Заметки об особом стиле комментаторского санскрита
Занимающийся изучением санскритских схоластических трактатов и комментариев иногда сталкивается с тематической разбивкой текста, сделанной не автором, а издателем. Эта разбивка делается для большего удобства изучения. Такие отрывки иногда получают данные современным издателем-пандитом заголовки-"адхикары". Обычно они даются стандартным номинальным (именным) стилем. Как нам их понимать и переводить? Разберём несколько примеров из Майсорского издания 1969 г. Варадачарьи, считающегося наиболее полным и корректным. Также поразмышляем над тем, что такое перевод вообще, какой перевод может считаться плохим, а какой хорошим.
śāstrāṇām avaśyādhyeyatvam (p. 4, ed. Varadacharya)
Это дословно-вcпомогательный перевод, который некоторые российские коллеги по недоразумению насмешливо называют "филологическим". Я же называю его просто вспомогательным или промежуточно-вспомогательным:
„Обстоятельство (-tvam) необходимости изучения (-adhyeya-) непременным образом (avaśya-) шастр / традиционных систем экспертного знания / наук (śāstrāṇām)“.
В моей педагогической практике последних лет в качестве одной из "подпорок", т. е. условных впомогательных обротов-формул для перевода многочисленных санскритских абстрактных имён (существительных и т. д.), имеющих аффикс-окончание -tvam или -tā, я предлагаю "обстоятельство-", "то обстоятельство, что..." или "то, что...". Например, к слову putraḥ (сын) можно присоединить окончание/аффикс абстрактного имени и получится putratvam. Есть искушение переводить такие обороты русским абстрактным словом, в даннoм случае "сыновность". Такой перевод может в каком-то контексте и подойти, но чаще всего уводит семантически далеко в сторону, порождая отсутствующие в санскрите ассоциации.
Как, например, в "обычном" санскрите сказать: "Это сын"? saḥ putraḥ bhavati, или, с сандхи: sa putrо bhavati, или ещё проще: sa putraḥ. Конечно, при условии, что эта клауза - полноценное предложение, а не именное словосочетание "этот (только что упоминавшийся) сын".
В особом именном стиле, требующем "абстрактизации", та же самая мысль выражается следующим образом: tasya putratvam. Самоучка тут скорее всего переведёт нечто вроде "его сыновность", а иные назовут это почему-то "филологическим переводом", путая точный филолого-лингвистический анализ, т. е. ответственное отношение к точому пониманию семантики оригинала, и совершенно ненужный буквализм.
При этом подобный "рабский" перевод будет неверным и по принципиальным соображениям. tasya putratvam нельзя даже условно переводить "его сыновность", поскольку это законченное предложение, а не именное словосочетание. Точным вспомогательным переводом будет следующая громоздкая сложночитаемая конструкция: "Существует / имеет место обстоятельство егo бытия в качестве сына" или "Существует то обстоятельство, что он является сыном". Но имеет ли смысл пытаться передать на русском или любом другом европейском языке этот особый, уникальный стиль, нигде, кроме как в "научном" санскрите, не существующий?
Эту клаузу можно трансформировать следующим образом: tasya putratvāt. У нас получилась клауза обоснования, которая, однако, никогда не выступает в качестве самостоятельного высказывания. Многие преподаватели санскрита в наших западных университетах совершенно неправильно полагают такие высказывания законченными предложениями и называют (в данном случае) форму анафорического местоимения в генетиве tasya "логическим субъектом/подлежащим". В своё время меня тоже так учили, по сути, сбивая с толку. Дескать, такова особенность "шастрического стиля" или "научного" санскрита (wissenschaftliches Sanskrit).
Почему же многие воспринимают такие клаузы как самостоятельные предложения? Из-за неверного отношения к так называемым "дандам", то есть знакам препинания в виде палочек (॥ или ।), считая их эквивалентом нашей точки. Однако те, кто работали с индийскими рукописями, знают, что данды не эквиваленты нашим европейским точкам, но простo маркируют некую паузу. Это может быть точка, точка с запятой, запятая, тире или просто указание на то, что переписчик устал и пошёл выпить чаю, поставив данду там, где оторвал руку с кисточкой от пальмового листа, чтобы вернуться потом к этому же самому месту. Иначе говоря, в основе этого отношения к именным фразам лежит чистoе недоразумение.
Нигде фраза tasya putratvāt не будет выступать в качестве самoстoятельного высказывания, но -- лишь некоего обоснования того, o чём говорилось в предыдущем, главном предложении, непосредственно к нему примыкая. Поэтому интерпретировать эту клаузу можно как предложение придаточное или придаточную обoсновательную клаузу сложноподчинённого предложения.
Другой пример, уже реального предложение:
anityaḥ śabdaḥ । tasya kṛtakatvāt. Вспомогательный (а не "филологический"!) перевод:
"Звук (śabdaḥ) - невечный (anityaḥ), на основании обстоятельства (-tvāt) его (tasya) сделанности/сотворённости (kṛtaka-)" или: "Звук (śabdaḥ) невечен (anityaḥ) на том основании, что (-tvāt) он (tasya) был сделан/сотворён (kṛtaka-)".
Делаем перевод нормальный: "Звук невечен, поскольку он был (кем-то) произведён". Перевод "сотворён" может навести на ложную мысль о какой-то божественной онтологии звука, о якобы сотворённости его Богом. Хотя в данном диспуте вайшешиков (и/или найяиков) с мимансаками речь идёт всего лишь о звуке хлопка ладонями и о его, тем самом, онтологической случайности (с точки зрения сторонников индийской натурфилософии).
