Записки о понимании (1)
Я начинаю догадываться, почему покойного Зильбермана, известного в московских философских кругах старшего поколения как "Эдик", до сих пор рекламируют как великого знатока индийской философии и (как это и водится в России) -- как философского гения. Я сколько раз ни пытался подступиться к его книжкам, состоящим из текстового сумбура и произвольно выдуманного воляпюка с умно звучащими, но совершенно непонятными словечками, столько раз их с раздражением откладывал. Чего стоит одна из его центральных концепций, что "ортодоксальных даршан" в индийской философии именно типологически и должно быть шесть. Не больше, не меньше. Потому как определено это именно Ведами, "типологически", во как! Тем, что там из Вед эти даршаны якобы "разворачивается".
Всякому основательному историку индийской философии ясно, что этот основной тезис знаменитой книжки Зильбермана -- это такая доксографическая фантазия, да и сам термин "даршана" в специфическом значении "религиозно-/философская школa" относительно позднего происхождения. Но поди ж ты, никто так этот бред и не опроверг. Российские философы обычно не знают санскрита либо вообще, либо на том уровне, чтобы продуктивно и адекватно читать религиозно-философские трактаты и комментарии к ним в оригинале, без посредства английских приблизительных пересказов. Не говоря уже об основательной начитанности в этих оригиналах, как и в других жанрах древнеиндийской литературы.
То, что сам имярек санскрит знал лишь зачаточно, косвенно говорит факт его недолгого обучения у самоучки Смирнова (культуртрегерская роль которого в СССР как переводчика Махабхараты уникальна), их разрыв, а далее, как и положено российскому гению -- "всё сам", из воздуха. Работая при этом в Ашхабаде на метеостанции. Увы, в философском санскрите не получается "всё самому". Поэтому остаётся одно -- читать тексты "использованием английских переводов", сами эти переводы и -- умничать, надеясь на собственную начитанность, обычное для российских самоучек ощущение своей гениальности, всеядную прожорливость российского читателя-гуманитария и отсутствия у него профессионализма в предмете.
Собственно, почему я вдруг так разъярился? Прочитал во ВК отзыв одного университетского человека на видео киевского философа, профессора Андрея Баумейстера (которого я считаю замечательным мыслителем и талантливейшим преподавателем, открыв его для себя около года назад), ясно и доступно излагающего причины гибели западной цивлизации. Дескать, "всё верно объяснил, но поверхностно". А я вот (о ужас!) люблю, когда специалисты излагают чрезвычайно сложные вещи ясно, несложным языком, доступно, без нарочитой зауми, бредоподобного потока сознания и вычурности, свойственной профессиональным университетским философам.
У Зильбермана, несоменно, был яростный словесный напор, перед которым не мог бы устоять никакой профессиональный филолог и историк философии, гением себя не считающий, зато знающий, кроме концепций, ещё и множество частных фактов, в глобальные и ходовые концепции (вроде знаменитого "осевого времени" Ясперса) укладывающихся плохо. Вот это безудержное фонтанирование "идеями" и глобальными бездоказательными обобщениями (это то, что считается "глубиной"), претензия за каждым частным текстовым наблюдением мгновенно видеть "открытие", очень утомляет. Всякие "гаоны" хороши для Фейсбуков или традиционных кухонных ночных бесед под водку. Но не для кропотливого и, по сути, скучного прирастания в адекватном понимании предмета.
..................................................................
Точность и ясность в изложении концепций -- это не некий знак принадлежности. К чему? К условной группе "преподавателей", которые в мыслительном плане якобы вторичны, будучи движимы лишь прагматикой своего занятия, и противопоставляясь группе оригинальных "мыслителей", которые в России всегда стремятся к тому, чтобы считаться гениями, пусть даже непóнятыми, и непременно сумрачными.
Точность и ясность в изложении даже сложных вещей -- это абсолютно необходимое условие не только применения корректного мышления в педагогической ситуации, адекватного аудитории. Это непременное условие самого систематического мышления. Она не равнозначна простоте и, тем более, примитивности формы.
