Белые партизаны-старообрядцы в Приморье
Originally posted by aquilaaquilonis at Белые партизаны-старообрядцы в Приморье
Из записанного в 1995 г. рассказа Прохора Григорьевича Мартюшева, семья которого в 1920-е гг. бежала от коммунистов в Китай, а в 1945 г. - в Америку:
Наш дед, Василий Ефремович Мартюшев, и его братья и сестры были вывезены из Вятской губернии малолетками. Ехали с той стороны Урала на восток как переселенцы: сначала на лошадях, а где и на плотах - когда достигали больших зауральских рек. Останавливались на лето в каком-либо поселении, арендовали землю и делали небольшие посевы пшеницы, овса. Запасшись продуктами, продолжали свой путь на восток. Первая остановка на жительство на несколько лет была около Читы. Оттуда переехали на р. Бурью около Благовещенска.
В те годы началось население с государственной помощью Амурского края и Дальнего Востока - Приморья. Разрешалось на пустующих землях строить деревни и распахивать землю без всякого налога или покупки земли. Так наши предки кочевали с места на место несколько десятилетий и только к концу XIX века добрались до Уссурийских краев. Сюда же с Бурьи-реки приехало несколько братьев Басаргиных.
Религиозных разногласий не было, так как все были часовенного согласия. Объединившись, эти две больших семьи основали поселок Каменка в Уссурийской долине. Начетчики и наставники прихода были чаще из Басаргиных. Первая улица с юга на север была заселена этими двумя семьями: северный край занимали Басаргины, а южный Мартюшевы. Наш дед Василий Ефремович и его сыновья и братья селились сплошь, как одно родство, оставляя запасные усадьбы для молодоженов.
К началу Первой мировой войны мартюшевское племя так расплодилось, что заняло почти весь переулок вдоль горного ключа Каменка. Оно дало много призывников на военную службу, многие были в боевых действиях. Мой отец, Григорий Васильевич Мартюшев, только что женился, как началась война. он попал в действующую армию, был ранен и контужен, но домой вернулся здоровым.
По возвращении с фронта он вскоре отделился от отца, так как в семье было еще несколько женатых братьев, которым становилось тесно жить под отцовским кровом. В десяти километрах от Каменки был небольшой поселок Варпоховка, где отец купил старенький домишко с разными пристройками и большим огородом, протянувшимся нижним концом к обрывистому берегу уссурийской протоки. На этой протоке он поставил водяную мельницу. Будучи на фронтах в разных европейских странах, он много видел мельниц, как ветряных и колесно-водяных, так и турбинных, которые своей силой превосходили все прочие. Он кое-что там изучил, достал турбиностроительное руководство, выписал французские жернова. Своими руками устроил железную турбину, нанял поселковых людей на земельные работы.
В окрестностях в больших деревнях имелись у богатых людей паровые мельницы. Кто привозил на эти мельницы зерно, был обязан привезти столько же дров для топки паровика - сверх того, что платил за размол. На нашу мельницу не нужно было дров, а плата такая же, и крестьяне повезли на эту мельницу, минуя три-четыре паровых. Для очистки зерна был куплен куколеотборник, отделявший отруби от размола, также было поставлено автоматическое устройство для разделения муки на несколько сортов.
По окончании строительства мельницы отец купил несколько хороших породистых лошадей, плуг и стал засевать около двадцати десятин зерновых. Имелись дойные коровы, свиньи, овцы и прочая домашняя живность. В нескольких километрах в лесном распадке стояла пасека, где была срублена из бревен избушка и омшаник для зимовки пчел. Обзавелся он всем необходимым, как полагается доброму трудолюбивому хозяину. Для обслуживания имел постоянного работника, а для уборки урожая нанимали временных рабочих. У матери была нанята девочка нянчиться с детьми и кухарка, которая помогала ей во всей домашней работе. За эти годы, в которые заводилось хозяйство, так же прибывала и семейка. К 1922 году отец уже числился в разряде богатых людей, поэтому, когда началось раскулачивание богачей, он попал в разряд первых кулаков.
Когда Белая армия отступила в Китай, а новая власть стала укрепляться, пошли чистки, аресты и расстрелы. Противники советской власти начали организовывать партизанские отряды. Новая власть в это время объявила всеобщий призыв в Красную армию. Молодежь не являлась по повесткам на призывные пункты, отчего обострились отношения между властью и населением. В некоторых деревнях проводилась тайная вербовка в белопартизанские отряды. Собирались сведения, имеется ли у кого на руках оружие, и какое - нарезное или дробовое.
