Об очередных клише, касающихся индийской философии, и об их рецепции.
В одной из своих бесед, которые я недавно прослушал, Андрей Баумейстер как бы на полях упоминает индийскую философию, которая, по его словам. по преимуществу не была философией политической. И в этом он, безусловно, прав. Затем он упомянул, что-де некто ему рассказал, будто какое-то произведение индийской философии якобы "имеет сорок (!) истолкований", что делает его абсолютно неинтересным для практической жизни. И что эти трактаты якобы "темны и непонятны". "Ну кому нужны эти сорок истолкований?" Ну что ж, в данном случае Андрей Баумейстер, хотя и является профи-философом и прекрасным знатоком философии европейской, воспроизвёл, как то и полагается неспециалисту в философии индийской, целый букет довольно расхожих клише. Кажется, он там же, в одном ряду, упоминает и философию буддийскую.
Эти якобы "сорок разных истолкований", а также жалобы его информантов на "темноту индийских трактатов" меня позабавили. Я надеюсь, что многоуважаемый Андрей не рассердится, если я попробую кое-что прояснить, пока наскоро и отрывочно.
Начну с того, что то, что Андрей назвал "разными истолкованиями", скорее всего, имеются в виду разные комментарии, а не какие-то принципиально различные истолкования. Я, правда, не знаю ни одного значимого трактата по индийской философии, к которому бы сохранилось несколько десятков комментариев. Разве что Бхагавадгита, если собрать не только санскритские, но и всевозможные региональные комментарии на всех мыслимых индийских языках, возможно, что и соберёт столько. Но Гита - это не философский трактат в более узком смысле, а прежде всего произведение популярной религиозной мысли. И такое множество комментариев свидетельствует как раз не о его якобы неотмирности и запутанности, но о чрезвычайной актуальности этого произведения для индийского религиозно-философского гения, причём для представителей и адептов совершенно разных школ и направлений. В Индии в течение веков живёт обычно только то, что "wird rezipiert", то есть то, что постоянно изучается и, соответственно, переписывается.
Именно сверхопулярная и неизменно актуальная для Индии Гита - это произведение, которое с некоторыми оговорками можно было бы сравнить также и с трактатами стоиков, о которых Андрей Баумейстер рассказывает в своих лекциях. Гита - это как раз книга об активном и самоотверженном исполнении своего "гражданского" долга при любых обстоятельствах, без ожидания земной награды. Однако в ней имеется множество именно религиозно-философских обоснований этого императива.
Множество комментариев на Гиту можно сравнить скорее с бесчисленными истолкованиями библейских и особенно новозаветных книг теологами и просто приходскими священниками во время воскресных проповедей. Это актуализация некоей Вести во всех возможных её деталях и аспектах.
Что же касается комментариев на философские трактаты в боле узко-техническом смысле, как, например, на целую плеяду важных трактатов с проблематикой из области гносеологии, логики и диалектического агона, порождённых Ньяя-сутрами, буддийской школой Дигнаги-Дхармакирти, а также спорами найьяиков с буддистами, мимансаками, санкхьями т. д., то их мнимая "тёмность", все популярные представления об их "темноте" порождены двумя основными причинами. Это или плохие издания, изобилующие ошибками редакторов и переписчиков и поэтому трудные для адекватного понимания, либо, чаще всего, это вызвано недостаточным уровнем их понимания современными западными переводчиками, которые просто плохо владеют предметом и языком (санскритом или тибетским), делая невразумительнейшие переводы, которые некоторые из российских коллег по какому-то странному недоразумению презрительно называют "филологическими переводами".
Комментирование авторитетных базовых произведений (сутр или карик), а далее, сочинение комментариев на комментарии (и т. д.) - это одна из главных стратегий передачи философского, религиозного, да и вообще любого знаний в Индии согласно традиционным парадигмам. Другой такой стратегией является философский и религиозно-философский диспут. Ещё лучше, чем в самой Индии, эти две принципиальные стратегии сохранились в буддийском Тибете (с поправками на другой текстовый корпус), особенно в том, что касается философского диспута. Здесь следует иметь в виду, что в самой Индии многие из изначальных традиционных школ философского знания давно пресеклись как линии творческой, всё время дальше развиваемой мысли, оставив после себя более или менее известные трактаты и комментарии на них, за исключением навья-ньяи, которая жива и творчески развивается до наших дней. Зато в Тибете, где до 1950-го года было, практически, Средневековье, прекрасно сохранился институт философского диспута, который тибетские беженцы перенесли с собой в изгнание, где он и поныне прецветает.
Увы, "философские" не переводы даже, а вольные пересказы, в отличие от дословных "филологических", бывают нередко ещё хуже, так как основываются не столько на широкой начитанности в оригинальной санскритской философской литературе и основательнoм знакомствe с литературой исследователькой, сколько в не всегда критической опоре на имеющиеся английские переводы (скорее пересказы) этих трактатов индийцами. Когда целью ставится перевод наскоро больших объёмов текстового материала, в такие переводы неминуемо вкрадывaются неточности, ошибки и нелепости. Отюда и возникающее у неспециалистов представление о "темноте" произведений, в то время как это - всего лишь тёмные очки и спешка с книготворением, с лепкой, кройкой и шитьём всё новых книг недостаточно компетентного очередного "переводчика с санскрита".