Сумбурная форма, то есть, по сути, бесформенность, безобразность (с двумя альтернативными ударениями) поток (квази)бредового сознания, основанного исключительно на ассоциативности отдельных частей -- это признак того, что перед нами нет сознательной рефлексии, но лишь спонтанное реагирование на внутренние или внешние побудители, пониженный уровень сознательного контроля. Эта реакция может быть на события во внешнем мире, когда мнящий себя гениальным мыслителем пишет нечто невразумительное. Или это мистические откровения, и тогда появляется андреевская "Роза Мира" (или миры Лавкрафта) и восторг публики от самого факта этой невразумительности, то есть причудливости формы и темноты содержания.
Поэтому-то индийские Упанишады -- это произведения нисколько не философские, но религиозно-мистические. И эти Упанишады сочинялись и передавались явно не для нас с вами. Между нами и ими -- огромное зияние в миросозерцании и мирочувствии. Никакие клоунские наряды, чётки из рудракши, охи и ахи не помогут современным эпигонам эту пропасть преодолеть. Самое большое, они помогут им раздуть чувство собственной значимости от самого факта (якобы) принадлежности к Традиции.
Пропасть эту несколько уменьшает многолетнее изучение ведийского языка, санскрита и всего огромного текстового корпуса, но практически позволить себе такое могу лишь очень немногие.
Изучение таких произведений (помимо знания языка), как Упанишады, состоит в безусловном доверии к ассоциативном цепочкам и медитации, то есть размеренном, повторяющем размышлении над этими цепочками. Например, что манас-ум выше индрий-чувств, а познавательная способность-буддхи "выше", т. е. главнее манаса, и т. д., и так вплоть до Духа-Пуруши, который комментирующий Калидасу Маллинатха, к примеру, идентифицирует с богом Брахмой.
Выражаясь строго технически, нет никакой "философии Упанишад", есть мистика Упанишад. Или, если угодно, с точки зрения etic perspective, пред-философия. Собственно философия начинается там, где на первое место выходит не смутные интуиции или яркие прозрения мистиков и аскетов, а возможность точного понимания другими мысли, сформулированной учителем или оппонентом. Даже если эта мысль и имеет в основном сотериологическую направленность. Там, где осознаётся проблематика познания, его адекватности или возможности его ошибочности, а логика постепенно всё более формализируется, становясь всё менее зависимой от того или иного религиозного субстрата.
Так, в Индии появляется полемика разных мыслительных кружков, ситуация диалектического агона, оттачивается точность, нюансированность в выражении продуктов систематического мышления, а также прагматика общепонятности его формы, апелляция к константам обыденного сознания, к фактам повседневного опыта, или, в крайнем случае, к авторитетным для всех религиозным текстам (шабда-прамана, агама или айтихья), а не к индивидуальному мистическому откровению, верифицировать которое крайне затруднительно или вовсе невозможно.
...............
Всякому основательному историку индийской философии ясно, что этот основной тезис знаменитой книжки Зильбермана -- это такая доксографическая фантазия, да и сам термин "даршана" в специфическом значении "религиозно-/философская школa" относительно позднего происхождения. Но поди ж ты, никто так этот бред и не опроверг. Российские философы обычно не знают санскрита либо вообще, либо на том уровне, чтобы продуктивно и адекватно читать религиозно-философские трактаты и комментарии к ним в оригинале, без посредства английских приблизительных пересказов. Не говоря уже об основательной начитанности в этих оригиналах, как и в других жанрах древнеиндийской литературы.
То, что сам имярек санскрит знал лишь зачаточно, косвенно говорит факт его недолгого обучения у самоучки Смирнова (культуртрегерская роль которого в СССР как переводчика Махабхараты уникальна), их разрыв, а далее, как и положено российскому гению -- "всё сам", из воздуха. Работая при этом в Ашхабаде на метеостанции. Увы, в философском санскрите не получается "всё самому". Поэтому остаётся одно -- читать тексты "использованием английских переводов", сами эти переводы и -- умничать, надеясь на собственную начитанность, обычное для российских самоучек ощущение своей гениальности, всеядную прожорливость российского читателя-гуманитария и отсутствия у него профессионализма в предмете.
Собственно, почему я вдруг так разъярился? Прочитал во ВК отзыв одного университетского человека на видео киевского философа, профессора Андрея Баумейстера (которого я считаю замечательным мыслителем и талантливейшим преподавателем, открыв его для себя около года назад), ясно и доступно излагающего причины гибели западной цивлизации. Дескать, "всё верно объяснил, но поверхностно". А я вот (о ужас!) люблю, когда специалисты излагают чрезвычайно сложные вещи ясно, несложным языком, доступно, без нарочитой зауми, бредоподобного потока сознания и вычурности, свойственной профессиональным университетским философам.