Во время пребывания Белой армии на Дальнем Востоке многие достали боевое оружие: трехлинейки, наганы, пистолеты и достаточно всякого припаса к ним. У многих еще с прежних времен было охотничье оружие. ГПУ приступило к конфискации этого оружия. Пошли аресты, допросы. Некоторые проболтались о тайной вербовке в белопартизанские отряды. Сознавшихся на допросах так называемая «тройка» расстреливала без суда и следствия. Эта жестокость советской власти принудила некоторых поневоле уйти в партизанские отряды или сформировать свои.
Один наш родственник, Тимофей Саввинович Мартюшев-Кузнецов, был вынужден стать предводителем боевого отряда партизан на Дальнем Востоке, в Приморье, таким образом.
Как и все таежники, он имел дробовик еще с прежних времен, но во время смуты и отступления Белой армии достал трехлинейку, автоматический наган с деревянной кобурой и браунинг. Все это оружие было спрятано в его амбаре в сусеках с зерном. Видимо, кто-то донес, что он имеет боевое оружие. По приказу ГПУ старостой была собрана поселковая сходка, где начались аресты и тех, кто не явился по повестке на призывной пункт, и тех, кто отказался сдать боевое оружие. Всех арестованных сажали в деревенские бани или в амбары, которые были построены из толстых бревен. Тимофей Кузнецов после допроса был отконвоирован в новый бревенчатый амбар, так как ближняя баня уже была заполнена арестантами. Люди из ГПУ не спрашивали, чей амбар и можно ли его занять, а просто указывали на крепкие постройки. Этот амбар принадлежал как раз Тимофею Кузнецову. Если бы он попал в баню или в другой амбар, то наверняка был бы расстрелян. Через некоторое время привели еще двоих. У дверей был поставлен часовой с винтовкой. Дело было уже в сумерках. ГПУ всегда проводило подобные аресты вечером, а ночью тех, чья судьба была предрешена, пускали в расход.
Все арестованные и посаженные в амбар хорошо знали, как были расстреляны в прошлую ночь в соседнем поселке несколько десятков старообрядцев.
Когда закрылась дверь и щелкнул замок на дверях амбара, Тимофей шепнул товарищам по несчастью: «Будьте готовы и смелы к следующему открытию дверей и действуйте по моей команде». И подал им - одному винтовку, другому дробовик, сам примкнул наган к кобуре, а браунинг сунул в карман.
Как только в очередной раз отворилась дверь, он сразу же выскочил из амбара и вполголоса крикнул часовому: «Ни с места! Если только крикнешь, я тебя сразу же пристрелю!» Конвоирами арестантов по назначению старосты были люди из соседнего поселка, и они, как служащие ГПУ, исполняли приказы, но оружие им не выдавалось - как ненадежному элементу. Среди них был Иван Антонович Журавский, молодой украинец, побывавший в армии, смелый, отчаянный мужик.
- Ребята, заберите у часового винтовку и дайте ему по зубам так, чтобы он больше ничего не мог сказать, - приказал Кузнецов.
Иван Журавский говорит Тимофею:
- Я ожидал, чтобы меня послали конвоировать этих двух, чтобы выручить тебя. Я хорошо знаю, что меня завтра тоже расстреляют, а поэтому желаю быть с тобой.
При таких обстоятельствах поневоле сорганизовалась группа отчаянных головорезов. Отряд состоял из семи человек, из которых четверо уже были вооружены. Получив свободу, они в следующую же ночь достали свое спрятанное в усадьбе оружие и припасы и ушли в тайгу.
Как только часовой сообщил, что из амбара все ушли с Тимофеем Кузнецовым во главе и с оружием в руках, тут же начальник ГПУ приказал своему небольшому отряду занять в усадьбе круговую оборону, где они и просидели до утра. На этой же усадьбе стояла баня, заполненная арестованными, но Тимофей не решился на такой риск, чтобы освободить собратьев.
Наутро тройка ГПУ пошла по домам со списком тех, кто числился неявившимся на призывные пункты и на вчерашнее собрание, где проходили аресты. Когда пришли в дом Филимона Мефодьевича Мартюшева, двоюродного брата Тимофея Кузнецова, тот сидел спокойно и чинил обувь. Сам он был полностью готов ко всякому случаю. Спокойно поприветствовал вошедших и пригласил их присесть на скамейку, а сам продолжал чинить обувь. Старший просил: «Вы будете Филимон Мартюшев?» Он ответил, что он Михаил: «Вы ошиблись, не в тот дом зашли». В ГПУ были осведомлены, что Михаил как последний сын Мефодия жил с отцом, поэтому спросили: «А где же ваш отец?» Он ответил, что отец работает в саду.
