Паки о филологическом делании как арджуна-вишада-йоге
1. Надоело пытаться вразумлять идиотов или психопатов (см. потоки агрессивного сознания, сиречь простыни комментариев к предыдущим постам в ЖЖ), которые, увы, составляют значительную часть потребителей переводов индийских текстов. Однако если отсеять подобных душевно неадекватных персонажей, не очень понятно, кто же тогда останется. Любители неотмирных курьёзов с чувством юмора и здравой долей самоиронии? Чаще всего одно другому противоречит. Обычно всякие западные или российские "мистики", помешанные на Индии, смертельно серьёзны, неся себя как драгоценную чашу с ещё более драгоценным вином, боясь свои тантры-фигантры расплескать. Разумеется, тантры-фигантры дают адепту уникальное субъективное ощущение своей космической значимости и чувство, что ты вась-вась лично с Богом или, к примеру, с Буддой. Увы, на поверку чаще всего оказывается, что это не златая чаша с фалернским вином, а жестяное деревенское "поганое" ведро с пахучими помоями, которое забыли вовремя вынести из покосившейся халупы и вылить в выгребную яму, поэтому оно и источает в комнате свои застарелые ароматы, приправленные жужжанием жирных зелёных мух (я имею в виду таких вот). Впрочем, как постоянно пишет многоучёный philtrius, "всё суета". Добавить тут нечего, и я того же мнения.
2. Пролистывая всякие крошечные публикации коллег прошлого в солидных бумажных журналах, озаглавленные Miscellanea или Varia, где высказываются какие-то инсайты по поводу той или иной этимологии санскритского слова или особенностей того или иного идиоматического оборота: понимаешь, что самое место подобных публикаций в наше время - какие-нибудь приватные научные блоги. Публиковать такое в наше время интернета в бумажных журналах - неоправданная трата бумаги. На бумаге можно опубликовать их все единожды, собрав за много лет в Kleine Schriften.
3. В качестве продолжающейся дискуссии с московским коллегой М. Д.: Никакой перевод не передаст субъективных переживания религиозного сознания, вообще никакой: ни точный филологический, ни вольный пересказ индийских пандитов. Никакой перевод не передасть звукопись иноязычной поэзии. Моё предложение: поэзию надо переводить скрупулёзно-точно, занудной прозой, но давать при этом подробный комментарий, а также давать запись традиционной рецитации. Последнее - как раз для передачи "бхавы" (эмоционального состояния, настроения). И всё равно у нас, евопейских, американских или российских читателей эта "бхава" будет другая, нежели у местных индийских бхактов или расиков, живущих в совершенно иной реальности. Это та самая бездна, которой не перешагнуть. Это надо понимать и с этим смириться.
4. Современные "верующие" потребители санскритского жития Чайтаньи и подобных санскритских произведений наверняка не будут разбираться ни в грамматических тонкостях, ни в нюансах вложенного автором смысла, зная санскрит явно недостаточно. Они будут эмоционально реагировать на отдельные слова и на эмоциональную рецитацию этого текста катхакой (традиционным сказителем), а не на заложенные в них мысли и теологические концепции. С другой стороны, если бы мысли не были важны, по крайней мере для сочинителей, имели бы место не правильно сочинённые санскритские тексты, но просто набор сигнальных слов. Однако это не так, именно поэтому уж если такие произведения переводить, то следует переводить прежде всего смысл, понимая невозможность передать эмоциональное состояние традиционного читателя (или, скорее, слушателя).
5. Авторы санскритских житий и иных текстов, в отличие от большинства своих нынешних читателей-простецов, для которых главное - религиозное настроение, создаваемое уже внетекстовыми средствами, были высокоучёными, книжными людьми. Уже сам факт использования санскрита говорит об этом. Санскрит в классической и средневекой Индии -- средство выражения высокой, книжной культуры. Читать переводы таких текстов для современного человека, тем более западной (или русской) культуры, и должно быть чрезвычайно трудно, - это не газеты. Сквозь них надо продираться, раздумывая над каждым словом.