Возвращаясь к заголовку в издании Ньяяманджари, который выше был переведён дословно: śāstrāṇām avaśyādhyeyatvam. Как же всё-таки переводить этот заголовок смыслового раздела? Варианты могут быть разные:
1) Необходимость непременного изучения традиционных наук;
2) О необходимости непременно изучать традицинные системы экспертного знания;
3) О том, что следует обязательно изучать шастры.
Все три перевода, несмотря как на несколько разнящееся толкование важного термина śāstra, так и стиля (именногo или глагольного), будут как с "филологической" точки зрения, так и с точки зрения передачи семантической структуры, то есть смысла выскзывания, абслютно корректными, правильными, адекватными.
Итак, повторюсь -- нет никакой дихотомии: "филологический перевод" vs. перевод "философский"! Это разделение основано на непонимании некоторыми коллегами смысла перевода. Вместо этого можно сказать: есть перевод плохой (совершенно ошибoчный или же слишком буквальный), или же есть перевод хороший, адекватный, но разной степени качества.
Ещё примеры из издательских заголовков в Ньяяманджари, для закрепления:
prakārāntareṇa karaṇasvarūpanirūpaṇam (p. 37).
Дословно: „ Установление/изучение/рассмотрение (-nirūpaṇam) собственной (-sva-) формы (-rūpa-) инструмента/орудия (karaṇa-) посредством другого (-antareṇa) способа/образа (prakāra-)“.
Возмoжные переводы:
1) Рассмотрение природы [семантического фактора под названием] "инструмент" другим способом;
2) Исследование природы караки "карана" иным образом;
3) Рассмотрим сущность фактора "орудие" по-другому.
Как видим, переводы разнятся по форме и по деталям передачи на русский язык технического термина karaṇa, но все эти переводы верные. Спорить можно о стиле.
И последний пример:
pramātṛprameyayoḥ sādhakatamatvābhāvān na karaṇatvam.
Дословно:
"Не существует (na) факта (-tvam) [бытия в качестве] инструмента (karaṇa-) у субъкта достоверного познания (pramātṛ-), [а также] объекта достоверного познания (-prameyayoḥ) на основании / вследствии несуществования (-abhāvāt) обстоятельства (-tva-) [их обоих] наибольшей (-tama-) успешности в достижении цели (sādhaka-)".
Повторюсь ещё раз, для пущей ясности. Это не (!!!) "филологический" перевод, над которым следует посмеяться за его корявый буквализм и громоздкость, а всего лишь дословно-вспомогательный или условный, делаемый для удобства студентов. B обычном случае не должен войти в таком виде в научную статью, книгу или перевод. Однако такие переводы, увы, иногда (и даже не особо редко) встречаются в научных работах, а особенно в квалификационных работах некоторых индологов, учившихся у хороших филологов старой школы. В Вене мы с иронией называли этот искусственный стиль Indologendeutsch, то есть "немецким языком индологов", "индологическим немецким".
Иногда такого рода рабски-буквальные переводы, да ещё и испещрённые множеством скобок двух, а то и трёх типов, ещё называются "научными" и справедливо считаются неиндологами нечитаемыми. И здесь я буду настаивать на том, что это недоразумение. Всякого рода аннотации, а также научные или содержательные примечания лучше всего убрать в постраничные сноски или endnotes, не утяжеляя и так непростую задачу понимания древнего схоластического трактата.
Итак, варианты нормального перевода вышеуказанного заголовка:
1) Субъект и объект достоверного познания не являются инструментами познания, поскольку они не являютcя наиболее эффективными в достижении результата;
2) Субъект и объект познания не могут быть его средствами, поскольку они не обладают наивысшей эффективностью в его достижении.
Нормальный перевод ещё не означает того, что он легко читается и прост для понимания. Понимание любого философского текста, даже идеально переведённого, требует приложения особых умственных усилий, а также знания контекста.
…………………………………………………………………
Иллюстрирующая и оживляющая данное эссе картинка взята из СТАТЬИ о трагически погибшем несколько лет назад традиционном санскритском учёном Муни Джамбувиджая Джи. Его нельзя назвать в прямом значении пандитом, так как был не брахманом, а высокоучёным джайнским монахом. Покойный Муни отличался совершенно энциклопедическими знаниями в области традиционных санскритских наук, а также своими замечательными критическими изданиями уникальных древних философских текстов, вроде Вайшешикасутры с комментарием Чандрананды, а также с обширным комментарием Бхаттавадиндры, без которых непредставимо изучение шастр, в частности, индийской натурфилософии. Муни Джамбувиджая тесно сотрудничал в этом деле с западными индологами. Сам он был нищенствующим джайнским монахом и постоянно пребывал в движении. Ученики же возили вслед за ним тележки, нагруженные книгами и рукописями, поэтому его и называли "Передвижным Университетом". С его трагической и ужасной гибелью на дорогах Гуджарата под колёсами грузовика наука традиционная и академическaя потеряла совершенно невосполнимый кладезь необъятной традиционной учёности, понеся трагическую утрату. Я помню, как некоторые из моих коллег, знавшие святого Муни лично (а этот старец был действительно святым!), при известии о его гибели плакали...