- Иди его позови.
Филимон спокойно накинул на плечи теплую тужурку, надел шапку и вышел как бы позвать отца. В сад был проход через сарай, где было много сена, стояла телега, на стене висела сбруя. В сене была спрятана винтовка. Он ее взял и по подсолнечным рядам огорода прошел никем не замеченным и скрылся в зарослях.
Через несколько минут чекисты догадались, что это был именно Филимон. Так ловко сумел он их обмануть.
Брат Филимона Михаил в эти дни был на пасеке в нескольких километрах от поселка Каменка. Он ничего не знал о случившемся в деревне, так как его престарелые родители жили на пасеке, а жена тоже с ним уезжала. Поэтому дома никого не было и никто его не предупредил, что творится в поселке. ГПУ поставило дозорных, и как только Михаил появился в своей ограде, ему не дали даже в дом зайти, а увели под конвоем к старосте, где заседала тройка. На допросе, угрожая, выпытывали, где находятся его братья Филимон и Ефим. Когда он сказал, что он только что приехал с пасеки и ничего не знает про братьев, ему тут же приписали, что он вернулся от группы Тимофея, чтобы узнать, что творится в поселке, и как шпиона начали его пытать и бить. Когда он увидел на своих руках и на груди висящие куски отбитого мяса, то понял, что живым эти звери его не выпустят, и стал готовиться достойно умереть. Пытка продолжалась почти до утра.
Когда его повели на расстрел, он едва мог стоять на ногах. Человек, которому было приказано пустить его в расход, взял его сзади за ремень и, толкая в спину, повел его по огороду к задней городьбе. Когда они были уже в конце огорода, человек тихо прошептал ему на ухо, чтобы он расстегнул ремень и убегал, а он будет стрелять вверх, а ремень останется в его руках как доказательство побега осужденного. О... как желание жить дает в такие минуты силы! Михаил, подталкиваемый палачом, едва переставлял ноги, а тут появились такое воодушевление и сила, едва он услышал обещающий жизнь шепот. Он немедленно расстегнул ремень и прыгнул в сторону, и одновременно раздался выстрел и крик палача, что Мартюшев совершил побег. Михаил через несколько прыжков упал в тыквенные заросли и ползком добрался до городьбы огорода. Человек все стрелял и кричал, призывая в погоню дежурных солдат. Зная, что за городьбой недалеко от огорода есть небольшое болотистое озерцо, довольно глубокое, Михаил, собрав последние силы, дополз до этого озера и опустился в него. На крик стрелявшего несколько всадников на конях с зажженными факелами на всем скаку кинулись в его направлении. Из темноты Михаилу было хорошо видно, как всадники приближаются, и он тихо, держась за береговые корни, погрузился с головой в воду.
Всадники, проверяя пространство вокруг озерца, несколько раз объехали озерцо, освещая его факелами, но болотистые подступы озерца не давали им подъехать к берегу, а густая трава на крутом бережке хорошо маскировала Михаила, и они его не обнаружили.
Раны сильно разъедало застойной илистой водой, но холодная вода не давала потерять сознание, а желание жить укрепляло волю и заставляло терпеть. Когда он убедился, что поблизости нет никого, он вылез из воды и, собрав последние силы, ушел на берег реки Уссури.
Утром, едва рассвело, дозорные отряда Кузнецова заметили еле двигающегося человека, шедшего в их направлении. Когда они незаметно подошли к нему ближе, то узнали своего человека, о котором их уже известили, что всю ночь он был на пытках, а утром расстрелян. Подхватив его под руки, увели в лагерь, где он пролежал несколько дней, оправляясь от ран и внутренней опухоли от сильных побоев. Каждая деревенская женщина перед родами делает настой из сорока целебных трав на самодельной медовухе. Это снадобье немного восстановило его здоровье, но отбитое, висевшее кусками мясо начало гноиться, и вся деревенская хитрость была не в силах чем-либо помочь. Требовалось срочное хирургическое вмешательство. В местные клиники не было смысла обращаться за помощью. Везде был контроль ГПУ. Решили немедленно переправить его за границу, в город Пограничная. Там был военный госпиталь Белой армии. На носилках тайными тропами за несколько дней Михаил был доставлен в этот госпиталь. Там был военный врач Николай Павлович Голубев, который уже был знаком нашим героям, когда Белая армия стояла в Приморье. Он был настоящий мясник, так как отступавшая Белая армия при частых боях давала неограниченное число раненых. Несмотря на недостаток медикаментов и госпитальных условий, ему приходилось прибегать к таким операциям, которые из-за своей сложности немыслимы были и в мирных условиях. Доктор Голубев сделал ему более тридцати операций за несколько месяцев, вырезая загнившие куски отбитого мяса и внутренние повреждения. Знакомый китаец-аптекарь, который при старой власти проживал в Спасске, а теперь открыл свою аптеку в Пограничной, сделал для него несколько бутылок китайского бальзама из разных трав, куда входили главные целебные компоненты - женьшень и панты. Так за три месяца Михаил был поставлен на ноги. Теперь он был злейшим врагом советской власти и при каждом случае неумолимым противником чекистов.
