Экзорцизм: o символических инсценировкax и о культурной памяти
Споры, в очередной раз переводящие попытки осмысления факта нынешнего очередного спонтанного демонтажа памятников большевицкой поры в Украине в области то ли политики, то ли культурной эстетики, бьют мимо цели. Конечно, как всякий общественный перформанс, затрагивающий чувствительные душевные струнки у значительной части населения - those concerned - это действие в том числе и политическое, поскольку политика, по определению, делается жителями полиса, а не только диктаторами, как в некоторых странах.
Однако с точки зрения культурологического суждения эти действия - как бы к ним ни относиться - перформанс, прежде всего, культурной памяти. Демонтаж монументальных памятников - это совсем не то же самое (или, вернее, не совсем то же самое), что вымарывание старых фотографий, вырывание страниц из учебников и запрет на упоминание в доме имён бывших друзей, ставших волею обстоятельств врагами.
Важные исторические фотографии, кто бы на них ни был изображён, можно (и нужно!) хранить в архивах, доступных любому человеку, и прежде всего исследователям. Фотографии беспристрастно свидетельствуют о прошлом, каким бы это прошлое ни было, славным, "обычным" или позорным. Тем более что подобные нравственно-эстетические оценки тоже напрямую зависят от господствующей общественной культурной памяти. Таким же объективным свидетельством является знание об исторических фактах и их письменное или иное (аудио- и видео-) фиксирование, доступное для последующей интерпретации.
Монументальные памятники и всякие там памятные таблички далеко не беспристрастны или объективны. Сам факт их наличия - это свидетельство не только того, что с теми или иными историческими деятелями связана "политическая материя" той или иной местности или государственного образования. Это, прежде всего, факт БЛАГОДАРНОЙ и/или НАЗИДАТЕЛЬНОЙ памяти, то есть не объективный исторический факт, а символическая инсценировка (performance) культурной памяти общества, призванная не (просто и не столько) вызывать воспоминания о прошлом, каково бы оно ни было, но символически конструировать его общественную оценку. Это "конструирование прошлого", его "теологизация", является одновременно и идеалистической историософской конструкцией, закрепляющей общественную телеологию, то есть намечающей символические координаты для будущего того или иного социума.
Само наличие и обилие монументальных памятников большевистской поры в РФ, всепронизанность российской топонимики именами революционеров, бомбистов и прочих убийц делает нынешнее российское государство не только политическим правопреемником СССР, но его прямым культурным наследником и мутантом. В то же время повсеместный демонтаж в Германии и Австрии памятников, посвящённых нацистским вождям, обновление топонимики, переименование всех этих "Adolf Hitler Platz", "Dr.-Josef-Goebbels-Straße" и "Hermann-Göring-Straße", хоть и не искоренило саму возможность возникновение симпатий к определённым идеологиям в сердцах некоторых людей (в Европе явных маргиналов), но коренным образом изменило вектор общественого развития, сделав Германию и Австрию отнюдь не "правопреемниками Третьего Рейха", но сотворив совершенно новую политичесую реальность.
Мне приходилось неоднократно слышать в своё время от С. С. Аверинцева, что в советское время "сознание большинства людей было атеистическим, а подсознание всё ещё христианским". Эту психоанализирующую оценку, отнесённую к нынешним временам, следует, вероятно, перевернуть с ног на голову. Теперь внешнее (идеологическое) сознание у российского общества как бы христианское, но вот подсознание являет собой полный метафизический и нравственный хаос, и условно назвать его лучше даже не атеистическим или там "языческим", а ёмко-многозначным словом "советское", переведя это последнее обозначение (а равно и словечко "совок", обозначающего носителя подобного типа сознания) из области пейоративного субъективно-оценочного клише и экспрессивной инвективы в область культурологии с её антропологическими, мировоззренческими категориями.
Исходя из этого, понятно, что для "совкового* типа" [*как сказано выше, "совок" для моих рассуждений здесь - не инвектива, а категория культурологического oписания] культурного конструирования общественной памяти, абсолютно преобладающего как в нынешних границах РФ, так и среди "русскоязычного" населения бывших суб-субъектов и сателлитов СССР, характерно трепетное, благоговейное отношение к любой символике, связанной с СССР и большевицким наследием. Можно считать, что великий социальный эксперимент красных по выведению нового культурно-антропологического типа, "советского человека", несомненно, увенчался успехом.
