Александр Аузан: «Выбор Горбачева».
70 лет назад - 11 июля 1954 года - родился экономист Александр Александрович Аузан.
Почему Михаил Горбачев решился не на имитацию и фальстарт, не на привычную роль лидера «застоя», а на чрезвычайно рискованный исторический поворот?
И риски, признаем теперь, были действительно очень серьезными и привели к тяжелым последствиям. Можно ли считать, что он случайно оказался во главе страны во время этого исторического поворота? Я не думаю, что это так, потому что
снижающийся ресурс СССР позволял тем не менее еще длительное время продолжать «застойное» управление.
Можно сказать, что кислорода, если не двигаться, хватило бы еще на пару десятилетий.
А вот если совершать рывок, то кислорода было, конечно, недостаточно. И Горбачев неоднократно говорил, что это предмет сознательного выбора, причем выбора, который, на мой взгляд, был на уровне лучших идей своего времени.
Для меня очень важным является факт, сообщенный Михаилом Сергеевичем в его биографических книгах, о том, что, когда он ходил в общежитие МГУ на Стромынке в комнату, где жила Раиса Максимовна и три другие девушки, в эту же комнату ходили еще три человека: Мераб Мамардашвили, Зденек Млынарж и Юрий Левада. Молодой Михаил Горбачев, сельский механизатор, дошедший до аспирантуры юридического факультета, оказался в конкуренции с тремя крупнейшими будущими интеллектуалами Европы. И когда я спросил у Михаила Сергеевича об этом, по-моему, очень важном факте, президент очень оживился и сказал мне:
- Ты знаешь, как у девчонок глаза горели, когда Мераб Мамардашвили им про «Капитал» Маркса рассказывал? Я подумал: «Я все это прочту и пойму!» А потом понял, что они запрещенные книжки читают, и стал читать запрещенные книжки.
Видимо, именно тогда проявился тот человеческий потенциал, который потом реализовался в Капитане Перестройки. А Раиса Максимовна в этом участнике конкуренции увидела человека, который способен из последнего Генерального секретаря стать первым Президентом.
Предпосылки и ограничения
Теперь пора уже говорить непосредственно о Третьей попытке, и том, что можно, а чего нельзя было сделать в рамках этой фазы исторического поворота. Если использовать то, что наработано нынешней институциональной теорией и что не было известно участникам Перестройки в 80-е годы, то некоторые из предпосылок были достаточно хороши. Например, если мы посмотрим на граничные условия социальных порядков, упомянутые выше, на три граничных условия, которые отделяют один порядок от другого и обозначают длинную траекторию выхода на высокие результаты роста, то два условия из трех были обеспечены до Горбачева.
СССР был страной деперсонализированных организаций. Ленин умер - партия живет, Сталин умер - партия живет. А также живут профсоюзы, комсомол и так далее. Это возникло не благодаря чьим-то благим мыслям, а стало обратной стороной репрессий 30-х годов. Когда главу организации в любой момент могут в наручниках вывести из кабинета, вряд ли стоит персонализировать организации и приспосабливаться к личным свойствам руководителя. И это стало нормой. Нормой, которая с точки зрения институциональной теории полезна для движения.
Контроль над насилием - это достижение послесталинских времен, когда члены Политбюро поняли, что чрезвычайно опасно своим конкурентам предоставлять какие-либо силовые службы в персональный контроль. Именно поэтому Маршал Победы Жуков был полностью устранен из общественной и политической жизни, потому что один человек не должен иметь такого влияния на вооруженные силы Советского Союза. Именно поэтому была создана система, кратко описанная фразой «ЦК не цыкнет, ЧК не чикнет», и надо сказать, что эта система работала на всех уровнях. Потому что для того, чтобы арестовать члена партии, нужно было решение парткома. Таким образом, второе граничное условие - в специфическом советском варианте - не было соблюдено. Кстати, сейчас этого достижения мы не имеем, как и первого условия. В нынешней России ни то ни другое не обеспечено. Однако в 80-е годы эти условия существовали, и Михаилу Горбачеву, по существу, нужно было решить задачу с третьим граничным условием: начать писать законы для себя, чтобы распространять их на остальных. Думается, что это осознавалось им очень хорошо, и попытка проведения Съездов народных депутатов, когда вся страна слушала и обсуждала принятие новых законов для себя, была очень близка к той цели, которая видится сейчас, 35 лет спустя, как правильно поставленная цель. С этой точки зрения стартовые условия были правильными, правильно вроде бы было определено и направление главного удара. Почему же не получилось?
Здесь надо вернуться к вопросу о ресурсе исторического времени, потому что в теории институциональных изменений решение этой проблемы - проблемы колеи - требует значительного исторического времени. Ресурс исторического времени может быть обеспечен либо материальными накоплениями, либо наличием духовного ресурса. С материальным накоплением к тому моменту в СССР дело обстояло уже довольно плохо. Оптимальные точки для преобразований были пропущены - сначала в 60-е, потом в 70-е годы. Именно в 60-е годы, в момент лидерства нашей страны в мировом технологическом развитии, можно было приступать к институциональным преобразованиям и совершать поворот. Но это не было сделано: косыгинские реформы были отвергнуты, ставка была сделана на ренту от самотлорской нефти, и страна ушла в глубокий убежденный застой. Но в 70-е годы была совершена еще одна ошибка, потому что мировая конкуренция с Соединенными Штатами Америки была проиграна, на мой взгляд, в результате того, что СССР не реализовал тот симбиоз с растущей китайской экономикой, который был возможен, а США реализовали этот симбиоз. С середины 70-х годов и до середины нулевых в мире практически действовала симбиозная американо-китайская экономика. Финансовые и инновационные ресурсы Америки были приложены к трудовым ресурсам и гибкому авторитарному управлению Китая. Одолеть этот тандем СССР не мог ни при каких обстоятельствах. Поэтому экономическая гонка к 1985 году была проиграна, и этого ресурса для организации поворота не было.
Теперь о ресурсе духовном, ресурсе доверия. Третья попытка в этом смысле, по сравнению с первой и второй, начиналась в чрезвычайно трудное время. У Александра II был значительный запас легитимности. У Никиты Хрущева был значительный запас идеологии, которая еще не была полностью отвергнута страной. Тот же Дуглас Норт отмечает, что идеология является чрезвычайно важным культурным ресурсом, который позволяет решать так называемую проблему безбилетника (уклонения человека от участия в общих делах), облегчает достижение консенсусов и так далее. Это было в 50-60-е годы, но уже не было в годы 80-е. Поэтому доверие не могло быть обеспечено накопленным культурным ресурсом, легитимностью самодержавия или коммунистической идеологией. Его нужно было искать во взаимодействии реальных стейкхолдеров.