Отряд Тимофея Кузнецова состоял теперь из восьми человек. Это были: Тимофей Саввинович Кузнецов, его два брата, Иван и Федор Саввиновичи Мартюшевы, Симеон Зиновьевич Калугин, Михаил Мефодьевич Мартюшев и его два брата - Филимон и Евфимий Мартюшевы, и Иван Антонович Журавский.
Советская машина тем временем делала свою черную работу: шли поголовные аресты виновных и невиновных. В деревне Варпоховка многие были арестованы, в том числе и мой отец, Григорий Васильевич Мартюшев. Арестованные все были угнаны в Чугуевку, где к этому времени была построена большая тюрьма и стоял отряд чекистов.
В это время проходил сбор царской золотой и серебряной монеты, о которой было объявлено властями, что она исключается из обращения и ее должны сдать государству. Вот этот обоз в сопровождении небольшого отряда во главе с Никитиным и должен был доставить эти ценности в Спасск. Отряд Кузнецова был осведомлен, что первая обеденная остановка будет в пятнадцати километрах от Чугуевки на постоялом дворе. Партизаны подговорили там одного из постояльцев - украинца, дальнего родственника Ивана Журавского, чтобы по окончании обеда он погнал волов на пастбище, громко погоняя их, чтобы засада знала точное время окончания обеда. И вот послышалось: «Цобь! Цобь! Цобе!» Пора, пора! Это был условный знак. Бойцы отряда сразу заняли свои позиции в определенных местах и приготовились к бою.
Впереди шел конный разъезд из трех всадников, возглавляемый Никитиным, а следом шла подвода, которая везла несколько мешков серебряных и золотых монет.
Впереди был небольшой мост, где находился в засаде Иван Журавский, а остальные укрылись на возвышенных пригорках перед мостом. Когда передний разъезд подъехал к мосту, Никитин приказал заглянуть под мост, громко разговаривая и смеясь - что, мол, поди, какая-то засада может быть. Иван Журавский, слушая их разговор, решительно приготовился показать им, кто здесь находится. Когда чекист заглянул под мост, Иван выстрелил ему прямо в лоб разрывной пулей, которая разнесла ему весь череп, так что глаза выпали. Никитин крикнул подводе, чтобы она не останавливалась, а следовала за ними, и они пустились галопом наутек. Иван выскочил из-под моста, выстрелил вдогонку, сбил самого Никитина, а третий умчался за поворот дороги. Подвода с ценностями уже проскочила мост, но Иван дал еще выстрел вдогонку по лошадям, попал в мешок серебряных монет, они веером, словно брызги воды, полетели по сторонам, а коренная лошадь, как бы споткнувшись, упала на дорогу. Пристяжная дернула несколько раз, и телега перевернулась в канаву.
Задние верховые, когда услышали выстрелы впереди, хотели прийти на подмогу, но было уже поздно: задняя засада открыла по ним интенсивный огонь с тыла и весь отряд был перебит моментально - за исключением того, который был впереди и ушел.
Один из чекистов упал в канаву с простреленной головой, но был только контужен. Некоторых раненых достреливали, а проверяя этого, увидели, что у него глаз выпал, и решили, что он мертв. Когда все утихло, он пришел в сознание и смог добраться на попутной подводе до ближайшей деревни, где получил скорую помощь. Он остался жив, только потерял глаз.
Срочно было сообщено в Особый отдел ГПУ в Спасске о таком дерзком поступке бандитов. Немедленно был сформирован карательный отряд для поиска и уничтожения банды Тимофея Кузнецова.
Кто находился в чугуевской тюрьме, виновные и невиновные, все были расстреляны. Если бы мать и ее подруга не выручили накануне своих мужей, то и они пострадали бы со всеми. Теперь они решили больше не попадать под арест.
Опубликовано в: С.А. Зеньковский. Русское старообрядчество. Тома 1 и 2. М., 2009. С. 643-649
Фотографии русских старообрядцев сделаны японскими фотографами в 1930-х гг. в Маньчжурии.