В нынешней Российской Федерации, даже если доклад произносит православный митрополит (благодарность моему почтенному многоoсведомлённому в церковных материях френду kalakazo за ролик), то, с точки зрения наблюдателя-культуролога, его устами вещает не столько христианский пастырь в идеализированном "вневременном" значении этого слова (в том значении, какое могло бы сюда вкладывать нормативное богословское понимание), но превратившийся в столь же как бы вневременный, особый культурологический тип - председатель райкома, профкома или иной высокий функционер КПСС или КГБ. Человек, менее привыкший категоризировать явления в терминах культурной антропологии, но скорее оперировать метафорами, мог бы сказать, что это такой мгновенно, интуитивно узнаваемый "советский дух", напоминающий удушающее серное дуновение из преисподней, вселяющее в слушателя тоску и клаустрофобический ужас. И в этой экспрессивной оценке он будет, несоменно, по-своему прав. Впрочем, данную мутацию в своё время художественно изобразил Дж. Оруэлл в своей "Animal Farm".
В свете вышеизложенного размышления можно заметить, что в нынешних условиях военной и "культурной" (вещание российских телеканалов) агрессии РФ в Украине, как не столь давно прошедший лениноповал, так и недавние акции по демонтажу памятников большевицкой поры, явившиеся своего рода перформативным сопровождением принятия ВР Украины закона о запрете тоталитарных символик, являются прежде всего символическими инсценировками культурной памяти, альтернативной культурной памяти СССР и "совков". Это попытка символически наметить новую систему общественных координат, силой оторваться от советского "мегадискурса", продолжающего активно жить в подсознании большинства жителей РФ, а в последние годы и активно воскрешаемом в их сознании, определяющем сознание и ориентиры всего российского общества.
Понятно, что такой советский дискурс, до сих пор свойственный, вероятно, и многим прежде всего "русскоязычным" жителям восточной Украины, с необходимостью ностальгирующий по деятелям с кличками Lenin, Stalin и их соратникам, не может не воспринимать демонтаж своих истуканов иначе, чем "вандализм". Воспринимать же эти акты как конструирование именно альтернативной культурной памяти мешает, помимо эмоциональной (истерической) реакции "совков", также и чисто советское понимание культуры как "культурности", то есть личной вежливости, чтения книг, хождения в театр и прочих стереотипов "культурного человека" - всего того, что прагматически называется на немецком языке как Kulturkonsum.
Такой стереотипный "культурный человек" не посмеет "надругаться" над памятниками, георгиевскими ленточками и иными знаками определённой цивилизационной принадлежности. Здесь же надлежит заметить, что сама фразеология, сопровождающая негативные оценки лениноповала ("надругательство", "кощунство", - это помимо стандартных обвинений в "вандализме") указывает на то, что затронута глубокая эмоциональная, для определённых слоёв населения сакральная, подлинно религиозная сфера, окружённающая область mysterium tremedum et fascinans густой изгородью из табу и регламентированного речевого кода.
Другой категорией стандартной "культурной апелляции" (см. по-немецки Appell) "совков" и платных или добровольных "сетевых троллей" в адрес разрушителей символов советской культурной памяти является ритуализированная насмешка в якобы несостоятельности экономических последствий таких действий. Эти насмешки проистекают, на мой взгляд наблюдателя, именно из глубинного непонимания сути происходящего.