6. Принципиальная проблема: текст может "работать в традиции" совершенно вне его исходного смысла, обрастая с течением времени массой всяких других вещей и последующих истолкований. Cоединить всё это в одном переводе трудно или даже вовсе невозможно. Это всё равно что вычитывать из библейских посетителей Авраама христианскую св. Троицу. Сам я остаюсь в специфических рамках санскритской традиции, которая занимается истолкованием санскритских же текстов. Это учёная традиция по определению, и никакие истолкования не должны идти против заложенной в тексте семантики. Видит ли их переводчкик-герменевт или не видит - это уже другой вопрос. Непонимание или неверное понимание является оборотной стороной попыток понять. Если нет санскритских комментариев, нужно исходить из самого текста и того, что можно вычитать из него с помощью историко-филологического подхода. Памятуя, что последнее - сильный аллерген, индикатор и т. д.
7. Решил: за argumenta ad hominem и типичное для многих российских юзеров хамство буду банить уже без предупреждения. Если считаете написанное тут глупостью, а автора идиотом, то и идите с богом мимо, умницы. Надоело пререкаться с орками и урками, пытаясь достучаться до их разума. А вот если имеются мысли разумного человека по предмету, тогда svāgatam.
8. На закуску для любителей - ещё одно филологическое примечание по поводу русских переводов Гиты. В самом начале второй главы Гиты, которая традиционно называется называется "санкхья-йога", следуя за первой главой, называемой в традиции "арджуна-вишада-йога", то есть "йога отчаяния Арджуны", читаем следующий перевод Смирнова самой первой шлоки: „Ему, охваченному состраданьем, с полными слёз глазами, скорбному, Мадхусудана тогда молвил слово“. В поэтическом переводе Семенцова читаем: "И когда потрясённый Партха так сидел, проливая слёзы, преисполненный состраданья, - ему молвил убийца Мадху". Смотрим в оригинал: taṃ tathā kṛpayāviṣṭam, aśrupūrṇākulekṣaṇaṃ / viṣīdantam idaṃ vākyam, uvāca madhusūdanaḥ // В композите-бахуврихи „aśru-pūrṇa-ākula-īkṣaṇaṃ“ Б. Л. Смирнов здесь вновь не увидел специфичности словечка ākula-, которое, помимо значения, идентичного слову pūrṇa- (полный), может ещё иметь значение "беспокойный". То есть Кришна обращается к Арджуне, "глаза которого полны слёз и беспокойно бегают", а не просто "полны слёз". Подобное прочтение подтверждается комментарием Анандагири,* который глоссирует наш композит как aśru-vyāpta-tarala-akṣam (arjunam). То есть ākula- передаётся в комментарии как tarala-, "дрожащий, беспокойный, бегающий". Ни Смирнов, ни Семенцов не увидели этого нюанса, как нельзя лучше передающий особенности эмоционального состояния отчаявшегося Арджуны.
Любопытно, что прабхупадовский вариант "Гиты, как она есть" также не заметил этого нюанса, дав перевод: "Санджая сказал: Увидев, что Aрджуна охвачен состраданием и скорбью, а глаза его полны слез, Мадхусудана, Кришна, произнес такие слова"; передав часть композита "ашру-пурна-акула" просто как "полные слез". Зато опубликованный в Gita Press не во всём очень точный английский перевод Jayadayal Goyandhka этот нюанс как раз передал совершенно верно: "Sanjaya said: Shri Krishna then addressed the following words to Arjuna, who was as mentioned before, overwhelmed with pity, whose eyes were filled with tears and AGITATED, and who was full of sorrow".
Таков нюанс филологичeски строгого прочтения лишь одной шлоки, которое исходит из знания грамматики и семантики, но и учитывает понимание древней комментаторской традиции, подразумевающей умение читать и понимать комментарии, что одно предполагает много лет обучения.
Нужно ли подобное скрупулёзное углубление во все эти нюансы потребителям переводов с санскрита? Вопрос не к филологу-историку, а к совести и разуму тех, что мнят возможным читать такие непростые тексты бегло, по диагонали. Филолог-историк и исследователь не был бы таковым, если бы подобные нюансы игнорировал. Однако понятно, что для подавляющего большинства наших современников, живущих, как заметил Г. Гессе, в "фельетонную эпоху", такое делание, как и само бытие филолога в качестве филолога, представляется непонятным и курьёзным анахронизмом. Однако, как заметил великий санскритский поэт-классик, jānanti te kim api, tān prati naiṣa yatnaḥ: "Они ничего не понимают; это наше усилие предпринимается не ради них".
