Случайное
Подумалось, что актер Алан Рикман несколько ломает интригу "Гарри Поттера". За всеми злодейскими гримасами Северуса Снейпа в его исполнении ощущается скрытый трагизм - и внимательному зрителю сразу же становится ясно, что это глубоко законспирированный агент положительной стороны. И если отрицательная сторона этого не замечает, то исключительно в силу того, что восприимчивость к трагическому ей вообще не свойственна.
Тут я сознательно говорю о "положительной" и "отрицательной" сторонах, поскольку говорить о добре и зле в применении к опусу Роулингс и творениям ее последователей было бы легкомыслием. Если этика там и ночевала, то весьма странная, скажем так.
Так что мелькнувшая мысль имеет больше отношения к реальному злу в реальном мире, чем к "Гарри Поттеру".
В силу некой глубинной закономерности трагическое начало закрыто для зла - оно не способно замечать и воспринимать трагическое, не говоря уже о том, чтобы переживать.
Достаточно вспомнить многочисленные фрейдовские интерпретации мировой литературы - или не фрейдовские, но тоже интерпретации, исходящие от стороны, на которой не следует быть (Гамлет чудит от затянувшегося сексуального воздержания и т.д.).
Невосприимчивость к трагическому - своего рода маркер этой стороны.
Может быть, в Англии потому появился Шекспир и вообще с театральным искусством очень все хорошо , что там с церковью как-то не очень. В порядке хоть какой-то компенсации, так сказать. Люди ведь и там не злодеи, должно что-то быть...
В довесок - большая цитата. Я это давно хотела запостить, чтоб было, но повода не находила. Сегодня запощу просто так.
" Наша нынешняя трагедия заключается в чувстве всеобщего и универсального
страха, с таких давних пор поддерживаемого в нас, что мы даже научились
выносить его. Проблем духа более не существует. Остался лишь один вопрос:
когда тело мое разорвут на части? Поэтому молодые писатели наших дней -
мужчины и женщины - отвернулись от проблем человеческого сердца,
находящегося в конфликте с самим собой, - а только этот конфликт может
породить хорошую литературу, ибо ничего иное не стоит описания, не стоит мук
и пота.
Они должны снова это понять. Они должны убедить себя в том, что страх -
самое гнусное, что только может существовать, и, убедив себя в этом,
отринуть его навсегда и убрать из своей мастерской все, кроме старых идеалов
человеческого сердца - любви и чести, жалости и гордости, сострадания и
жертвенности, - отсутствие которых выхолащивает и убивает литературу. До тех
пор пока они этого не сделают, они будут работать под знаком проклятия. Они
пишут не о любви, но о пороке, о поражениях, в которых проигравший ничего не
теряет, о победах, не приносящих ни надежды, ни - что самое страшное -
жалости и сострадания. Их раны не уязвляют плоти вечности, они не оставляют
шрамов. Они пишут не о сердце, но о железах внутренней секреции.
До тех пор пока они вновь не поймут этой истины, они будут писать как
равнодушные наблюдатели конца человеческого. Я отказываюсь принять конец
человека. Легко сказать, что человек бессмертен просто потому, что он
выстоит; что когда с последней ненужной твердыни, одиноко возвышающегося в
лучах последнего багрового и умирающего вечера, прозвучит последний
затихающий звук проклятия, что даже и тогда останется еще одно колебание -
колебание его слабого неизбывного голоса. Я отказываюсь это принять. Я верю
в то, что человек не только выстоит - он победит. Он бессмертен не потому,
что только он один среди живых существ обладает неизбывным голосом, но
потому, что обладает душой, духом, способным к состраданию, жертвенности и
терпению. Долг поэта, писателя и состоит в том, чтобы писать об этом. Его
привилегия состоит в том, чтобы, возвышая человеческие сердца, возрождая в
них мужество и честь, и надежду, и гордость, и сострадание, и жалость, и
жертвенность - которые составляли славу человека в прошлом, - помочь ему
выстоять. Поэт должен не просто создавать летопись человеческой жизни; его
произведение может стать фундаментом, столпом, поддерживающим человека,
помогающим ему выстоять и победить."