Из записанного в 1995 г. рассказа Прохора Григорьевича Мартюшева, семья которого в 1920-е гг. бежала от коммунистов в Китай, а в 1945 г. - в Америку:
Наш дед, Василий Ефремович Мартюшев, и его братья и сестры были вывезены из Вятской губернии малолетками. Ехали с той стороны Урала на восток как переселенцы: сначала на лошадях, а где и на плотах - когда достигали больших зауральских рек. Останавливались на лето в каком-либо поселении, арендовали землю и делали небольшие посевы пшеницы, овса. Запасшись продуктами, продолжали свой путь на восток. Первая остановка на жительство на несколько лет была около Читы. Оттуда переехали на р. Бурью около Благовещенска.
В те годы началось население с государственной помощью Амурского края и Дальнего Востока - Приморья. Разрешалось на пустующих землях строить деревни и распахивать землю без всякого налога или покупки земли. Так наши предки кочевали с места на место несколько десятилетий и только к концу XIX века добрались до Уссурийских краев. Сюда же с Бурьи-реки приехало несколько братьев Басаргиных.
Религиозных разногласий не было, так как все были часовенного согласия. Объединившись, эти две больших семьи основали поселок Каменка в Уссурийской долине. Начетчики и наставники прихода были чаще из Басаргиных. Первая улица с юга на север была заселена этими двумя семьями: северный край занимали Басаргины, а южный Мартюшевы. Наш дед Василий Ефремович и его сыновья и братья селились сплошь, как одно родство, оставляя запасные усадьбы для молодоженов.
К началу Первой мировой войны мартюшевское племя так расплодилось, что заняло почти весь переулок вдоль горного ключа Каменка. Оно дало много призывников на военную службу, многие были в боевых действиях. Мой отец, Григорий Васильевич Мартюшев, только что женился, как началась война. он попал в действующую армию, был ранен и контужен, но домой вернулся здоровым.
По возвращении с фронта он вскоре отделился от отца, так как в семье было еще несколько женатых братьев, которым становилось тесно жить под отцовским кровом. В десяти километрах от Каменки был небольшой поселок Варпоховка, где отец купил старенький домишко с разными пристройками и большим огородом, протянувшимся нижним концом к обрывистому берегу уссурийской протоки. На этой протоке он поставил водяную мельницу. Будучи на фронтах в разных европейских странах, он много видел мельниц, как ветряных и колесно-водяных, так и турбинных, которые своей силой превосходили все прочие. Он кое-что там изучил, достал турбиностроительное руководство, выписал французские жернова. Своими руками устроил железную турбину, нанял поселковых людей на земельные работы.
В окрестностях в больших деревнях имелись у богатых людей паровые мельницы. Кто привозил на эти мельницы зерно, был обязан привезти столько же дров для топки паровика - сверх того, что платил за размол. На нашу мельницу не нужно было дров, а плата такая же, и крестьяне повезли на эту мельницу, минуя три-четыре паровых. Для очистки зерна был куплен куколеотборник, отделявший отруби от размола, также было поставлено автоматическое устройство для разделения муки на несколько сортов.
По окончании строительства мельницы отец купил несколько хороших породистых лошадей, плуг и стал засевать около двадцати десятин зерновых. Имелись дойные коровы, свиньи, овцы и прочая домашняя живность. В нескольких километрах в лесном распадке стояла пасека, где была срублена из бревен избушка и омшаник для зимовки пчел. Обзавелся он всем необходимым, как полагается доброму трудолюбивому хозяину. Для обслуживания имел постоянного работника, а для уборки урожая нанимали временных рабочих. У матери была нанята девочка нянчиться с детьми и кухарка, которая помогала ей во всей домашней работе. За эти годы, в которые заводилось хозяйство, так же прибывала и семейка. К 1922 году отец уже числился в разряде богатых людей, поэтому, когда началось раскулачивание богачей, он попал в разряд первых кулаков.
Когда Белая армия отступила в Китай, а новая власть стала укрепляться, пошли чистки, аресты и расстрелы. Противники советской власти начали организовывать партизанские отряды. Новая власть в это время объявила всеобщий призыв в Красную армию. Молодежь не являлась по повесткам на призывные пункты, отчего обострились отношения между властью и населением. В некоторых деревнях проводилась тайная вербовка в белопартизанские отряды. Собирались сведения, имеется ли у кого на руках оружие, и какое - нарезное или дробовое.