UPD: *) Комментарий Мадхусуданы (मधुसूदनीव्याख्या) глоссирует этот композит следующим образом: aśrubhiḥ pūrṇe ākule darśanākṣame cekṣaṇe yasya tam, "тот, у которого полные слёз, а также бегающие/дрожащие, т. е. неспособные (ясно) видеть глаза, ему (сказал)". Ему же следует явно зависимый о него комментарий भाष्योत्कर्षदीपिका.
2. Пролистывая всякие крошечные публикации коллег прошлого в солидных бумажных журналах, озаглавленные Miscellanea или Varia, где высказываются какие-то инсайты по поводу той или иной этимологии санскритского слова или особенностей того или иного идиоматического оборота: понимаешь, что самое место подобных публикаций в наше время - какие-нибудь приватные научные блоги. Публиковать такое в наше время интернета в бумажных журналах - неоправданная трата бумаги. На бумаге можно опубликовать их все единожды, собрав за много лет в Kleine Schriften.
3. В качестве продолжающейся дискуссии с московским коллегой М. Д.: Никакой перевод не передаст субъективных переживания религиозного сознания, вообще никакой: ни точный филологический, ни вольный пересказ индийских пандитов. Никакой перевод не передасть звукопись иноязычной поэзии. Моё предложение: поэзию надо переводить скрупулёзно-точно, занудной прозой, но давать при этом подробный комментарий, а также давать запись традиционной рецитации. Последнее - как раз для передачи "бхавы" (эмоционального состояния, настроения). И всё равно у нас, евопейских, американских или российских читателей эта "бхава" будет другая, нежели у местных индийских бхактов или расиков, живущих в совершенно иной реальности. Это та самая бездна, которой не перешагнуть. Это надо понимать и с этим смириться.
4. Современные "верующие" потребители санскритского жития Чайтаньи и подобных санскритских произведений наверняка не будут разбираться ни в грамматических тонкостях, ни в нюансах вложенного автором смысла, зная санскрит явно недостаточно. Они будут эмоционально реагировать на отдельные слова и на эмоциональную рецитацию этого текста катхакой (традиционным сказителем), а не на заложенные в них мысли и теологические концепции. С другой стороны, если бы мысли не были важны, по крайней мере для сочинителей, имели бы место не правильно сочинённые санскритские тексты, но просто набор сигнальных слов. Однако это не так, именно поэтому уж если такие произведения переводить, то следует переводить прежде всего смысл, понимая невозможность передать эмоциональное состояние традиционного читателя (или, скорее, слушателя).
5. Авторы санскритских житий и иных текстов, в отличие от большинства своих нынешних читателей-простецов, для которых главное - религиозное настроение, создаваемое уже внетекстовыми средствами, были высокоучёными, книжными людьми. Уже сам факт использования санскрита говорит об этом. Санскрит в классической и средневекой Индии -- средство выражения высокой, книжной культуры. Читать переводы таких текстов для современного человека, тем более западной (или русской) культуры, и должно быть чрезвычайно трудно, - это не газеты. Сквозь них надо продираться, раздумывая над каждым словом.
6. Принципиальная проблема: текст может "работать в традиции" совершенно вне его исходного смысла, обрастая с течением времени массой всяких других вещей и последующих истолкований. Cоединить всё это в одном переводе трудно или даже вовсе невозможно. Это всё равно что вычитывать из библейских посетителей Авраама христианскую св. Троицу. Сам я остаюсь в специфических рамках санскритской традиции, которая занимается истолкованием санскритских же текстов. Это учёная традиция по определению, и никакие истолкования не должны идти против заложенной в тексте семантики. Видит ли их переводчкик-герменевт или не видит - это уже другой вопрос. Непонимание или неверное понимание является оборотной стороной попыток понять. Если нет санскритских комментариев, нужно исходить из самого текста и того, что можно вычитать из него с помощью историко-филологического подхода. Памятуя, что последнее - сильный аллерген, индикатор и т. д.