У. Фолкнер. Из нобелевской речи.
Тут я сознательно говорю о "положительной" и "отрицательной" сторонах, поскольку говорить о добре и зле в применении к опусу Роулингс и творениям ее последователей было бы легкомыслием. Если этика там и ночевала, то весьма странная, скажем так.
Так что мелькнувшая мысль имеет больше отношения к реальному злу в реальном мире, чем к "Гарри Поттеру".
В силу некой глубинной закономерности трагическое начало закрыто для зла - оно не способно замечать и воспринимать трагическое, не говоря уже о том, чтобы переживать.
Достаточно вспомнить многочисленные фрейдовские интерпретации мировой литературы - или не фрейдовские, но тоже интерпретации, исходящие от стороны, на которой не следует быть (Гамлет чудит от затянувшегося сексуального воздержания и т.д.).
Невосприимчивость к трагическому - своего рода маркер этой стороны.
Может быть, в Англии потому появился Шекспир и вообще с театральным искусством очень все хорошо , что там с церковью как-то не очень. В порядке хоть какой-то компенсации, так сказать. Люди ведь и там не злодеи, должно что-то быть...
В довесок - большая цитата. Я это давно хотела запостить, чтоб было, но повода не находила. Сегодня запощу просто так.
" Наша нынешняя трагедия заключается в чувстве всеобщего и универсального
страха, с таких давних пор поддерживаемого в нас, что мы даже научились
выносить его. Проблем духа более не существует. Остался лишь один вопрос:
когда тело мое разорвут на части? Поэтому молодые писатели наших дней -
мужчины и женщины - отвернулись от проблем человеческого сердца,
находящегося в конфликте с самим собой, - а только этот конфликт может
породить хорошую литературу, ибо ничего иное не стоит описания, не стоит мук
и пота.
Они должны снова это понять. Они должны убедить себя в том, что страх -
самое гнусное, что только может существовать, и, убедив себя в этом,
отринуть его навсегда и убрать из своей мастерской все, кроме старых идеалов
человеческого сердца - любви и чести, жалости и гордости, сострадания и
жертвенности, - отсутствие которых выхолащивает и убивает литературу. До тех
пор пока они этого не сделают, они будут работать под знаком проклятия. Они
пишут не о любви, но о пороке, о поражениях, в которых проигравший ничего не
теряет, о победах, не приносящих ни надежды, ни - что самое страшное -
жалости и сострадания. Их раны не уязвляют плоти вечности, они не оставляют
шрамов. Они пишут не о сердце, но о железах внутренней секреции.
До тех пор пока они вновь не поймут этой истины, они будут писать как
равнодушные наблюдатели конца человеческого. Я отказываюсь принять конец
человека. Легко сказать, что человек бессмертен просто потому, что он
выстоит; что когда с последней ненужной твердыни, одиноко возвышающегося в
лучах последнего багрового и умирающего вечера, прозвучит последний
затихающий звук проклятия, что даже и тогда останется еще одно колебание -
колебание его слабого неизбывного голоса. Я отказываюсь это принять. Я верю
в то, что человек не только выстоит - он победит. Он бессмертен не потому,
что только он один среди живых существ обладает неизбывным голосом, но
потому, что обладает душой, духом, способным к состраданию, жертвенности и
терпению. Долг поэта, писателя и состоит в том, чтобы писать об этом. Его
привилегия состоит в том, чтобы, возвышая человеческие сердца, возрождая в
них мужество и честь, и надежду, и гордость, и сострадание, и жалость, и
жертвенность - которые составляли славу человека в прошлом, - помочь ему
выстоять. Поэт должен не просто создавать летопись человеческой жизни; его
произведение может стать фундаментом, столпом, поддерживающим человека,
помогающим ему выстоять и победить."
У. Фолкнер. Из нобелевской речи.