Главный неуспех Перестройки, или «Герои поражения»
Надо сказать, что
Михаил Сергеевич Горбачев в течение семи лет показывал, на мой взгляд, чудеса искусства политического маневрирования - находясь практически непрерывно в меньшинстве,
он обеспечивал все же определенную линию движения страны. Но основную проблему с элитами и населением - проблему доверия - Горбачеву решить не удалось. Важно понять почему, потому что это относится не только к его личным неуспехам. Поскольку в преодолении эффекта колеи не меньшую роль, чем создание промежуточных институтов, играет культура, то важно понять специфику культуры, в которой приходится действовать реформаторам.
В России почти никогда не существовало консенсусного проекта будущего. Россия 200 лет разделена спорами западников и славянофилов, социалистов и либералов по поводу того, кто такой «русский человек»: общинник или развивающаяся личность, индивидуалист или коллективист. Мы теперь можем говорить о некоторых основаниях решения этого спора. Исследования последних лет - как мировое исследование ценностей World Values Survey, так и наши собственные исследования Российской венчурной компании, Института национальных проектов и Центра стратегических разработок, - позволили дать ответ на этот вопрос. Россия находится на мировой медиане между индивидуализмом и коллективизмом. При этом это не сочетание индивидуализма и коллективизма - в каждом из нас.
Полевые исследования показали, что страна разделена на индивидуалистов и коллективистов. В мегаполисах преобладает индивидуализм, за Уралом преобладает индивидуализм, нарастающий к Сахалину. В Поволжье, в Южной России, Центральной России, за исключением мегаполисов, - зона коллективизма.
Коллективизм и индивидуализм имеют свои особенности, свои плюсы и минусы. Но они генерируют практически противоположные запросы к власти, потому что индивидуалисты хотят свободы, демократии, предпринимательства; коллективисты хотят гарантий, стабильности и социальной справедливости. Причину такой двухъядерности российской экономической и политической культуры, которую великий Самуэль Хантингтон (Samuel Huntington) считал результатом петровских реформ и того, что после них страна стала «разорванной», на мой взгляд, надо искать гораздо глубже. Потому что тот же Хантингтон, определивший Россию как стержневую страну византийской цивилизации, правильно отсылает нас к более глубинным основаниям цивилизации, потому что противостояние Новгорода и Москвы - это допетровская история. Соединение восточных культур с римскими институтами не имеет никакого отношения к деятельности Петра Великого. Эта линия чрезвычайно давняя, долгая, и противостояние индивидуализма и коллективизма создает очень трудные, а иногда невыполнимые условия реформирования, потому что часть общества требует немедленного преобразования, а часть общества его совершенно отвергает. Именно поэтому медленный темп преобразований, попытка действовать «медленно, но неуклонно», как выражался Александр II, привела к тому, что именно Царь Освободитель был убит представителем свободомыслящей публики.
Думаю, что политическое чутье позволяло Михаилу Горбачеву видеть эту проблему. И план некоторого социального контракта, то есть обмена ожиданиями между властью и группами населения, был предложен Горбачевым. Фактически это социал-демократия: сочетание свободы и справедливости. Свобода была бы принята крупными городами, а справедливость - достаточно устойчивая ценность в стране. Но ведь важно не провозгласить идею, а ее операционализировать. Мне кажется, главный неуспех Перестройки состоял в том, что у нее, в отличие от предыдущих двух попыток, не было плана. Первая попытка, попытка Александра II, была совершена на основе длительного и хорошо подготовленного плана, об этом прекрасно написал Яков Гордин, упоминая «героев поражения» - ту часть элит, которые, переживая поражение своих друзей и товарищей во время Декабрьского восстания 1825 года, тридцать лет готовили реформы, которые были вручены после смерти Николая I его наследнику.
Вторая попытка. Там не было столь длительной подготовки плана трансформации, но там было общее осознание послесталинским Политбюро необходимости перемен, оно возникло еще при Сталине и вытекало из кризиса ГУЛАГа. Неслучайно именно Лаврентий Берия стал основным автором и инициатором достаточно радикальных реформ, которые Никитой Хрущевым были реализованы, видимо, в гораздо меньшем формате, чем предполагались.
В годы, предшествующие Перестройке, элиты не подготовили никакого плана трансформации. Что, скорее всего, объясняется полным выветриванием идеологии. Тем, что Дуглас Норт считал настолько же закономерным, как и положительное воздействие идеологии на развитие на предшествующих фазах.
Не было и хороших предложений по промежуточным институтам. Нынешние упреки в том, что Горбачев мог применить и не применил то, что в это же время делал Дэн Сяопин в Китае, мне кажутся очень малоосновательными: украсть чужой план преобразований невозможно по причинам историческим и культурным. Во-первых, Китай совершал совершенно другой переход - от аграрного общества, от большой деревни. Этот переход был совершен при Хрущеве, а не при Горбачеве. В этом смысле Политбюро ЦК КПК реализовывало идеи советского производства, следуя тому, что предлагали противники Сталина в Политбюро ЦК ВКП(б) в 20-е годы: «ситцевую индустриализацию» и призыв к крестьянам: «Обогащайтесь!». Рыков, Бухарин, Угланов, Томский - вот авторы некоторых китайских реформ. Китай прекрасно изучил опыт СССР, нашел правильную линию, которая не была реализована в Советском Союзе, и ее реализовал. Но невозможно в этом смысле учиться у Китая, потому что он проходил фазу, которую мы уже неправильно прошли в предшествующие времена. И, конечно, важны культурные особенности. Потому что, если бы мы применили промежуточные институты вроде пожизненного найма, как в Японии, чеболей, как в Корее, или поселкового предприятия, как в Китае, вряд ли мы имели бы не то что успех, но хотя бы понимание, что это такое. Это достаточно точно выразил один из идеологов горбачевских экономических реформ, академик Абалкин, который на предложение использовать китайские методы реформирования, сказал: «Где же мы вам найдем в Советском Союзе столько китайцев?!».
Ответственность и Признание
Фактически исторические условия для успеха поворота были, ресурса - и прежде всего ресурса исторического времени - не было,
и что из этого получилось? Михаил Михайлович Жванецкий в конце Перестройки сказал очень мудрую вещь, которую, может быть, тогда мы и не понимали: «Те, кто хочет получить всё и сразу, получают ничего и постепенно».