P. S. И ещё, вдогонку. Среди любителей и романтиков, не знающих санскрита или знающих его крайне поверхностно, нередко ходят фантастические представление о "чрезвычайной многозначности каждого санкритского слова". Возможно, именно из этой белиберды растут ноги о якобы "сорока различных истолкованиях". На самом деле это, конечно, не так. У санскритских лексем действительно может быть множество контекстуальных переводов, однако хорошее понимание контекста и предмета конкретного трактата сужает эту якобы "многозначность" до разумных пределов ясного понимания всех значений или максимум двух-трёх допустимых синтаксических вариантов, имеющих смысл.
Эти якобы "сорок разных истолкований", а также жалобы его информантов на "темноту индийских трактатов" меня позабавили. Я надеюсь, что многоуважаемый Андрей не рассердится, если я попробую кое-что прояснить, пока наскоро и отрывочно.
Начну с того, что то, что Андрей назвал "разными истолкованиями", скорее всего, имеются в виду разные комментарии, а не какие-то принципиально различные истолкования. Я, правда, не знаю ни одного значимого трактата по индийской философии, к которому бы сохранилось несколько десятков комментариев. Разве что Бхагавадгита, если собрать не только санскритские, но и всевозможные региональные комментарии на всех мыслимых индийских языках, возможно, что и соберёт столько. Но Гита - это не философский трактат в более узком смысле, а прежде всего произведение популярной религиозной мысли. И такое множество комментариев свидетельствует как раз не о его якобы неотмирности и запутанности, но о чрезвычайной актуальности этого произведения для индийского религиозно-философского гения, причём для представителей и адептов совершенно разных школ и направлений. В Индии в течение веков живёт обычно только то, что "wird rezipiert", то есть то, что постоянно изучается и, соответственно, переписывается.
Именно сверхопулярная и неизменно актуальная для Индии Гита - это произведение, которое с некоторыми оговорками можно было бы сравнить также и с трактатами стоиков, о которых Андрей Баумейстер рассказывает в своих лекциях. Гита - это как раз книга об активном и самоотверженном исполнении своего "гражданского" долга при любых обстоятельствах, без ожидания земной награды. Однако в ней имеется множество именно религиозно-философских обоснований этого императива.
Множество комментариев на Гиту можно сравнить скорее с бесчисленными истолкованиями библейских и особенно новозаветных книг теологами и просто приходскими священниками во время воскресных проповедей. Это актуализация некоей Вести во всех возможных её деталях и аспектах.
Что же касается комментариев на философские трактаты в боле узко-техническом смысле, как, например, на целую плеяду важных трактатов с проблематикой из области гносеологии, логики и диалектического агона, порождённых Ньяя-сутрами, буддийской школой Дигнаги-Дхармакирти, а также спорами найьяиков с буддистами, мимансаками, санкхьями т. д., то их мнимая "тёмность", все популярные представления об их "темноте" порождены двумя основными причинами. Это или плохие издания, изобилующие ошибками редакторов и переписчиков и поэтому трудные для адекватного понимания, либо, чаще всего, это вызвано недостаточным уровнем их понимания современными западными переводчиками, которые просто плохо владеют предметом и языком (санскритом или тибетским), делая невразумительнейшие переводы, которые некоторые из российских коллег по какому-то странному недоразумению презрительно называют "филологическими переводами".
Комментирование авторитетных базовых произведений (сутр или карик), а далее, сочинение комментариев на комментарии (и т. д.) - это одна из главных стратегий передачи философского, религиозного, да и вообще любого знаний в Индии согласно традиционным парадигмам. Другой такой стратегией является философский и религиозно-философский диспут. Ещё лучше, чем в самой Индии, эти две принципиальные стратегии сохранились в буддийском Тибете (с поправками на другой текстовый корпус), особенно в том, что касается философского диспута. Здесь следует иметь в виду, что в самой Индии многие из изначальных традиционных школ философского знания давно пресеклись как линии творческой, всё время дальше развиваемой мысли, оставив после себя более или менее известные трактаты и комментарии на них, за исключением навья-ньяи, которая жива и творчески развивается до наших дней. Зато в Тибете, где до 1950-го года было, практически, Средневековье, прекрасно сохранился институт философского диспута, который тибетские беженцы перенесли с собой в изгнание, где он и поныне прецветает.
Увы, "философские" не переводы даже, а вольные пересказы, в отличие от дословных "филологических", бывают нередко ещё хуже, так как основываются не столько на широкой начитанности в оригинальной санскритской философской литературе и основательнoм знакомствe с литературой исследователькой, сколько в не всегда критической опоре на имеющиеся английские переводы (скорее пересказы) этих трактатов индийцами. Когда целью ставится перевод наскоро больших объёмов текстового материала, в такие переводы неминуемо вкрадывaются неточности, ошибки и нелепости. Отюда и возникающее у неспециалистов представление о "темноте" произведений, в то время как это - всего лишь тёмные очки и спешка с книготворением, с лепкой, кройкой и шитьём всё новых книг недостаточно компетентного очередного "переводчика с санскрита".
P. S. И ещё, вдогонку. Среди любителей и романтиков, не знающих санскрита или знающих его крайне поверхностно, нередко ходят фантастические представление о "чрезвычайной многозначности каждого санкритского слова". Возможно, именно из этой белиберды растут ноги о якобы "сорока различных истолкованиях". На самом деле это, конечно, не так. У санскритских лексем действительно может быть множество контекстуальных переводов, однако хорошее понимание контекста и предмета конкретного трактата сужает эту якобы "многозначность" до разумных пределов ясного понимания всех значений или максимум двух-трёх допустимых синтаксических вариантов, имеющих смысл.