О йоге речи и различных дискурсах: в качестве примечания к одному учебному переводу
В ФБ कुत्रचित् был выложен перевод одного маленького абзаца из недавно вышедшей написанной на санскрите книги известного (или, скорее, распиаренного) на Западе бенаресского пандита Вагиша Шастри об изобретённой им "йоге речи". Этот бенаресский шастрин, занимавший в своё время пост ректора Санскритского университета им. Сампурнананды, очень популярен в определённой среде западных и российских индоманов своим неакадемическим, вдохновляющим начинающих западных искателей "мистическим" подходом к изучению санскрита. Подход этот основан на традиционном индийском нарративе о "мистическом совершенстве" санскрита как "божественного языка". Согласно этому нарративу, само изучение санскрита, проводимое надлежащим образом, может быть мощным средством достижения мистическеского совершенства и способно нести определённые духовные плоды.
Теоретической основой этого является представление о подъёме мистической внутренней "змеиной силы" (кундалини), осуществляемой с помощью должной артикуляции санскритских фонем. Представление о силе "кундалини" и её подъёме находим в различных учениях, связанных с йогой. Ср. знаменитую книгу о силе "кундалини" английского исследователя, писавшего под псевдонимом Артур Авалон, свободно доступную на "Архиве", ставшую классическим трудом первопроходца, положившим начало академического изучения на Западе индийского эзотеризма.
Моё отношение к Вагишу Шастри и его деятельности несколько амбивалентно, при всём искреннем почтении к этому действительно глубоко знающему санскрит пожилому джентельмену. С одной стороны, популяризация санскрита не может меня лично не радовать. С другой стороны, налицо распространение традиционных премодерных нарративов без должной рефлексии над ними именно как над явлениями премодерной теологии, которая с готовностью и даже c фанатизмом берётся на вооружение индийскими националистами в их чисто идеологических играх и проявлениях нового властного дискурса.
Разумеется, подобной рефлексии я не стал бы ожидать от самого пандита Вагиша, для которого его традиционное мировоззрение вполне естественно и органично. Однако от европейцев и россиян хотелось бы ожидать меньше восторженных ахов и больше непредвзятых размышлений. Впрочем, можно ли от них этого ожидать? Вероятно, здесь я неоправданно меряю по себе, полагая, что любые востоги (как, кстати, и ругань или проклятия) мешают подлинному плодотворному размышлению.
Постколониальная хиндутва, в ролевые игры которой с готовностью включаются и активно инструментализируются неакадемические или полуакадемические индоманы и романтики-искатели из западного мира (включая сюда, разумеется, и адептов из России, обычно не страдающих ни излишней образованностью, ни чрезмерной терпимостъю), имеет своими неприятными последствиями не только всплеск индусского фанатизма и религиозной ненависти к инакомыслящим, но и конкретные погромы вполне идеологически нейтральных академических институций, таких как разгром уникальной библиотеки санскритских рукописей Института в Пуне, учинённый индусскими националистами, а также запугивание, насилие в адрес академических учёных и всемерное их шельмование (как в случае г-на Мальхотры, развязавшего целую идеологическую войну против академической индологии и её лучших представителей).
Мне приходилось общаться с некоторыми из европейских учеников бенаресского санскритиста. У некоторых было очень неплохо поставлено произношение санскритских звуков, чему пандит Вагиш Шастри, очевидно, уделяет особое внимание, принимая во внимание его учение о мистическом характере фонем санскрита. Кстати, это именно тот аспект изучения древнеиндийского языка, который de facto хуже всего поставлен в западных санскритологических институциях. Увы, я не заметил особой глубины знания этими учениками санскритской грамматики или их широкой начитанности в санскритской словесности. По-видимому, никакая "вагйога" и восторженное почитание её основателя не заменит скучной необходимости в течение очень многих лет и даже десятилетий зубрёжки правил санскритской грамматики, изучение трактатов по разным её аспектам, а также широкой начитанности в различных других текстах.
Печальный факт состоит, однако, ещё и в том, что лишь очень немногие люди по практическим обстоятельствам своей жизни способны посвятить львиную долю своего времени и ежедневные усилия совершенствованию в санскрите и изучении памятников словесности на этом замечательном языке.