У Зильбермана, несоменно, был яростный словесный напор, перед которым не мог бы устоять никакой профессиональный филолог и историк философии, гением себя не считающий, зато знающий, кроме концепций, ещё и множество частных фактов, в глобальные и ходовые концепции (вроде знаменитого "осевого времени" Ясперса) укладывающихся плохо. Вот это безудержное фонтанирование "идеями" и глобальными бездоказательными обобщениями (это то, что считается "глубиной"), претензия за каждым частным текстовым наблюдением мгновенно видеть "открытие", очень утомляет. Всякие "гаоны" хороши для Фейсбуков или традиционных кухонных ночных бесед под водку. Но не для кропотливого и, по сути, скучного прирастания в адекватном понимании предмета.
..................................................................
Точность и ясность в изложении концепций -- это не некий знак принадлежности. К чему? К условной группе "преподавателей", которые в мыслительном плане якобы вторичны, будучи движимы лишь прагматикой своего занятия, и противопоставляясь группе оригинальных "мыслителей", которые в России всегда стремятся к тому, чтобы считаться гениями, пусть даже непóнятыми, и непременно сумрачными.
Точность и ясность в изложении даже сложных вещей -- это абсолютно необходимое условие не только применения корректного мышления в педагогической ситуации, адекватного аудитории. Это непременное условие самого систематического мышления. Она не равнозначна простоте и, тем более, примитивности формы.
Сумбурная форма, то есть, по сути, бесформенность, безобразность (с двумя альтернативными ударениями) поток (квази)бредового сознания, основанного исключительно на ассоциативности отдельных частей -- это признак того, что перед нами нет сознательной рефлексии, но лишь спонтанное реагирование на внутренние или внешние побудители, пониженный уровень сознательного контроля. Эта реакция может быть на события во внешнем мире, когда мнящий себя гениальным мыслителем пишет нечто невразумительное. Или это мистические откровения, и тогда появляется андреевская "Роза Мира" (или миры Лавкрафта) и восторг публики от самого факта этой невразумительности, то есть причудливости формы и темноты содержания.
Поэтому-то индийские Упанишады -- это произведения нисколько не философские, но религиозно-мистические. И эти Упанишады сочинялись и передавались явно не для нас с вами. Между нами и ими -- огромное зияние в миросозерцании и мирочувствии. Никакие клоунские наряды, чётки из рудракши, охи и ахи не помогут современным эпигонам эту пропасть преодолеть. Самое большое, они помогут им раздуть чувство собственной значимости от самого факта (якобы) принадлежности к Традиции.
Пропасть эту несколько уменьшает многолетнее изучение ведийского языка, санскрита и всего огромного текстового корпуса, но практически позволить себе такое могу лишь очень немногие.
Изучение таких произведений (помимо знания языка), как Упанишады, состоит в безусловном доверии к ассоциативном цепочкам и медитации, то есть размеренном, повторяющем размышлении над этими цепочками. Например, что манас-ум выше индрий-чувств, а познавательная способность-буддхи "выше", т. е. главнее манаса, и т. д., и так вплоть до Духа-Пуруши, который комментирующий Калидасу Маллинатха, к примеру, идентифицирует с богом Брахмой.
Выражаясь строго технически, нет никакой "философии Упанишад", есть мистика Упанишад. Или, если угодно, с точки зрения etic perspective, пред-философия. Собственно философия начинается там, где на первое место выходит не смутные интуиции или яркие прозрения мистиков и аскетов, а возможность точного понимания другими мысли, сформулированной учителем или оппонентом. Даже если эта мысль и имеет в основном сотериологическую направленность. Там, где осознаётся проблематика познания, его адекватности или возможности его ошибочности, а логика постепенно всё более формализируется, становясь всё менее зависимой от того или иного религиозного субстрата.
Так, в Индии появляется полемика разных мыслительных кружков, ситуация диалектического агона, оттачивается точность, нюансированность в выражении продуктов систематического мышления, а также прагматика общепонятности его формы, апелляция к константам обыденного сознания, к фактам повседневного опыта, или, в крайнем случае, к авторитетным для всех религиозным текстам (шабда-прамана, агама или айтихья), а не к индивидуальному мистическому откровению, верифицировать которое крайне затруднительно или вовсе невозможно.
...............