палачей задолго после этого: “Жан, сколько раз говорил я тебе, отойди в сторону. Вот опять забрызгало кровью твои башмаки,” или же “Ну всё, уже не дрыгается. Так, бери за руки, Клод, а я возьму за ноги.” Почуствует ли моя щека, как она ударится о ведро? И, наконец, будут ли видеть мои глаза? Хотя неважно, что они будут видеть.
А что будет потом? И тут, мне становится жалко самого себя. Но жалко не потому, что я умираю в двадцать шесть лет, не успев жениться на Мари и дожить с ней до старости. Внутренний голос одёргивает меня. И вправду, рано ещё нюни распускать. Ведь ещё есть целых шесть часов, пятьдесят восемь минут. Хотя и неважно, сколько ещё есть. Важно остаться живым до конца и не умирать до того, как придёт смерть. Оставаться с открытыми глазами до самого конца и уловить напоследок голубой уголочек неба, а не окровавленный краешек ведра. А потом…неважно что будет потом.
“Впрочем, если тебе так интересно, что будет потом, я тебе скажу,” - говорит внутренний голос. “Потом тебя будут жрать черви.”*
Фраза заимствована из рассказа Жана Поля Сартра Стена.
© EEzEE
Подражания Сартру
Март 16, 2006
Завтра утром меня убьют.
Ровно в пять утра - через семь часов и одиннадцать минут - в мою дверь постучатся. Я буду готов - ведь я прекрасно знаю, что они приходят рано утром.
Они приведут с собой священника. Священник постарается утешить меня, говоря о том, что из всех миров лучший - загробный и что мне скоро предстоит туда попасть. Он с непоколебимой уверенностью примется благословлять меня на этот путь; как будто мне не наплевать на его благословление.
Ещё с ними будет врач. У меня язык не поворачивается называть его врачом - он не имеет ничего общего с детьми Гиппократа; он будет там, чтобы взять на руки мою отрубленную, окровавленную, с прикушенным языком голову, подтянуть кверху безжизненные веки, обнажая покрасневшие от бессонной ночи белки и застывший зрачок и записать в свою тетрадь, что “смерть наступила впоследствии перерезания жизненно важных сосудов, обеспечивающих - обеспечивавших - кислородом и продуктами обмена веществ центральную нервную систему и тд и тп.”
Мне выдадут рубашку без ворота и рюмку рома. Потом майор Лефебр прочтёт несколько строк, краткий смысл которых можно свести к следующему: “Согласно приговору, вы будете умерщвлены на гильотине.” Другими словами, “мы отрубим вашу голову и положим в гроб рядом с вашим телом.” Телом, которое без моей головы ничем - почти ничем - не отличается от тысяч тел, лишившихся своих голов на гильотине. Разве что Мари могла бы отличить моё обезглавленное тело от сотен других; но она не знает ничего, она сейчас наверное мирно спит. И хорошо, что спит. Через месяц, или два, ей отправят записку об этом. И может, она заплачет. А может и нет. Впрочем, неважно.
Теперь ничего неважно. Неважно то, что эту голову когда то называли “светлой” - завтра она будет лежать в ведре с кровью. Неважно так же и то, что тело моё так любили многие женщины - да и мне самому оно нравилось: было особенно приятно ощущать его мощь и гибкость. Но всё это неважно - ибо завтра это мощное и гибкое тело обмякнет, как пустой мешок и его трудно будет отличить от туши скотины, заколотой на праздник. Правда, есть кое-какое отличие между нашими тушами: тело скотины будут есть люди…
Но всё это неважно. Единственное, что меня сейчас интересует - это один вопрос, очень странный и необычный вопрос. Я хочу, невыносимо хочу найти ответ на этот вопрос - умру ли я сразу после того, как лезвие неизбежно и неотвратимо отделит мою голову от туловища? Или же буду слышать голоса моих палачей задолго после этого: “Жан, сколько раз говорил я тебе, отойди в сторону. Вот опять забрызгало кровью твои башмаки,” или же “Ну всё, уже не дрыгается. Так, бери за руки, Клод, а я возьму за ноги.” Почуствует ли моя щека, как она ударится о ведро? И, наконец, будут ли видеть мои глаза? Хотя неважно, что они будут видеть.
А что будет потом? И тут, мне становится жалко самого себя. Но жалко не потому, что я умираю в двадцать шесть лет, не успев жениться на Мари и дожить с ней до старости. Внутренний голос одёргивает меня. И вправду, рано ещё нюни распускать. Ведь ещё есть целых шесть часов, пятьдесят восемь минут. Хотя и неважно, сколько ещё есть. Важно остаться живым до конца и не умирать до того, как придёт смерть. Оставаться с открытыми глазами до самого конца и уловить напоследок голубой уголочек неба, а не окровавленный краешек ведра. А потом…неважно что будет потом.
“Впрочем, если тебе так интересно, что будет потом, я тебе скажу,” - говорит внутренний голос. “Потом тебя будут жрать черви.”*
Фраза заимствована из рассказа Жана Поля Сартра Стена.
© EEzEE