Исторический поворот упирается в проблему: необходимо одновременное изменение культуры, политических и экономических институтов и наличие исторического времени для такого изменения.
Что остается от попыток поворота, которые исторически должны считаться неудачными, поскольку страна возвращается в колею? Можно ли сказать, что они были совершенно бесполезны? Нет, конечно, потому что от первой попытки остались земства и суд присяжных. От второй - острое и могучее чувство вышедшего в космос человека из страны, которая рвется в будущее, что отражено и в книгах, и в фильмах, и в картинах. От третьей - ощущение, что глобальный мир на Земле возможен, что можно жить без страха войны, страна может быть свободной и даже может быть справедливой.
Конечно, попытка достичь этих целей и ее результаты есть ответственность автора идеи, лидера Перестройки Михаила Сергеевича Горбачева. И те издержки беспорядка, которые привели к потерям, в том числе к потере Советского Союза, это тоже ответственность Горбачева. Он пошел на риск большого и необходимого стране поворота, и поворот не удался.
Что было потом?..
Считали: всё дело в строе,
И переменили строй,
И стали беднее втрое
И злее, само собой.
Считали: всё дело в цели,
И хоть изменили цель,
Она, как была доселе, -
За тридевятью земель.
Считали: всё дело в средствах,
Когда же дошли до средств,
Прибавилось повсеместно
Мошенничества и зверств.
Меняли шило на мыло
И собственность на права,
А необходимо было
Себя поменять сперва.
(Владимир Корнилов, 1993)
На одном из юбилеев Михаила Сергеевича мой покойный друг Арсений Рогинский, глава «Мемориала», любимый ученик замечательного ученого Юрия Лотмана предложил нескольким людям, присутствовавшим там, друг другу высказать, за что мы уважаем Горбачева. Каждый из нас высказался, и я тоже, но важно то, что сказал Арсений: «Я не знаю другого такого исторического примера (а в знании истории мало кто мог тягаться с Арсением Рогинским), чтобы крупный государственный деятель жил в потоках ненависти и клеветы, упорно дожидаясь признания своих результатов в своей собственной стране».
Это очень правильно и очень важно. И я думаю, что общественное признание к автору Третьей попытки великого исторического поворота должно прийти. Иначе о четвертой попытке не стоит и мечтать.
Текст опубликован в сборнике «Горбачев. Урок свободы».
======================
Александр Аузан: Горбачев понимал, что идет к преобразованию системы, но не в сторону капитализма, а к обществу шведского образца.
Советские граждане хотели общества потребления и получили его, а вот спрос на право оказался очень ограниченным.
Уже 10 лет назад, когда отмечали очередной юбилей перестройки, у многих возникал вопрос: «Почему не получилось?» Но моя позиция и тогда была и сейчас остается нетипичной. Я-то считаю, что все получилось. Просто все! Вопрос - чего хотели? Есть представление о том, что перестройка и последующие события были либеральной революцией, которые должны были привести к утверждению демократии, свободной конкуренции, интеграции в европейские структуры и созданию демократического союза сильных государств. А мне-то кажется, что природа этой революции была другая. Это была антидефицитная революция, потому что если мы посмотрим на жизнь в СССР конца 1970-х или середины 1980-х, то никакого людоедства особого не обнаружим. Не было обрушения «тиранического режима», как в Румынии. Проблема была в другом.
На людей давила необходимость несколько часов в день стоять в очередях, ездить за едой на электричках, записываться на холодильник за два года вперед.
Даже если взять члена Политбюро, то чем он отличался от большинства? Немногим - может быть, наличием видеомагнитофона на даче. То есть он добрался аж до уровня европейского среднего класса, причем не upper-middle, а так, middle-middle. Так что нет пирующих богачей, окружающих тирана. А есть страшное давление дефицита и стремление вырваться из дефицитной экономики. Это произошло? В России утвердилось классическое общество потребления с широчайшим спектром возможностей. Выбор в московских магазинах (по крайнем мере, недавно) мог быть шире, чем в берлинских, лондонских или парижских.
Есть даже объяснение: у нас еще не решили «в какой клуб мы не ходим», а на Западе с этим уже определились.
В этом смысле перестройка реализовалась полностью, общество потребления уже даже несколько достает, понятно, что нужны другие векторы. Политическая поддержка на протяжении прошедших десятилетий доставалась тем, кто давал выход на определенную фазу рыночного выбора. Горбачев дал полный выбор там, где он мог его дать: доступ к информации, литературе, политическим идеям. И этого на несколько лет хватило: страна запоем читала, обсуждала, а потом спросила: «А теперь - где колбаса?» И это дал уже Ельцин, и заметьте, его не свергли, несмотря на шоковые реформы. Почему? Потому что вот она - свобода выбора. Да, денег нет, плачешь от нестыковки между доходами и выбором, но купить можно все. Ну а Путин потом привел эту потребительскую революцию в областные центры.
Так что Горбачев сделал первый великий шаг в антидефицитной революции. При этом я не согласен с утверждениями, что он начал реформы, не имея четкой цели. Я как раз полагаю, что среди длинного ряда правителей редко встречаются такие люди, как Михаил Сергеевич Горбачев, - знающие, чего они хотят. Потому что этот человек себя к верховной власти готовил десятилетиями. Он читал книжки, он из сельского механизатора превратился в человека, понимающего очень тонкие вещи, в достойного собеседника Тэтчер и прочих мировых лидеров. В его воспоминаниях рассказывается, как в комнату в общежитии на Стромынке, где жила Раиса Максимовна с тремя другими девушками, кроме самого Горбачева захаживали философ Мераб Мамардашвили, Зденек Млынарж, отец Пражской весны, Юрий Левада, основатель новой волны советской и русской социологии. И не то что он с ними на улице поговорил - он с ними за женщин соперничал! Он должен был показать, что он интеллектуально не хуже. Сформулировать правильные идеи помогла не только интеллектуальная среда, но и его народный опыт человека из Ставрополья, помнящего ближнюю историю, например раскулачивание.
Горбачев понимал, что идет к преобразованию системы, но точно не в сторону капитализма, а, скорее, к обществу шведского образца.
Точно не хотел развала Союза и даже сейчас считает, что его можно было сохранить. Он принадлежит к той редкой породе исторических деятелей, которые свою собственную власть раздают, а не сосредотачивают. Следующие относились уже к другой породе, гораздо более традиционной. Про Луи Бонапарта говорят, что из него хотели сделать первого французского президента, а он стал последним французским императором. Вот Горбачев мог быть последним советским императором, а сделал из себя президента.