7. Решил: за argumenta ad hominem и типичное для многих российских юзеров хамство буду банить уже без предупреждения. Если считаете написанное тут глупостью, а автора идиотом, то и идите с богом мимо, умницы. Надоело пререкаться с орками и урками, пытаясь достучаться до их разума. А вот если имеются мысли разумного человека по предмету, тогда svāgatam.
8. На закуску для любителей - ещё одно филологическое примечание по поводу русских переводов Гиты. В самом начале второй главы Гиты, которая традиционно называется называется "санкхья-йога", следуя за первой главой, называемой в традиции "арджуна-вишада-йога", то есть "йога отчаяния Арджуны", читаем следующий перевод Смирнова самой первой шлоки: „Ему, охваченному состраданьем, с полными слёз глазами, скорбному, Мадхусудана тогда молвил слово“. В поэтическом переводе Семенцова читаем: "И когда потрясённый Партха так сидел, проливая слёзы, преисполненный состраданья, - ему молвил убийца Мадху". Смотрим в оригинал: taṃ tathā kṛpayāviṣṭam, aśrupūrṇākulekṣaṇaṃ / viṣīdantam idaṃ vākyam, uvāca madhusūdanaḥ // В композите-бахуврихи „aśru-pūrṇa-ākula-īkṣaṇaṃ“ Б. Л. Смирнов здесь вновь не увидел специфичности словечка ākula-, которое, помимо значения, идентичного слову pūrṇa- (полный), может ещё иметь значение "беспокойный". То есть Кришна обращается к Арджуне, "глаза которого полны слёз и беспокойно бегают", а не просто "полны слёз". Подобное прочтение подтверждается комментарием Анандагири,* который глоссирует наш композит как aśru-vyāpta-tarala-akṣam (arjunam). То есть ākula- передаётся в комментарии как tarala-, "дрожащий, беспокойный, бегающий". Ни Смирнов, ни Семенцов не увидели этого нюанса, как нельзя лучше передающий особенности эмоционального состояния отчаявшегося Арджуны.
Любопытно, что прабхупадовский вариант "Гиты, как она есть" также не заметил этого нюанса, дав перевод: "Санджая сказал: Увидев, что Aрджуна охвачен состраданием и скорбью, а глаза его полны слез, Мадхусудана, Кришна, произнес такие слова"; передав часть композита "ашру-пурна-акула" просто как "полные слез". Зато опубликованный в Gita Press не во всём очень точный английский перевод Jayadayal Goyandhka этот нюанс как раз передал совершенно верно: "Sanjaya said: Shri Krishna then addressed the following words to Arjuna, who was as mentioned before, overwhelmed with pity, whose eyes were filled with tears and AGITATED, and who was full of sorrow".
Таков нюанс филологичeски строгого прочтения лишь одной шлоки, которое исходит из знания грамматики и семантики, но и учитывает понимание древней комментаторской традиции, подразумевающей умение читать и понимать комментарии, что одно предполагает много лет обучения.
Нужно ли подобное скрупулёзное углубление во все эти нюансы потребителям переводов с санскрита? Вопрос не к филологу-историку, а к совести и разуму тех, что мнят возможным читать такие непростые тексты бегло, по диагонали. Филолог-историк и исследователь не был бы таковым, если бы подобные нюансы игнорировал. Однако понятно, что для подавляющего большинства наших современников, живущих, как заметил Г. Гессе, в "фельетонную эпоху", такое делание, как и само бытие филолога в качестве филолога, представляется непонятным и курьёзным анахронизмом. Однако, как заметил великий санскритский поэт-классик, jānanti te kim api, tān prati naiṣa yatnaḥ: "Они ничего не понимают; это наше усилие предпринимается не ради них".
UPD: *) Комментарий Мадхусуданы (मधुसूदनीव्याख्या) глоссирует этот композит следующим образом: aśrubhiḥ pūrṇe ākule darśanākṣame cekṣaṇe yasya tam, "тот, у которого полные слёз, а также бегающие/дрожащие, т. е. неспособные (ясно) видеть глаза, ему (сказал)". Ему же следует явно зависимый о него комментарий भाष्योत्कर्षदीपिका.