Подобного рода символическое действие следует рассматривать именно как "теологическую" инсценировку будущих очень серьёзных общественных (или личных) изменений, как формульное выражение интенции. Такого же точно рода символическими перформансами будущего коренного изменения, проистекающего из сознательной интенции, сопряжённой с активным волением общественных групп, было свержение большевиками и массами их сторонников церковных колоколов и крестов. К чему это привело in the long run, мы все прекрасно знаем. Из той же категории - символическое "отречение от Сатаны и всех дел его" во время обряда обновления обетов крещения и символического экзорцизма в Пасхальную ночь или облачение новопостригаемого или дающего свои первые/окончательные обеты инока в монашеские одежды (подрясник, рясу, хабит - whatsoever!). Произнесение формул и символические действия не означают автоматически, что участник Пасхальной литургии или новопостригаемый монах автоматически, ex opere operato (употребляя известную всякому школяру-латинисту фразу-формулу из схоластического богословия) становится безгрешным ангелом, освобождаясь от необходимости каждодневной и ежечасной, рутинной внутренней работы по личному нравственному преобразованию. Эти формулы и ритуальные действия задают направление изменения и придают символический смысл такой работе.
Таким же образом, если развить аналогию, свержение большевицких идолов не означает автоматически, что мановением руки экскаваторщика страна вдруг заживёт "как в Европе" (помимо того, само это выражение является дурацким идеологическим клише, лишённым конкретного содержательного наполнения: в различных европейских странах различные категории населения живут очень по-разному). Bдруг восстановится разрушенная долгой внутренней заданностью советской экономической моделью и российской агрессией в Украине экономическая структура и волшебно пeрестроятся макроэкомомические связи. Однако свержение монументов совеской поры символически маркирует общественную интенцию, направленную в будущее. Немалую роль в кардинальном изменении этого цивилизационного вектора в украинском обществе парадоксальным образом сыграл российский "национальный лидер", привыкший решать в своей дрезденской резидентуре сугубо тактические, но никак не глобальные стратегические задачи.
С другой стороны, сама внешняя форма данного перформанса - ночная акция закутанных в балаклавы людей - также является симптомом. Только это симптом отнюдь не вандализма, как посчитает большинство подданных владыки РФ, но нерешительности, слабости интенции. Некоторой стыдливостью и поспешностью данные акции (в Харькове) напоминают цитату якобы Иппонийского святителя Августина, вложенную в уста Дьявола в фильме по произведению Стивена Кинга "Нужные вещи" (Needful Things), с которой тот поощрительно обращается к пришедшему к нему за покупкой фривольной фигурки баптистскому пастору: "Господи, сделай меня целомудренным! Только, прошу, ещё не сейчас, не сейчас..."
Я согласен с теми, кто считает, что не следовало совершать демонтаж ночью и в закутанном виде, как нечто постыдное и нeдозволенное. Однако хочется сформулировать мысль дальше: наоборот, следовало бы демонтировать ВСЕ такие памятники, по всей стране, чтобы это происходило при свете дня, в форме торжественного общественного ритуала, при стечении народа, с какой-нибудь впечатляющей инсценировкой анафемы большевизму и коммунизму. Однако это с моей стороы всего лишь "помысленное желаемое". В таком случае у Украины, если представить её условным "сферическим объектом в вакууме", был бы серьёзный шанс покончить с векторами развития, безнадёжно направленными либо в советское, либо в имперское российское прошлое, вырвавшись из сферы притяжения это двойной "чёрной дыры". Возможно, в таком случае - если совсем уж размечтаться - изменённая и обновлённая Украина через несколько поколений даже могла бы стать некоей эталонной европейской страной, вынесшей уроки из собственной истории тоталитаризма: динамичным христианским, и в то же время плюралистическим и свободным, достаточно терпимым обществом, на фоне всё более исламизирующейся старой Европы…
Скептик и некоторый циник во мне нашёптывает, что в развёртывающейся перед нами исторической реальности такое вряд ли возможно. Но в Украине, если вспомнить пафос её недавней "Революции достоинства"(абсолютно, совершенно непредставимый в России!), по-видимому, всегда будет в виде хлебной закваски присутствовать крошка этого "вряд ли", означающего не столько даже малую вероятность, сколько теоретически мыслимую возможность. Наличие же памятников советской поры, всей большевицкой топонимики, вместе с трепетным к ним отношением сводит даже эту малую возможность к абсолютному нулю, так же, как наличие распространившихся по организму, непрооперированных раковых метастазов означает крайне неблагоприятный для больного прогноз и неизбежную гибель. Поэтому я слежу за происходящими в Украине событиями не только с большой тревогой, но и с надеждой.