Во время пребывания Белой армии на Дальнем Востоке многие достали боевое оружие: трехлинейки, наганы, пистолеты и достаточно всякого припаса к ним. У многих еще с прежних времен было охотничье оружие. ГПУ приступило к конфискации этого оружия. Пошли аресты, допросы. Некоторые проболтались о тайной вербовке в белопартизанские отряды. Сознавшихся на допросах так называемая «тройка» расстреливала без суда и следствия. Эта жестокость советской власти принудила некоторых поневоле уйти в партизанские отряды или сформировать свои.
Один наш родственник, Тимофей Саввинович Мартюшев-Кузнецов, был вынужден стать предводителем боевого отряда партизан на Дальнем Востоке, в Приморье, таким образом.
Как и все таежники, он имел дробовик еще с прежних времен, но во время смуты и отступления Белой армии достал трехлинейку, автоматический наган с деревянной кобурой и браунинг. Все это оружие было спрятано в его амбаре в сусеках с зерном. Видимо, кто-то донес, что он имеет боевое оружие. По приказу ГПУ старостой была собрана поселковая сходка, где начались аресты и тех, кто не явился по повестке на призывной пункт, и тех, кто отказался сдать боевое оружие. Всех арестованных сажали в деревенские бани или в амбары, которые были построены из толстых бревен. Тимофей Кузнецов после допроса был отконвоирован в новый бревенчатый амбар, так как ближняя баня уже была заполнена арестантами. Люди из ГПУ не спрашивали, чей амбар и можно ли его занять, а просто указывали на крепкие постройки. Этот амбар принадлежал как раз Тимофею Кузнецову. Если бы он попал в баню или в другой амбар, то наверняка был бы расстрелян. Через некоторое время привели еще двоих. У дверей был поставлен часовой с винтовкой. Дело было уже в сумерках. ГПУ всегда проводило подобные аресты вечером, а ночью тех, чья судьба была предрешена, пускали в расход.
Все арестованные и посаженные в амбар хорошо знали, как были расстреляны в прошлую ночь в соседнем поселке несколько десятков старообрядцев.
Когда закрылась дверь и щелкнул замок на дверях амбара, Тимофей шепнул товарищам по несчастью: «Будьте готовы и смелы к следующему открытию дверей и действуйте по моей команде». И подал им - одному винтовку, другому дробовик, сам примкнул наган к кобуре, а браунинг сунул в карман.
Как только в очередной раз отворилась дверь, он сразу же выскочил из амбара и вполголоса крикнул часовому: «Ни с места! Если только крикнешь, я тебя сразу же пристрелю!» Конвоирами арестантов по назначению старосты были люди из соседнего поселка, и они, как служащие ГПУ, исполняли приказы, но оружие им не выдавалось - как ненадежному элементу. Среди них был Иван Антонович Журавский, молодой украинец, побывавший в армии, смелый, отчаянный мужик.
- Ребята, заберите у часового винтовку и дайте ему по зубам так, чтобы он больше ничего не мог сказать, - приказал Кузнецов.
Иван Журавский говорит Тимофею:
- Я ожидал, чтобы меня послали конвоировать этих двух, чтобы выручить тебя. Я хорошо знаю, что меня завтра тоже расстреляют, а поэтому желаю быть с тобой.
При таких обстоятельствах поневоле сорганизовалась группа отчаянных головорезов. Отряд состоял из семи человек, из которых четверо уже были вооружены. Получив свободу, они в следующую же ночь достали свое спрятанное в усадьбе оружие и припасы и ушли в тайгу.
Как только часовой сообщил, что из амбара все ушли с Тимофеем Кузнецовым во главе и с оружием в руках, тут же начальник ГПУ приказал своему небольшому отряду занять в усадьбе круговую оборону, где они и просидели до утра. На этой же усадьбе стояла баня, заполненная арестованными, но Тимофей не решился на такой риск, чтобы освободить собратьев.
Наутро тройка ГПУ пошла по домам со списком тех, кто числился неявившимся на призывные пункты и на вчерашнее собрание, где проходили аресты. Когда пришли в дом Филимона Мефодьевича Мартюшева, двоюродного брата Тимофея Кузнецова, тот сидел спокойно и чинил обувь. Сам он был полностью готов ко всякому случаю. Спокойно поприветствовал вошедших и пригласил их присесть на скамейку, а сам продолжал чинить обувь. Старший просил: «Вы будете Филимон Мартюшев?» Он ответил, что он Михаил: «Вы ошиблись, не в тот дом зашли». В ГПУ были осведомлены, что Михаил как последний сын Мефодия жил с отцом, поэтому спросили: «А где же ваш отец?» Он ответил, что отец работает в саду.