Ему принадлежат два великих результата, каждый из которых сейчас под вопросом. Первый - это российская свобода. А второй - это мир, прекращение холодной войны. Степень почтения, с которой Европа относится к Горбачеву, мало кто понимает в России. Дело не только в объединении Германии. Дело в том, что люди перестали просыпаться по ночам от кошмарной мысли про мировую войну. Сейчас это до такой степени прочно засело в головах, что мы не видим реальных угроз даже там, где они есть. В каком-то смысле это продукт горбачевской эпохи, потому что люди за 30 лет привыкли, что мировых войн не бывает. А они бывают.
Правда, еще с хрущевского времени война перестала быть легко допустимой для советского сознания. Горбачев довершал работу, начатую до него. Так же как движение к свободе Горбачев тоже не с нуля начал. На мой взгляд, здесь есть некая социоэкономическая логика. Россия в своем развитии движется импульсивно. Мы 300 лет находимся в процессе незавершенной модернизации, со времени Петра, сначала попытка скачка с мобилизацией ресурсов, удар головой о потолок, сползание, застой и новая попытка войти в перемены.
Конечно, развитие происходит, но мы одномоментно дотягиваемся до траектории 25 ведущих стран - и не удерживаемся, сползаем. Демобилизация после самого мощного скачка - сталинского - началась, когда Горбачев был еще аспирантом. Демобилизация - это обычно самое счастливое время в русской истории, потому что Екатерина II - это тоже демобилизация, она отменяет принудительную службу дворянства. Александр II через 100 лет делает еще один шаг - дает волю крестьянам. Время Екатерины и Александра - это волны, когда достигались наиболее серьезные успехи. Мы каким временем гордимся? Гагарин. Это хрущевская демобилизация. Дальше она подморозилась. Дело не в политике, не во взглядах Леонида Брежнева или еще кого-нибудь.
Мое объяснение, как экономиста, другое. В 1965 году начались два процесса: косыгинские реформы и разработка самотлорской нефти.
В 1965 году мы стали входить в сырьевую модель, из которой сейчас мучительно пытаемся выйти.
Выбирая между трудными реформами и легкой пенсией, власть, и не только власть, предпочла пенсию. Нефтяная рента - это пенсия. Почему Горбачеву удалось на некоторое время из этого вырваться? Потому что ренты перестало хватать на поддержку сколько-нибудь приличной жизни. Горбачев продолжил фазу демобилизации. Почему мы после этого не вошли в период взлета и развития и почему не получили серьезных результатов? Это интересный вопрос.
Советские граждане хотели общества потребления и получили его, а вот спрос на право оказался очень ограниченным
Здесь стоит вспомнить книжку Норта, Уоллиса и Вайнгаста «Насилие и социальные порядки» и Асемоглу и Робинсона «Почему нации терпят поражение». Это же прямо про нас! Норту, Уоллису и Вайнгасту удалось выделить пороговые условия успешной модернизации в таких странах, как Англия, Франция и США. Все начиналось с решения трех вопросов. Писать законы для себя и распространять их действие на других, а не делать законы для других, а для элит - исключения. Организации создавать не под конкретное лицо, а так, чтобы они переживали создателя. И коллективно контролировать инструменты насилия, а не делить их между собой. Всего три условия. Теперь давайте на СССР посмотрим. На самом деле послесталинское Политбюро ввело коллективный контроль над средствами насилия. От страха, что совсем рядом была эта репрессивная машина, которая их должна была затянуть. Организации, которые переживают создателя. Конечно, КПСС, ВЛКСМ, ВЦСПС. Они без товарища Ленина, товарища Сталина, товарища Маленкова, товарища Хрущева и товарища Брежнева дожили до товарища Горбачева.
Итак, организации деперсонализированные есть, коллективный контроль насилия есть, чего нет? Нет производства законов для себя и распространения их на других, как в Великой хартии вольностей. Бароны для себя ввели принцип - никто не может быть осужден кроме как судом равных себе, а потом он распространялся на все общество. Горбачев это пытался сделать.
Но тут и произошел сбой. Возможно потому, что спрос общества на право был очень узким.
Это видно по быстроте восстановления традиционных для России институтов, когда власть не раздается, а стягивается. Лично для меня 1993 год - трагическое событие не только потому, что снаряды летели в парламент, а потому что снаряды летели в парламент. Есть вещи, которые делать нельзя. Могли его осаждать сколько угодно, но нельзя расстреливать парламент как образ законодательной власти.
Похоже, что не сошлись спрос на право, который вызревал внизу, и предложение права, которое пришло сверху. Но главное, мне кажется, даже не в этом. Главное, что не удалось решить проблему дефицита. Взгляды взглядами, но жизнь-то идет сейчас. Горбачев взял на себя политику, а вот последние советские правительства были крайне неудачными. Меня поражает, что Николаю Ивановичу Рыжкову никто не задает вопрос, как ему удалось накрутить такие мировые долги, которые мы 20 лет отдавали, и при этом непонятно, куда это все подевалось. Не в том смысле, что разворовали. Ни в коем случае. Просто разбазарили.
Пока Горбачев мог оттягивать решение проблемы дефицита, он двигался вперед. Но возобладала точка зрения - дайте нам здесь и сейчас. Рынки, магазины. К черту социализм ваш, не нужна социал-демократия. Кто быстрее пообещает нам эти рынки обеспечить, тот и будет править. Так и произошло.
Не надо забывать, что Горбачев был и остается социал-демократом.
Для него проблема дефицита не могла быть главной. Для него главной была и остается проблема социальной справедливости. Я думаю, он очень верно видел отдаленные вещи. Но не видел, что без решения проблемы дефицита нельзя продвинуться дальше. Можно было набрать долги, чтобы смягчить напряженность и выиграть несколько лет, но при этом начать что-то делать: малую приватизацию, кооперативы и т. д.
Я бы сказал, в перестройке есть два слоя. С одной стороны, это антидефицитная революция, а с другой - это завершенная демобилизация, которая должна бы повести куда-то во взлет другого типа, немобилизационный взлет. И Горбачев определенно вел туда, он продолжатель Александра II и Екатерины II, а не Петра I и Иосифа Сталина, это точно.
