Мысли о монашестве: вослед Томасу Мертону
"Монах не определяется своим заданием, своей пользой. Предполагается, что в определённом смысле он совершенно "бесполезен", ибо миссия его заключается не в том, чтобы исполнять то или иное послушание (to DO this or that job), но - чтобы быть человеком Божиим. Он живёт не для выполнения какой-то специфической функции: занятие его - сама по себе жизнь. Это означает, что монашество направлено на культивирование определённого КАЧЕСТВА жизни, уровня осознанности (level of awareness), глубины сознания, области трансцендирования и почитания/поклонения (an area of... adoration), что обычно невозможно при активной жизни в миру. <…>
Должен ли монах забывать о том, что другие люди должны непрестанно бороться за своё существование, и оправдывать своё бытиё обычным фактом того, что он пунктуально вычитывает литургические часы совместно с собратьями, посещает монастырскую Мессу, стремится к внутреннему совершенству и честно пытается жить "молитвенной жизнью"? Делают ли его эти рутинные занятия "созерцателем"? Или превращают ли они монастырь в подобие некоей динамо-машины, производящей "духовную силу" для тех, кто слишком занят для того, чтобы молиться? Знаменитый аргумент папы Пия XI из энциклики Umbratilem (прославляющей картезианцев) давно уже выродился за десятилетия рутинного монашеского самооправдания, а основательные традиционные богословские выкладки этого документа постепенно превратились, исказившись, в чистый предрассудок, в род магического молитвенного колеса, что давно уже потеряло силу убедительности для кого бы то ни было".
[Thomas Merton, Contemplation in a World of Action. Unwin Paperbacks: London et al. 1980]
Надо сказать, что такого откровенного указания на существующую проблематику мне не приходилось встречать ни у кого, кроме как у цитируемого автора, знавшего (цистерцианское, а ещё точнее - траппистское, но тем самым и вообще бенедиктинское в целом) монашество не понаслышке, а изнутри.
Батюшка Томас Мертон был вообще крайне интересной фигурой. Своими книгами, ставшими на книжном рынке послевоенной Америки среди "духовной литературы" несомненными и официально признанными бестселлерами, он принёс своему "Гефсиманскому" монастырю-аббатству в Кентукки многомиллионные доходы, сам оставаясь для монастырского начальства крайне подозрительной фигурой внутреннего диссидента, которого со скрипом зубовным лишь терпели - скорее из-за этих баснословных книжных доходов и имиджа, полезного для отполированного до глянцу образа монашества для "внешних", чем за его взгляды, граничившие, по мнению традиционалистов, с еретическими.
Когда в 1950-е гг. он в своём изучении различных созерцательных традиций вплотную обратился к традициям нехристианским (немного к индуистским, гораздо глубже к дзену и буддизму вообще и, наконец, специально к буддизму тибетского извода), от него отвернулось множество католических почитателей его литературно-мистических талантов. Как и положено такого рода уникальным людям, странникам между мирами, которым негде бывает "приклонить главу", его все пытались просчитать и зачислить в "свои", критикуя в то же время за то, что они с пафосом знатоков истины в последней инстанции считали непоследовательностью.
Американский православный фундаменталист, о. Серафим Роуз, очень модный ныне на российском духовном рынке моднейшего же гламурного исихазма, ругал Мертона за его якобы "переход в буддизм", хваля в то же время его более ранние занятия церковными Отцами и сетуя на то, что Т. М. не перешёл в "единственно истинное Православие", вместо того, чтобы удариться в "оккультизм".
Удостоился Мертон и двух продолжительных бесед-аудиенций с нынешним Далай Ламой в Индии, как и общения с различными тибетскими учителями-римпоче, которые нарекли его "западным Буддой" (во время его единственного и последнего путешествия в Азию, куда его со скрипом сердечным отпустило монастырское начальство на монашескую межрелигиозную конференцию, и во время которого он трагически погиб в 1968 г. в Бангкоке).
Очень любопытно, что во время своего майского визита в Вену в прошлом году Далай Лама спонтанно вспомнил необычно тёплыми, отдающими личной привязанностью словами о своём общении с Томасом Мертоном в далёком уже 1968 г. Я сам присутствовал на этом семинаре с Далай Ламой, и меня это упоминание Кундюна (произошедшее совершенно синхронно с моими внутренними об этом мыслями: это к вопросу о труднообъяснимых рационально т. н. "случаях парности" или Synchronizität) поразило меня и растрогало чуть не до слёз.
И всё же для нынешних уже крайне многочисленными сделавшихся последователей премудрости Шангри-Ла (тут я бы добавил со "значением" - пленников изукрашенной самоцветами, златой клетки восточной, тибетской экзотики), для которых христианство - ни в коей мере не пройденный этап, не нечто слезами и кровию сердца преодолённое в одиноком поиске на неведомых тропах духа, который "веет где хочет", но просто никчёмная безделица, содержащая "неправильную доктрину о существовании индивидуального "я" и Бога" - для этих эпигонов "духовки" Томас Мертон тоже явно не свой, даже если они слышали о его существовании.
Томас Мертон alias "отец Луис", по собственным словам, оставался "монахом Гефсимании". Однако, верный своему пониманию иночества как радикальной инаковости любым конвенциям и "побожным" (российские католики меня поймут) старушачьим сказкам, он явно отплыл на своей одинокой ладье от берега какой бы то ни было уверенности и любых "духовных гарантий", которые так горазда щедро и безо всякого обеспечения раздавать бюрократическая Матушка-Церковь. "Приплыл", пристал ли он куда-нибудь к иному, однозначно верному берегу - о том нам не дано знать, если только мы самоуверенно не мним себя сотаинниками Того, чьё, по словам С. С. Аверинцева, "Имя заповедно".
Именно этим фигура неприкаянного странника, монаха-трапписта, христианина и "западного Будды" Томаса Мертона особенно трогательна, подкупая своей обнажённой беззащитной открытостью перед неведомыми путями Жизни, которые иные люди, склонные к величественному каждению своей значимости в собственных глазах, склонны называть "духовным поиском". В случае нашего насмешливого, склонного к некоторому юродствованию монаха-хиппи последнее словосочетание лишено любых торжественных обертонов, запаха ладана или мироточения. Это становится ясным из им же выдуманного диалога в одном из его дневников:
„- Зачем жить в лесу?
- Ну, человек же должен где-то жить.
- Тебе не бывает одиноко?
- Да, иногда бывает.
- Тебя раздражают люди?
- Нет.
- Тебя раздражает твой монастырь?
- Нет.
- Что ты думаешь о будущем монашества?
- Ничего. Я ничего об этом не думаю.
- Правда ли, что твои проблемы со спиной - из-за занятий йогой?
- Нет.
- Правда ли, что ты втайне практикуешь дзен?
- Простите меня, я не говорю по-английски.“
[Thomas Merton, Day of a Stranger, in: Thomas Merton: Spiritual Master. The Essential Writings, ed. L. Cunnigham. Paulist Press: NY 1992, p. 218-219]