- Иди его позови.
Филимон спокойно накинул на плечи теплую тужурку, надел шапку и вышел как бы позвать отца. В сад был проход через сарай, где было много сена, стояла телега, на стене висела сбруя. В сене была спрятана винтовка. Он ее взял и по подсолнечным рядам огорода прошел никем не замеченным и скрылся в зарослях.
Через несколько минут чекисты догадались, что это был именно Филимон. Так ловко сумел он их обмануть.
Брат Филимона Михаил в эти дни был на пасеке в нескольких километрах от поселка Каменка. Он ничего не знал о случившемся в деревне, так как его престарелые родители жили на пасеке, а жена тоже с ним уезжала. Поэтому дома никого не было и никто его не предупредил, что творится в поселке. ГПУ поставило дозорных, и как только Михаил появился в своей ограде, ему не дали даже в дом зайти, а увели под конвоем к старосте, где заседала тройка. На допросе, угрожая, выпытывали, где находятся его братья Филимон и Ефим. Когда он сказал, что он только что приехал с пасеки и ничего не знает про братьев, ему тут же приписали, что он вернулся от группы Тимофея, чтобы узнать, что творится в поселке, и как шпиона начали его пытать и бить. Когда он увидел на своих руках и на груди висящие куски отбитого мяса, то понял, что живым эти звери его не выпустят, и стал готовиться достойно умереть. Пытка продолжалась почти до утра.
Когда его повели на расстрел, он едва мог стоять на ногах. Человек, которому было приказано пустить его в расход, взял его сзади за ремень и, толкая в спину, повел его по огороду к задней городьбе. Когда они были уже в конце огорода, человек тихо прошептал ему на ухо, чтобы он расстегнул ремень и убегал, а он будет стрелять вверх, а ремень останется в его руках как доказательство побега осужденного. О... как желание жить дает в такие минуты силы! Михаил, подталкиваемый палачом, едва переставлял ноги, а тут появились такое воодушевление и сила, едва он услышал обещающий жизнь шепот. Он немедленно расстегнул ремень и прыгнул в сторону, и одновременно раздался выстрел и крик палача, что Мартюшев совершил побег. Михаил через несколько прыжков упал в тыквенные заросли и ползком добрался до городьбы огорода. Человек все стрелял и кричал, призывая в погоню дежурных солдат. Зная, что за городьбой недалеко от огорода есть небольшое болотистое озерцо, довольно глубокое, Михаил, собрав последние силы, дополз до этого озера и опустился в него. На крик стрелявшего несколько всадников на конях с зажженными факелами на всем скаку кинулись в его направлении. Из темноты Михаилу было хорошо видно, как всадники приближаются, и он тихо, держась за береговые корни, погрузился с головой в воду.
Всадники, проверяя пространство вокруг озерца, несколько раз объехали озерцо, освещая его факелами, но болотистые подступы озерца не давали им подъехать к берегу, а густая трава на крутом бережке хорошо маскировала Михаила, и они его не обнаружили.
Раны сильно разъедало застойной илистой водой, но холодная вода не давала потерять сознание, а желание жить укрепляло волю и заставляло терпеть. Когда он убедился, что поблизости нет никого, он вылез из воды и, собрав последние силы, ушел на берег реки Уссури.
Утром, едва рассвело, дозорные отряда Кузнецова заметили еле двигающегося человека, шедшего в их направлении. Когда они незаметно подошли к нему ближе, то узнали своего человека, о котором их уже известили, что всю ночь он был на пытках, а утром расстрелян. Подхватив его под руки, увели в лагерь, где он пролежал несколько дней, оправляясь от ран и внутренней опухоли от сильных побоев. Каждая деревенская женщина перед родами делает настой из сорока целебных трав на самодельной медовухе. Это снадобье немного восстановило его здоровье, но отбитое, висевшее кусками мясо начало гноиться, и вся деревенская хитрость была не в силах чем-либо помочь. Требовалось срочное хирургическое вмешательство. В местные клиники не было смысла обращаться за помощью. Везде был контроль ГПУ. Решили немедленно переправить его за границу, в город Пограничная. Там был военный госпиталь Белой армии. На носилках тайными тропами за несколько дней Михаил был доставлен в этот госпиталь. Там был военный врач Николай Павлович Голубев, который уже был знаком нашим героям, когда Белая армия стояла в Приморье. Он был настоящий мясник, так как отступавшая Белая армия при частых боях давала неограниченное число раненых. Несмотря на недостаток медикаментов и госпитальных условий, ему приходилось прибегать к таким операциям, которые из-за своей сложности немыслимы были и в мирных условиях. Доктор Голубев сделал ему более тридцати операций за несколько месяцев, вырезая загнившие куски отбитого мяса и внутренние повреждения. Знакомый китаец-аптекарь, который при старой власти проживал в Спасске, а теперь открыл свою аптеку в Пограничной, сделал для него несколько бутылок китайского бальзама из разных трав, куда входили главные целебные компоненты - женьшень и панты. Так за три месяца Михаил был поставлен на ноги. Теперь он был злейшим врагом советской власти и при каждом случае неумолимым противником чекистов.