Forbes, 12.05.2015
======================
Приглашаю всех в группы
«Эпоха освободительной Перестройки М.С. Горбачева»
«Фейсбук»:
https://www.facebook.com/groups/152590274823249/
«В контакте»:
http://vk.com/club3433647
======================
Почему Михаил Горбачев решился не на имитацию и фальстарт, не на привычную роль лидера «застоя», а на чрезвычайно рискованный исторический поворот?
И риски, признаем теперь, были действительно очень серьезными и привели к тяжелым последствиям. Можно ли считать, что он случайно оказался во главе страны во время этого исторического поворота? Я не думаю, что это так, потому что
снижающийся ресурс СССР позволял тем не менее еще длительное время продолжать «застойное» управление.
Можно сказать, что кислорода, если не двигаться, хватило бы еще на пару десятилетий.
А вот если совершать рывок, то кислорода было, конечно, недостаточно. И Горбачев неоднократно говорил, что это предмет сознательного выбора, причем выбора, который, на мой взгляд, был на уровне лучших идей своего времени.
Для меня очень важным является факт, сообщенный Михаилом Сергеевичем в его биографических книгах, о том, что, когда он ходил в общежитие МГУ на Стромынке в комнату, где жила Раиса Максимовна и три другие девушки, в эту же комнату ходили еще три человека: Мераб Мамардашвили, Зденек Млынарж и Юрий Левада. Молодой Михаил Горбачев, сельский механизатор, дошедший до аспирантуры юридического факультета, оказался в конкуренции с тремя крупнейшими будущими интеллектуалами Европы. И когда я спросил у Михаила Сергеевича об этом, по-моему, очень важном факте, президент очень оживился и сказал мне:
- Ты знаешь, как у девчонок глаза горели, когда Мераб Мамардашвили им про «Капитал» Маркса рассказывал? Я подумал: «Я все это прочту и пойму!» А потом понял, что они запрещенные книжки читают, и стал читать запрещенные книжки.
Видимо, именно тогда проявился тот человеческий потенциал, который потом реализовался в Капитане Перестройки. А Раиса Максимовна в этом участнике конкуренции увидела человека, который способен из последнего Генерального секретаря стать первым Президентом.
Предпосылки и ограничения
Теперь пора уже говорить непосредственно о Третьей попытке, и том, что можно, а чего нельзя было сделать в рамках этой фазы исторического поворота. Если использовать то, что наработано нынешней институциональной теорией и что не было известно участникам Перестройки в 80-е годы, то некоторые из предпосылок были достаточно хороши. Например, если мы посмотрим на граничные условия социальных порядков, упомянутые выше, на три граничных условия, которые отделяют один порядок от другого и обозначают длинную траекторию выхода на высокие результаты роста, то два условия из трех были обеспечены до Горбачева.
СССР был страной деперсонализированных организаций. Ленин умер - партия живет, Сталин умер - партия живет. А также живут профсоюзы, комсомол и так далее. Это возникло не благодаря чьим-то благим мыслям, а стало обратной стороной репрессий 30-х годов. Когда главу организации в любой момент могут в наручниках вывести из кабинета, вряд ли стоит персонализировать организации и приспосабливаться к личным свойствам руководителя. И это стало нормой. Нормой, которая с точки зрения институциональной теории полезна для движения.
Контроль над насилием - это достижение послесталинских времен, когда члены Политбюро поняли, что чрезвычайно опасно своим конкурентам предоставлять какие-либо силовые службы в персональный контроль. Именно поэтому Маршал Победы Жуков был полностью устранен из общественной и политической жизни, потому что один человек не должен иметь такого влияния на вооруженные силы Советского Союза. Именно поэтому была создана система, кратко описанная фразой «ЦК не цыкнет, ЧК не чикнет», и надо сказать, что эта система работала на всех уровнях. Потому что для того, чтобы арестовать члена партии, нужно было решение парткома. Таким образом, второе граничное условие - в специфическом советском варианте - не было соблюдено. Кстати, сейчас этого достижения мы не имеем, как и первого условия. В нынешней России ни то ни другое не обеспечено. Однако в 80-е годы эти условия существовали, и Михаилу Горбачеву, по существу, нужно было решить задачу с третьим граничным условием: начать писать законы для себя, чтобы распространять их на остальных. Думается, что это осознавалось им очень хорошо, и попытка проведения Съездов народных депутатов, когда вся страна слушала и обсуждала принятие новых законов для себя, была очень близка к той цели, которая видится сейчас, 35 лет спустя, как правильно поставленная цель. С этой точки зрения стартовые условия были правильными, правильно вроде бы было определено и направление главного удара. Почему же не получилось?
Здесь надо вернуться к вопросу о ресурсе исторического времени, потому что в теории институциональных изменений решение этой проблемы - проблемы колеи - требует значительного исторического времени. Ресурс исторического времени может быть обеспечен либо материальными накоплениями, либо наличием духовного ресурса. С материальным накоплением к тому моменту в СССР дело обстояло уже довольно плохо. Оптимальные точки для преобразований были пропущены - сначала в 60-е, потом в 70-е годы. Именно в 60-е годы, в момент лидерства нашей страны в мировом технологическом развитии, можно было приступать к институциональным преобразованиям и совершать поворот. Но это не было сделано: косыгинские реформы были отвергнуты, ставка была сделана на ренту от самотлорской нефти, и страна ушла в глубокий убежденный застой. Но в 70-е годы была совершена еще одна ошибка, потому что мировая конкуренция с Соединенными Штатами Америки была проиграна, на мой взгляд, в результате того, что СССР не реализовал тот симбиоз с растущей китайской экономикой, который был возможен, а США реализовали этот симбиоз. С середины 70-х годов и до середины нулевых в мире практически действовала симбиозная американо-китайская экономика. Финансовые и инновационные ресурсы Америки были приложены к трудовым ресурсам и гибкому авторитарному управлению Китая. Одолеть этот тандем СССР не мог ни при каких обстоятельствах. Поэтому экономическая гонка к 1985 году была проиграна, и этого ресурса для организации поворота не было.
Теперь о ресурсе духовном, ресурсе доверия. Третья попытка в этом смысле, по сравнению с первой и второй, начиналась в чрезвычайно трудное время. У Александра II был значительный запас легитимности. У Никиты Хрущева был значительный запас идеологии, которая еще не была полностью отвергнута страной. Тот же Дуглас Норт отмечает, что идеология является чрезвычайно важным культурным ресурсом, который позволяет решать так называемую проблему безбилетника (уклонения человека от участия в общих делах), облегчает достижение консенсусов и так далее. Это было в 50-60-е годы, но уже не было в годы 80-е. Поэтому доверие не могло быть обеспечено накопленным культурным ресурсом, легитимностью самодержавия или коммунистической идеологией. Его нужно было искать во взаимодействии реальных стейкхолдеров.
