Стремление человека к чуду? (религиоведческая и богословская рефлексия)
В одной из своих недавних речей патриарх Кирилл говорил следующее: "Некоторые люди, не зная брода, лезут в воду и начинают рассуждать о том, что стремление человека к чуду есть чуть ли не мракобесие, то они просто свою собственную болезнь, внутреннее расстройство выплескивают вовне". И ещё одно характерное высказывание: "Божье чудо у одних вызывает раздражение, у других - злобу, у третьих - клевету".
Разговор всё о том же недавнем значимом событии, о "поклонении поясу Богородицы", который был привезён в Россию из афонского Ватопеда. Попытаемся ещё раз поразмышлять как над над самим событием, так и над его различными интерпретациями, что никак не менее важно. Всякое событие, воспринимающееся в качестве знака ("знаковое" и "значимое"), не может существовать в отрыве от его истолкований. Модальность и пафос этих интерпретаций - дело при этом второстепенное.
Пока что, за неимением досуга, набросаю некоторые основные мысли, где сравнительно-религиоведческие рефлексии перемежаются с богословскими (Theologia fundamentalis et dogmatica).
То, что патриарх Кирилл называет "стремлением к чуду", не есть нечто исключительно христианское. Это стремление - в той или иной мере постоянная величина человеческой природы. Даже "слишком человеческое". Вряд ли сыскать такой религии, в которой этого стремления нет. Оно свойственно любой Naturreligion, "естественной религии". Говоря идеологизированным церковным языком - свойственно "язычеству", в которой противоположное "мирскому" "священное" есть, по знаменитому определению религиоведа Отта, "Mysterium tremendum et fascinosum" (величественная и захватывающая тайна).
О том, что "язычество" - слишком многозначительное и оценочное обозначение, имеющее свои исторические корни, но для современного религиоведческого дискурса абсолютно непригодное, разговор особый.
Если рассуждать даже строго церковно: любое общение всякого (!!!) человека с ближними является "выплеском" его внутренних болезней, неладов, "акциденций субстанции, порождённой первородным грехом". Если только человек этот не канонизированный святой. Однако церковное предание строго делает такую ситуацию принципиально невозможной, отвергая возможность достоверной святости при жизни: знаком качества и венцом жизни является качество его умирания и смерти!) То есть каждый человек безусловно "болен" - в онтологическом плане. Будь он хоть Лениным, Емельяном Ярославским или патриархом Кириллом, или даже всенародно почитаемым православным старцем. Вопрос лишь в степени болезненности и её проявлений.
А Церковь, а тем более монастыри, Отцы Церкви называли "лечебницей". Не в том значении, что тут обязательно вылечивают, но что в ней в принципе собралась компания глубоко больных людей, которые "лечатся", желают лечиться.
В этом смысле, с точки зрения здравого богословия (церковной традиции) - что злобствования ярых атеистов, что все эти приторно-елейные "спаси Господи!" и "старцы не велят" по каждому смехотворному поводу ("батюшка, благословите пукнуть!") - явления одного порядка. Разные симптомы одной и той же болезни, пандемии "отпадения от Бога".
По поводу "Божьего чуда". Реликвия, пусть даже широко почитаемая ("пояс Богородицы"), не может сама по себе считаться чудом, не надо совершать грубой подмены! Странно, что это говорит Патриарх, который в роли предстоятеля поместной церкви должен был бы быть богословски хорошо образованным.
Исторически прекрасно известно (и атеистическая пропаганда тут не при чём), как подобные реликвии массово производились, - особенно в Средние века, и даже в Новое время, - являясь источником немалого дохода, влияния и поддержания политической власти духовного (второго) сословия традиционного средневекового общества. Католическая Церковь ныне поступает более осмотрительно и дальновидно, оставляя вопрос о почитании той или иной конкретной реликвии на совести и усмотрение самих верующих. В вопросах церковной веры никогда не было так, что vox populi - однозначно равнялся бы vox Dei. Иначе епископат "учащей церкви" незачем.
Существование благочестивых традиций и соответствующих исторически не верифицируемых достоверно легенд принадлежит к религиозному быту, отнюдь не составляя сердцевину веры. Да я что-то такого соборного определания и не припомню - о спасительной необходимости для всякого православного (= каф/толического) христианина почитания "пояса Богородицы".
Ни в каком из известных Символов христианской веры (желающие пусть смотрят Enchiridion Symbolorum Денцингера, книжка постоянно переиздаётся: см. Denzinger-Hünermann) не написано, что христианин "верует и исповедует Чудо" - которое определяется как тот-то и то-то.
Про то, как далеко в Новое время под давлением начавших своё победное шествие естественных наук понимание чуда отошло от первоначального библейского (чудо как вызывающий изумление явственный "знак" Божьего присутствия и действия Бога в человеческой жизни), сделавшись "сверхъестественным вмешательством Бога в естественный порядок вещей", то есть как нарушение Богом сотворённой Им же естественной причинно-следственной каузальности, поговорить можно будет в другой раз.