Отряд Тимофея Кузнецова состоял теперь из восьми человек. Это были: Тимофей Саввинович Кузнецов, его два брата, Иван и Федор Саввиновичи Мартюшевы, Симеон Зиновьевич Калугин, Михаил Мефодьевич Мартюшев и его два брата - Филимон и Евфимий Мартюшевы, и Иван Антонович Журавский.
Советская машина тем временем делала свою черную работу: шли поголовные аресты виновных и невиновных. В деревне Варпоховка многие были арестованы, в том числе и мой отец, Григорий Васильевич Мартюшев. Арестованные все были угнаны в Чугуевку, где к этому времени была построена большая тюрьма и стоял отряд чекистов.
В это время проходил сбор царской золотой и серебряной монеты, о которой было объявлено властями, что она исключается из обращения и ее должны сдать государству. Вот этот обоз в сопровождении небольшого отряда во главе с Никитиным и должен был доставить эти ценности в Спасск. Отряд Кузнецова был осведомлен, что первая обеденная остановка будет в пятнадцати километрах от Чугуевки на постоялом дворе. Партизаны подговорили там одного из постояльцев - украинца, дальнего родственника Ивана Журавского, чтобы по окончании обеда он погнал волов на пастбище, громко погоняя их, чтобы засада знала точное время окончания обеда. И вот послышалось: «Цобь! Цобь! Цобе!» Пора, пора! Это был условный знак. Бойцы отряда сразу заняли свои позиции в определенных местах и приготовились к бою.
Впереди шел конный разъезд из трех всадников, возглавляемый Никитиным, а следом шла подвода, которая везла несколько мешков серебряных и золотых монет.
Впереди был небольшой мост, где находился в засаде Иван Журавский, а остальные укрылись на возвышенных пригорках перед мостом. Когда передний разъезд подъехал к мосту, Никитин приказал заглянуть под мост, громко разговаривая и смеясь - что, мол, поди, какая-то засада может быть. Иван Журавский, слушая их разговор, решительно приготовился показать им, кто здесь находится. Когда чекист заглянул под мост, Иван выстрелил ему прямо в лоб разрывной пулей, которая разнесла ему весь череп, так что глаза выпали. Никитин крикнул подводе, чтобы она не останавливалась, а следовала за ними, и они пустились галопом наутек. Иван выскочил из-под моста, выстрелил вдогонку, сбил самого Никитина, а третий умчался за поворот дороги. Подвода с ценностями уже проскочила мост, но Иван дал еще выстрел вдогонку по лошадям, попал в мешок серебряных монет, они веером, словно брызги воды, полетели по сторонам, а коренная лошадь, как бы споткнувшись, упала на дорогу. Пристяжная дернула несколько раз, и телега перевернулась в канаву.
Задние верховые, когда услышали выстрелы впереди, хотели прийти на подмогу, но было уже поздно: задняя засада открыла по ним интенсивный огонь с тыла и весь отряд был перебит моментально - за исключением того, который был впереди и ушел.
Один из чекистов упал в канаву с простреленной головой, но был только контужен. Некоторых раненых достреливали, а проверяя этого, увидели, что у него глаз выпал, и решили, что он мертв. Когда все утихло, он пришел в сознание и смог добраться на попутной подводе до ближайшей деревни, где получил скорую помощь. Он остался жив, только потерял глаз.
Срочно было сообщено в Особый отдел ГПУ в Спасске о таком дерзком поступке бандитов. Немедленно был сформирован карательный отряд для поиска и уничтожения банды Тимофея Кузнецова.
Кто находился в чугуевской тюрьме, виновные и невиновные, все были расстреляны. Если бы мать и ее подруга не выручили накануне своих мужей, то и они пострадали бы со всеми. Теперь они решили больше не попадать под арест.
Опубликовано в: С.А. Зеньковский. Русское старообрядчество. Тома 1 и 2. М., 2009. С. 643-649
Фотографии русских старообрядцев сделаны японскими фотографами в 1930-х гг. в Маньчжурии.