Главный неуспех Перестройки, или «Герои поражения»
Надо сказать, что
Михаил Сергеевич Горбачев в течение семи лет показывал, на мой взгляд, чудеса искусства политического маневрирования - находясь практически непрерывно в меньшинстве,
он обеспечивал все же определенную линию движения страны. Но основную проблему с элитами и населением - проблему доверия - Горбачеву решить не удалось. Важно понять почему, потому что это относится не только к его личным неуспехам. Поскольку в преодолении эффекта колеи не меньшую роль, чем создание промежуточных институтов, играет культура, то важно понять специфику культуры, в которой приходится действовать реформаторам.
В России почти никогда не существовало консенсусного проекта будущего. Россия 200 лет разделена спорами западников и славянофилов, социалистов и либералов по поводу того, кто такой «русский человек»: общинник или развивающаяся личность, индивидуалист или коллективист. Мы теперь можем говорить о некоторых основаниях решения этого спора. Исследования последних лет - как мировое исследование ценностей World Values Survey, так и наши собственные исследования Российской венчурной компании, Института национальных проектов и Центра стратегических разработок, - позволили дать ответ на этот вопрос. Россия находится на мировой медиане между индивидуализмом и коллективизмом. При этом это не сочетание индивидуализма и коллективизма - в каждом из нас.
Полевые исследования показали, что страна разделена на индивидуалистов и коллективистов. В мегаполисах преобладает индивидуализм, за Уралом преобладает индивидуализм, нарастающий к Сахалину. В Поволжье, в Южной России, Центральной России, за исключением мегаполисов, - зона коллективизма.
Коллективизм и индивидуализм имеют свои особенности, свои плюсы и минусы. Но они генерируют практически противоположные запросы к власти, потому что индивидуалисты хотят свободы, демократии, предпринимательства; коллективисты хотят гарантий, стабильности и социальной справедливости. Причину такой двухъядерности российской экономической и политической культуры, которую великий Самуэль Хантингтон (Samuel Huntington) считал результатом петровских реформ и того, что после них страна стала «разорванной», на мой взгляд, надо искать гораздо глубже. Потому что тот же Хантингтон, определивший Россию как стержневую страну византийской цивилизации, правильно отсылает нас к более глубинным основаниям цивилизации, потому что противостояние Новгорода и Москвы - это допетровская история. Соединение восточных культур с римскими институтами не имеет никакого отношения к деятельности Петра Великого. Эта линия чрезвычайно давняя, долгая, и противостояние индивидуализма и коллективизма создает очень трудные, а иногда невыполнимые условия реформирования, потому что часть общества требует немедленного преобразования, а часть общества его совершенно отвергает. Именно поэтому медленный темп преобразований, попытка действовать «медленно, но неуклонно», как выражался Александр II, привела к тому, что именно Царь Освободитель был убит представителем свободомыслящей публики.
Думаю, что политическое чутье позволяло Михаилу Горбачеву видеть эту проблему. И план некоторого социального контракта, то есть обмена ожиданиями между властью и группами населения, был предложен Горбачевым. Фактически это социал-демократия: сочетание свободы и справедливости. Свобода была бы принята крупными городами, а справедливость - достаточно устойчивая ценность в стране. Но ведь важно не провозгласить идею, а ее операционализировать. Мне кажется, главный неуспех Перестройки состоял в том, что у нее, в отличие от предыдущих двух попыток, не было плана. Первая попытка, попытка Александра II, была совершена на основе длительного и хорошо подготовленного плана, об этом прекрасно написал Яков Гордин, упоминая «героев поражения» - ту часть элит, которые, переживая поражение своих друзей и товарищей во время Декабрьского восстания 1825 года, тридцать лет готовили реформы, которые были вручены после смерти Николая I его наследнику.
Вторая попытка. Там не было столь длительной подготовки плана трансформации, но там было общее осознание послесталинским Политбюро необходимости перемен, оно возникло еще при Сталине и вытекало из кризиса ГУЛАГа. Неслучайно именно Лаврентий Берия стал основным автором и инициатором достаточно радикальных реформ, которые Никитой Хрущевым были реализованы, видимо, в гораздо меньшем формате, чем предполагались.
В годы, предшествующие Перестройке, элиты не подготовили никакого плана трансформации. Что, скорее всего, объясняется полным выветриванием идеологии. Тем, что Дуглас Норт считал настолько же закономерным, как и положительное воздействие идеологии на развитие на предшествующих фазах.
Не было и хороших предложений по промежуточным институтам. Нынешние упреки в том, что Горбачев мог применить и не применил то, что в это же время делал Дэн Сяопин в Китае, мне кажутся очень малоосновательными: украсть чужой план преобразований невозможно по причинам историческим и культурным. Во-первых, Китай совершал совершенно другой переход - от аграрного общества, от большой деревни. Этот переход был совершен при Хрущеве, а не при Горбачеве. В этом смысле Политбюро ЦК КПК реализовывало идеи советского производства, следуя тому, что предлагали противники Сталина в Политбюро ЦК ВКП(б) в 20-е годы: «ситцевую индустриализацию» и призыв к крестьянам: «Обогащайтесь!». Рыков, Бухарин, Угланов, Томский - вот авторы некоторых китайских реформ. Китай прекрасно изучил опыт СССР, нашел правильную линию, которая не была реализована в Советском Союзе, и ее реализовал. Но невозможно в этом смысле учиться у Китая, потому что он проходил фазу, которую мы уже неправильно прошли в предшествующие времена. И, конечно, важны культурные особенности. Потому что, если бы мы применили промежуточные институты вроде пожизненного найма, как в Японии, чеболей, как в Корее, или поселкового предприятия, как в Китае, вряд ли мы имели бы не то что успех, но хотя бы понимание, что это такое. Это достаточно точно выразил один из идеологов горбачевских экономических реформ, академик Абалкин, который на предложение использовать китайские методы реформирования, сказал: «Где же мы вам найдем в Советском Союзе столько китайцев?!».
Ответственность и Признание
Фактически исторические условия для успеха поворота были, ресурса - и прежде всего ресурса исторического времени - не было,
и что из этого получилось? Михаил Михайлович Жванецкий в конце Перестройки сказал очень мудрую вещь, которую, может быть, тогда мы и не понимали: «Те, кто хочет получить всё и сразу, получают ничего и постепенно».