Я понимаю, что всё вышеизложенное едва ли изменит отношение к санскриту и его изучению в среде тех, кого бы я осторожно и деликатно назвал "индофриками", безапелляционно с идеологических позиций отвергающими любую научную рефлексию, да и вообще научный подход к знанию, каковой подход у них заменён нерассуждающей преданностью идеологемам и всякого рода "духовной скрепоносности". Поэтому мои рассуждения здесь обращены к тем немногим людям, которых можно было бы назвать разумными и духовно трезвыми (увы, эпитет "разумный" имеет в нынешнем русскоязычном узусе почти что статус пейоратива, где невысказанным дополнением является эпитет "ВСЕГО ЛИШЬ разумный"). Идеологии и связанные с ними всё упрощающие лозунги в наши окаянные времена сделались более важными и вдохновляющими, нежели вдумчивые рассуждения на сложные темы, допускающие различные возможности истолкования и оставляющие при этом индивиду личную свободу, без насилия над его разумом и волей.
Возвращаясь к упомянутому в начале заметки переводу неким учащимся небольшого абзаца из книжки пандита Вагиша Шастри. После того, как я взглянул на отрывок и его перевод поближе, а не только вскользь, совесть не позволила оставить этот переведённый абзац без каких-либо комментариев, поскольку в нём есть существенные ошибки, а прямое комментирование не было возможным.
इह संजायते स्थूलतत्त्वेभ्यः सूक्ष्मतत्त्वानि प्रति यात्राया उपक्रमः। पृथ्वीतत्त्वसमाश्रितस्य वपुषो नम्यता भवति हठयोगसाहाय्येन ।
योगासनान्यसुभिर्ध्यानेन च सार्धमेवाभ्यस्यन्ते। तत्र कानिचन तु प्रत्यग्राणि यथा वाग्योगमुद्रेति।
iha saṃjāyate sthūlatattvebhyaḥ sūkṣmatattvāni prati yātrāyā upakramaḥ. pṛthvītattvasamāśritasya vapuṣo namyatā bhavati haṭhayogasāhāyyena. yogāsanāny asubir dhyānena ca sārdham evābhyasyante. tatra kānicana tu pratyagrāṇi yathā vāgyogamudreti.
Выложенный учебный перевод:
"Здесь возникает движение от грубых элементов к тонким и наоборот. И что тело образуется элементом земли устанавливается с помощью хатха-йоги, которая заключается в сочетании йогических поз, пранаям и медитаций, и там также имеются некоторые новые практики, как, например, вагйогамудра."
Если выпустить принципиальную проблематику однозначной передачи по-русски таких терминов санкхьи, как "таттва" (который здесь передан как "элемент"), а также "дхьяна", "мудра" и некоторых других, перевод данного отрывка, дополненный ещё не переведёнными вводными предложениями (ср. на фотографии текста), мог бы выглядеть примерно так:
"Теперь начинается практическая часть учения о йоге речи. Практическая часть излагается* после изложения теоретической части. В нашем мире возникает последовательность движения от грубых элементов к тонким. Подчинение тела, в котором пребывает элемент земли, осуществляется при помощи хатха-йоги. Йогические же позы практикуются в сопровождении различных типов дыхания** и медитации, но при этом некоторые (из них) - совершенно новые, как например мудра йоги речи."
* досл. "проявляется, делается очевидной";
** вероятно, имеются в виду упражнения по т. н. "пранаяме", регулированию дыхания, в основе которого лежат архаичные представления индийской натурфилософии о различных типах дыхания (числом до пяти, выполняющих в организме разные функции), эквивалентных "жизненной силе".
Текст может быть сколь угодно сложным и даже тёмным по содержанию. Однако непременным залогом его адекватного понимания и успешной интерпретации является чёткое понимание синтаксической структуры: подлежащее (S), сказуемое (P) и затем уже все остальные члены предложения, зависящие от них. Поэтому структура первого предложение, etc.:
S. upakramaḥ; P. saṃjāyate;
S. namyatā; P. bhavati (альтернативное истолкование синтаксиса этого предложения было бы следующее: S. (upakramaḥ) P. namyatā bhavati, но я не думаю, что оно даёт хороший содержательный смысл. Однако теоретически возможные варианты всегда следует рассматривать и просчитывaть);
S. yogāsanāni; P. abhyasyante;
S. kāni cana (yogāsanāni); P. pratyagrāṇi.
Как мы видим, различное понимание синтаксической структуры может давать различную интерпретацию оригинала. Однако альтернативные, синтаксически и семантически возможные интерпретации следует отличать от явно ошибочных. Дискуссии о содержательных нюансах, касающихся того, переводить ли, например, термин "дхьяна" как "созерцание", "медитация" или "прозрение", переводить ли как-то или вообще не переводить термин "мудра", как именно лучше перевести здесь термин санкхьи "таттва" и т. п., должны следовать лишь после корректного понимания синтаксических структур.
satyam eva jāyate!