В ортодоксальном (строго церковном) смысле гораздо бОльшим чудом следует считать само воплощение Христа, "ставшего человеком" и вошедшего в земную историю, а также Его воскресение и ежедневную "бескровную жертву Христа" - Евхаристию. Все перечисленные "чудеса" суть предметы христианской веры, составляющие её костяк. Незаменимая же сердцевина её - сама личность Иисуса Христа. Нигда так хорошо, с тёплым чувством и ненавязчиво об этом не сказано, как в "Трёх разговорах" Владимир Соловьёва.
Сама терминология вызывает недоуменные вопросы. Нигде в православном узусе и его вербализации не говорится о "почитании" реликвии (или образа), как в католической практике, но только о "поклонении". Я припоминаю, что там довольно большая путаница и сложности, обусловленные историческими опять же напластованиями значений в различных греческих (cf. προσκύνησις, εὐσέβεια и т. д.), латинских, а также в библейских (еврейских) терминах и их различным контекстуально обусловленным употреблением.
Однако в Библии, являющейся религиозным каноном (греч. "мерой/измерительной планкой", ср. санскр. "прамана" - "мера", т. е. "средство [истинного] познания") и для христиан любой конфессии, говорится о "поклонении" одному лишь единому Богу. Такое размытое и непродуманное употребление терминологии (как использование в русском языке слова "поклонение" - в отношении Бога и одновременно - икон, реликвий и т. п.) ведёт к логически закономерному обвинению христиан со стороны представителей других авраамических религий (иудейства и ислама) в многобожии, когда "поклоняются" иконам святых, поясу Богородицы, мощам угодников и т. п.
Увы, сама почти что традиционная толкотня в русских православных храмах во время Евхаристии, все эти свечные очереди, а также одновременное с литургией привaтное "поклонение иконам", во многом напоминает мне шумную суету в храмах индуистских. Там тоже идёт бойкая торговля предметцами культа, а уж очередям к восторженному созерцанию-даршану "святыни" какого-нибудь древнего лингама (иконического образа Шивы, чаще всего в виде простого камня, а то и более затейливо, в виде художественного фаллоса) позавидовали бы рьяные поборники идеи русского православия Московской патриархии как государственной религии.
Патриарх прав в том, что стремление к чуду для человека скорее естественным образом ему свойственно, нежели противоестественно (contra naturam) и извращённо. Тому свидетельство - множество религий, существующих в мире. Однако дурное богословие (с христианское точки зрения) подобного подхода в том, что в этом христианство как раз ничем от всех этих религий не отличается - ни стремлением к чудесному, ни желанием и разработанными методиками свою жизнь "освящать". Христос сами своим воплощением снял трудно и лишь строго избирательно проходимую границу между священным и мирским (sacrum/profanum, как то повелось с Эмиля Дюркхайма).
Пропасть между сакральным и профанным снимается, как и особая "власть" над "лаосом" (народом-мирянами) привилегированной и жёстко обособленной касты священнослужителей (ср. евангельское "род избранный, царственное священство"), оставляя лишь их "особое служение народу Божию".
"Во Христе" всякое бывшее или являющееся мирским становится безусловно священным. Подобное богословствование по типу индийской "адвайты" или махаянской "тождественности сансары и нирваны", будучи усвоено некоторыми наиболее радикальными направлeниями протестантизма, представляет собой тип теологического мышления, опирающийся на один из возможных вариантов (глубоко верующей) библейской экзегетики и нового (хорошо забытого старого) прочтения Евангельской вести, и является дерзким вызовом явственнo языческим соблазнам православного и католического народного благочестия.
И, наконец, последнее добавление - нравственного порядка. Инвективы патриарха в адрес "врагов святыни" - увы, из традиционного инструментария господствующих религий в адрес своих воображаемых или действительных врагов. Последним всегда приписывается аморальность действий как следствие "безнравственного" (что в данном контексте синонимично с "неправославным") образа мыслей.
На самом деле раздражение людей всегда вызывает не "чудо" как таковое (которое, я утверждаю, не существует вне его конкретно-религиозной и/или конфессиональной интерпретации), но нечто людям непривычное и неожиданное, плохо согласующееся с каждодневной рутиной и стереотипами. Либо глубоко противоречащее их зрелым убеждениям, но агрессивно навязываемое церковным и светским начальством вкупе со СМИ.
Со стороны как патриарха, так и рьяных защитников "единственно правильного типа благочестия" много почтеннее, сиречь достойным уважения, было бы не огульное осуждение недоумевающих по поводу всей этой массовой буффонады сограждан (среди которых, по моим сведениям, было немало сознательных, воцерковлённых православных христиан) и их обиженное обвинение в атеизме и моральной извращённости, но размеренная и методичная разъяснительная работа. А также воспитание в самих себе культуры спокойного, доброжелательного диалога с носителями иных воззрений.