Исторический поворот упирается в проблему: необходимо одновременное изменение культуры, политических и экономических институтов и наличие исторического времени для такого изменения.
Что остается от попыток поворота, которые исторически должны считаться неудачными, поскольку страна возвращается в колею? Можно ли сказать, что они были совершенно бесполезны? Нет, конечно, потому что от первой попытки остались земства и суд присяжных. От второй - острое и могучее чувство вышедшего в космос человека из страны, которая рвется в будущее, что отражено и в книгах, и в фильмах, и в картинах. От третьей - ощущение, что глобальный мир на Земле возможен, что можно жить без страха войны, страна может быть свободной и даже может быть справедливой.
Конечно, попытка достичь этих целей и ее результаты есть ответственность автора идеи, лидера Перестройки Михаила Сергеевича Горбачева. И те издержки беспорядка, которые привели к потерям, в том числе к потере Советского Союза, это тоже ответственность Горбачева. Он пошел на риск большого и необходимого стране поворота, и поворот не удался.
Что было потом?..
Считали: всё дело в строе,
И переменили строй,
И стали беднее втрое
И злее, само собой.
Считали: всё дело в цели,
И хоть изменили цель,
Она, как была доселе, -
За тридевятью земель.
Считали: всё дело в средствах,
Когда же дошли до средств,
Прибавилось повсеместно
Мошенничества и зверств.
Меняли шило на мыло
И собственность на права,
А необходимо было
Себя поменять сперва.
(Владимир Корнилов, 1993)
На одном из юбилеев Михаила Сергеевича мой покойный друг Арсений Рогинский, глава «Мемориала», любимый ученик замечательного ученого Юрия Лотмана предложил нескольким людям, присутствовавшим там, друг другу высказать, за что мы уважаем Горбачева. Каждый из нас высказался, и я тоже, но важно то, что сказал Арсений: «Я не знаю другого такого исторического примера (а в знании истории мало кто мог тягаться с Арсением Рогинским), чтобы крупный государственный деятель жил в потоках ненависти и клеветы, упорно дожидаясь признания своих результатов в своей собственной стране».
Это очень правильно и очень важно. И я думаю, что общественное признание к автору Третьей попытки великого исторического поворота должно прийти. Иначе о четвертой попытке не стоит и мечтать.
Текст опубликован в сборнике «Горбачев. Урок свободы».
======================
Александр Аузан: Горбачев понимал, что идет к преобразованию системы, но не в сторону капитализма, а к обществу шведского образца.
Советские граждане хотели общества потребления и получили его, а вот спрос на право оказался очень ограниченным.
Уже 10 лет назад, когда отмечали очередной юбилей перестройки, у многих возникал вопрос: «Почему не получилось?» Но моя позиция и тогда была и сейчас остается нетипичной. Я-то считаю, что все получилось. Просто все! Вопрос - чего хотели? Есть представление о том, что перестройка и последующие события были либеральной революцией, которые должны были привести к утверждению демократии, свободной конкуренции, интеграции в европейские структуры и созданию демократического союза сильных государств. А мне-то кажется, что природа этой революции была другая. Это была антидефицитная революция, потому что если мы посмотрим на жизнь в СССР конца 1970-х или середины 1980-х, то никакого людоедства особого не обнаружим. Не было обрушения «тиранического режима», как в Румынии. Проблема была в другом.
На людей давила необходимость несколько часов в день стоять в очередях, ездить за едой на электричках, записываться на холодильник за два года вперед.
Даже если взять члена Политбюро, то чем он отличался от большинства? Немногим - может быть, наличием видеомагнитофона на даче. То есть он добрался аж до уровня европейского среднего класса, причем не upper-middle, а так, middle-middle. Так что нет пирующих богачей, окружающих тирана. А есть страшное давление дефицита и стремление вырваться из дефицитной экономики. Это произошло? В России утвердилось классическое общество потребления с широчайшим спектром возможностей. Выбор в московских магазинах (по крайнем мере, недавно) мог быть шире, чем в берлинских, лондонских или парижских.
Есть даже объяснение: у нас еще не решили «в какой клуб мы не ходим», а на Западе с этим уже определились.
В этом смысле перестройка реализовалась полностью, общество потребления уже даже несколько достает, понятно, что нужны другие векторы. Политическая поддержка на протяжении прошедших десятилетий доставалась тем, кто давал выход на определенную фазу рыночного выбора. Горбачев дал полный выбор там, где он мог его дать: доступ к информации, литературе, политическим идеям. И этого на несколько лет хватило: страна запоем читала, обсуждала, а потом спросила: «А теперь - где колбаса?» И это дал уже Ельцин, и заметьте, его не свергли, несмотря на шоковые реформы. Почему? Потому что вот она - свобода выбора. Да, денег нет, плачешь от нестыковки между доходами и выбором, но купить можно все. Ну а Путин потом привел эту потребительскую революцию в областные центры.
Так что Горбачев сделал первый великий шаг в антидефицитной революции. При этом я не согласен с утверждениями, что он начал реформы, не имея четкой цели. Я как раз полагаю, что среди длинного ряда правителей редко встречаются такие люди, как Михаил Сергеевич Горбачев, - знающие, чего они хотят. Потому что этот человек себя к верховной власти готовил десятилетиями. Он читал книжки, он из сельского механизатора превратился в человека, понимающего очень тонкие вещи, в достойного собеседника Тэтчер и прочих мировых лидеров. В его воспоминаниях рассказывается, как в комнату в общежитии на Стромынке, где жила Раиса Максимовна с тремя другими девушками, кроме самого Горбачева захаживали философ Мераб Мамардашвили, Зденек Млынарж, отец Пражской весны, Юрий Левада, основатель новой волны советской и русской социологии. И не то что он с ними на улице поговорил - он с ними за женщин соперничал! Он должен был показать, что он интеллектуально не хуже. Сформулировать правильные идеи помогла не только интеллектуальная среда, но и его народный опыт человека из Ставрополья, помнящего ближнюю историю, например раскулачивание.
Горбачев понимал, что идет к преобразованию системы, но точно не в сторону капитализма, а, скорее, к обществу шведского образца.
Точно не хотел развала Союза и даже сейчас считает, что его можно было сохранить. Он принадлежит к той редкой породе исторических деятелей, которые свою собственную власть раздают, а не сосредотачивают. Следующие относились уже к другой породе, гораздо более традиционной. Про Луи Бонапарта говорят, что из него хотели сделать первого французского президента, а он стал последним французским императором. Вот Горбачев мог быть последним советским императором, а сделал из себя президента.
Ему принадлежат два великих результата, каждый из которых сейчас под вопросом. Первый - это российская свобода. А второй - это мир, прекращение холодной войны. Степень почтения, с которой Европа относится к Горбачеву, мало кто понимает в России. Дело не только в объединении Германии. Дело в том, что люди перестали просыпаться по ночам от кошмарной мысли про мировую войну. Сейчас это до такой степени прочно засело в головах, что мы не видим реальных угроз даже там, где они есть. В каком-то смысле это продукт горбачевской эпохи, потому что люди за 30 лет привыкли, что мировых войн не бывает. А они бывают.
Правда, еще с хрущевского времени война перестала быть легко допустимой для советского сознания. Горбачев довершал работу, начатую до него. Так же как движение к свободе Горбачев тоже не с нуля начал. На мой взгляд, здесь есть некая социоэкономическая логика. Россия в своем развитии движется импульсивно. Мы 300 лет находимся в процессе незавершенной модернизации, со времени Петра, сначала попытка скачка с мобилизацией ресурсов, удар головой о потолок, сползание, застой и новая попытка войти в перемены.
Конечно, развитие происходит, но мы одномоментно дотягиваемся до траектории 25 ведущих стран - и не удерживаемся, сползаем. Демобилизация после самого мощного скачка - сталинского - началась, когда Горбачев был еще аспирантом. Демобилизация - это обычно самое счастливое время в русской истории, потому что Екатерина II - это тоже демобилизация, она отменяет принудительную службу дворянства. Александр II через 100 лет делает еще один шаг - дает волю крестьянам. Время Екатерины и Александра - это волны, когда достигались наиболее серьезные успехи. Мы каким временем гордимся? Гагарин. Это хрущевская демобилизация. Дальше она подморозилась. Дело не в политике, не во взглядах Леонида Брежнева или еще кого-нибудь.
Мое объяснение, как экономиста, другое. В 1965 году начались два процесса: косыгинские реформы и разработка самотлорской нефти.
В 1965 году мы стали входить в сырьевую модель, из которой сейчас мучительно пытаемся выйти.
Выбирая между трудными реформами и легкой пенсией, власть, и не только власть, предпочла пенсию. Нефтяная рента - это пенсия. Почему Горбачеву удалось на некоторое время из этого вырваться? Потому что ренты перестало хватать на поддержку сколько-нибудь приличной жизни. Горбачев продолжил фазу демобилизации. Почему мы после этого не вошли в период взлета и развития и почему не получили серьезных результатов? Это интересный вопрос.
Советские граждане хотели общества потребления и получили его, а вот спрос на право оказался очень ограниченным
Здесь стоит вспомнить книжку Норта, Уоллиса и Вайнгаста «Насилие и социальные порядки» и Асемоглу и Робинсона «Почему нации терпят поражение». Это же прямо про нас! Норту, Уоллису и Вайнгасту удалось выделить пороговые условия успешной модернизации в таких странах, как Англия, Франция и США. Все начиналось с решения трех вопросов. Писать законы для себя и распространять их действие на других, а не делать законы для других, а для элит - исключения. Организации создавать не под конкретное лицо, а так, чтобы они переживали создателя. И коллективно контролировать инструменты насилия, а не делить их между собой. Всего три условия. Теперь давайте на СССР посмотрим. На самом деле послесталинское Политбюро ввело коллективный контроль над средствами насилия. От страха, что совсем рядом была эта репрессивная машина, которая их должна была затянуть. Организации, которые переживают создателя. Конечно, КПСС, ВЛКСМ, ВЦСПС. Они без товарища Ленина, товарища Сталина, товарища Маленкова, товарища Хрущева и товарища Брежнева дожили до товарища Горбачева.
Итак, организации деперсонализированные есть, коллективный контроль насилия есть, чего нет? Нет производства законов для себя и распространения их на других, как в Великой хартии вольностей. Бароны для себя ввели принцип - никто не может быть осужден кроме как судом равных себе, а потом он распространялся на все общество. Горбачев это пытался сделать.
Но тут и произошел сбой. Возможно потому, что спрос общества на право был очень узким.
Это видно по быстроте восстановления традиционных для России институтов, когда власть не раздается, а стягивается. Лично для меня 1993 год - трагическое событие не только потому, что снаряды летели в парламент, а потому что снаряды летели в парламент. Есть вещи, которые делать нельзя. Могли его осаждать сколько угодно, но нельзя расстреливать парламент как образ законодательной власти.
Похоже, что не сошлись спрос на право, который вызревал внизу, и предложение права, которое пришло сверху. Но главное, мне кажется, даже не в этом. Главное, что не удалось решить проблему дефицита. Взгляды взглядами, но жизнь-то идет сейчас. Горбачев взял на себя политику, а вот последние советские правительства были крайне неудачными. Меня поражает, что Николаю Ивановичу Рыжкову никто не задает вопрос, как ему удалось накрутить такие мировые долги, которые мы 20 лет отдавали, и при этом непонятно, куда это все подевалось. Не в том смысле, что разворовали. Ни в коем случае. Просто разбазарили.
Пока Горбачев мог оттягивать решение проблемы дефицита, он двигался вперед. Но возобладала точка зрения - дайте нам здесь и сейчас. Рынки, магазины. К черту социализм ваш, не нужна социал-демократия. Кто быстрее пообещает нам эти рынки обеспечить, тот и будет править. Так и произошло.
Не надо забывать, что Горбачев был и остается социал-демократом.
Для него проблема дефицита не могла быть главной. Для него главной была и остается проблема социальной справедливости. Я думаю, он очень верно видел отдаленные вещи. Но не видел, что без решения проблемы дефицита нельзя продвинуться дальше. Можно было набрать долги, чтобы смягчить напряженность и выиграть несколько лет, но при этом начать что-то делать: малую приватизацию, кооперативы и т. д.
Я бы сказал, в перестройке есть два слоя. С одной стороны, это антидефицитная революция, а с другой - это завершенная демобилизация, которая должна бы повести куда-то во взлет другого типа, немобилизационный взлет. И Горбачев определенно вел туда, он продолжатель Александра II и Екатерины II, а не Петра I и Иосифа Сталина, это точно.
Forbes, 12.05.2015
======================
Приглашаю всех в группы
«Эпоха освободительной Перестройки М.С. Горбачева»
«Фейсбук»:
https://www.facebook.com/groups/152590274823249/
«В контакте»:
http://vk.com/club3433647
======================