Павел Палажченко: «Горбачёв и Солженицын»
106 лет назад - 11 декабря 1918 года - родился писатель Александр Исаевич Солженицын.
«Он выполнил дело своей жизни»
Как Горбачев относился к Солженицыну на самом деле
Кажется, Горбачева и Солженицына сближает только то, что мнения о них у разных людей - полярные. Одни обожествляют, другие проклинают, но очень часто - без осознания масштаба этих исторических фигур. Вспоминая о некоторых эпизодах моего общения с Михаилом Сергеевичем, связанных с именем Солженицына, могу засвидетельствовать: он полностью осознавал масштаб личности этого сложного, не сводимого ни к какому общему знаменателю человека. И именно этим он повлиял на мое представление о Солженицыне.
Я впервые прочитал «Один день Ивана Денисовича» в раннем подростковом возрасте, в «Новом мире», который выписывала наша семья. Честно говоря, для меня тогда самым важным было не собственное впечатление о повести, а мнение моей бабушки, Евы Романовны, вернувшейся «с севера» в январе 1956 года. «Это правда», - сказала она. Надо сказать, что она сразу обратила внимание и на попытки оспорить «Ивана Денисовича» - прочитав «конкурирующие» повести Дьякова и Алдан-Семенова, отзывалась о них с презрением: «Вранье». Вскоре она заболела и умерла, а я перечитал повесть через несколько лет, уже другими глазами.
В студенческие годы я следил за перипетиями борьбы «теленка с дубом», читал то, что Твардовскому удавалось пробить в журнале, глотал за одну-две ночи полуслепые копии того, что у нас не печаталось, и постепенно охладевал к Солженицыну-писателю, по-человечески, конечно, сочувствуя ему. «Красное колесо» не смог дочитать даже до середины первого тома. Помнится, на меня большое впечатление произвела рецензия Ирвинга Хау в «Нью-Йорк таймс» на «Август четырнадцатого»:
«Что случилось с Александром Солженицыным? Писатель, живущий сейчас в Соединенных Штатах, описавший ГУЛАГ с графической точностью в «Одном дне Ивана Денисовича», прикоснувшийся к нравственным высотам в прекрасном рассказе «Матренин двор», отобразивший острую полемику русских интеллектуалов в романе «В круге первом», изменился почти до неузнаваемости. Теперь на его месте крикливый, раздражительный полемист, приносящий свое творчество в жертву сомнительным теориям, изливающий на своих противников высокомерный сарказм, превращающий свой талант в дубинку, чтобы подчинить читателей своим все более авторитарным взглядам».
Думаю, впоследствии многое подтвердило правоту американского публициста. А все, что произошло после возвращения Солженицына на родину, вызывало у меня только недоумение и горечь.
В общем, к моменту, когда мы с М.С. впервые по какому-то поводу заговорили о нем ближе к концу 90-х годов, в моем сознании Солженицын ассоциировался скорее с не лучшими своими сторонами и проявлениями. К тому же на его счету уже было немало нелестных высказываний о Горбачеве.
В наших разговорах выяснилось, что «Раковый корпус» и «В круге первом» Горбачев читал, а после этого «просто не было времени, Паша». Но за публичной деятельностью Солженицына следил и о его наскоках на себя знал. Больше всего его коробила критика «горбачевской гласности». Он попросил своего помощника Г.С. Остроумова найти слова Солженицына о гласности, сказанные в советское время, в годы гонений. Найти соответствующую цитату оказалось нетрудно:
Александр Солженицын:
«Гласность, честная и полная гласность - вот первое условие здоровья всякого общества, и нашего тоже. И кто не хочет нашей стране гласности - тот равнодушен к Отечеству, тот думает лишь о своей корысти. Кто не хочет Отечеству гласности - тот не хочет очистить его от болезней, а загнать их внутрь, чтоб они гнили там».
Много лет спустя Горбачев рассказывал о своей «отповеди» Солженицыну в интервью Илье Жегулеву:
Михаил Горбачев:
«Солженицын где-то сказал: все погубила горбачевская гласность. Я нашел случай, чтобы ответить ему, когда в Москве, в Манеже, была всемирная встреча главных редакторов. Я тогда сказал: это глубокое заблуждение человека, которого я очень уважаю. Ну, в конце концов, как так может быть - когда люди [живут] с закрытым ртом, когда они неспособны даже анекдот рассказать, их сразу отправляют на перевоспитание куда-нибудь или на лесозаготовки? А это же так у нас и было. Не было бы гласности, никаких бы у нас с вами перемен к лучшему не начиналось. И никакой бы свободы не было.
Свобода - это, прежде всего, гласность. Свобода говорить с людьми о своих переживаниях, о том, что человек наблюдает [вокруг] и как он относится к этому. Если он ошибается - благодаря свободе его поправят. И пресса, и общество».
«То есть если бы не гласность… - подсказал Жегулев…
- Солженицын продолжал бы рубить дровишки в своем доме в Вермонте».
Но, в отличие от меня, сильно разочаровавшегося в Солженицыне, прочитавшего написанное о нем - вполне правдиво, хотя, может быть, не всегда «взвешенно» - Лакшиным, Баклановым, Войновичем, - Горбачев сохранял к Солженицыну объективное отношение и даже, как он сам говорил, пиетет. В том же интервью Жегулеву:
Михаил Горбачев:
«Это не значит, что я изменил точку зрения на Солженицына вообще. На его подвиг человеческий. На его подлинно русский характер, решительность. Достаточно было уже первых его творений - я прочитал «Архипелаг ГУЛАГ», когда служба госбезопасности дала мне эту книгу. Там много фактов жизни, [рассказов] о том, что люди перенесли, что с ними делали. Это я потом, когда стал генсеком, узнал куда больше, чем я там [прочитал]. В общем, конечно, чтобы выступать, как он, надо было иметь смелость».
И еще мне вспомнился эпизод, свидетелем которого я был, стоя, конечно, на некотором почтительном удалении. Это произошло на приеме, который посольство Швеции устроило, кажется, в 2002 году в честь российских лауреатов Нобелевской премии. Были Горбачев, Солженицын, физик Алферов, кто-то еще, кажется, академик Чазов. Солженицын появился с опозданием и, пожав руку послу, сразу заприметил Горбачева и подошел к нему:
- Михаил Сергеевич, вы, наверное, обижаетесь на меня… но то, что я говорю, это не против вас, а потому что душа болит за Россию…
- Да что вы, Александр Исаевич, - мгновенно отреагировал Горбачев. -Какие там обиды… Да и не место здесь для таких обсуждений. Нас пригласили, оказали честь, так сказать… Как-нибудь надо нам вдвоем встретиться, посидим, обсудим…
Мне показалось, что в тональности, с которой это было сказано, была некоторая ирония. Но, может быть, только показалось.
А отношение Горбачева к Солженицыну не менялось до конца. Когда Солженицын умер, он продиктовал мне по телефону для агентств вот эти слова:
Михаил Горбачев:
«Ушел из жизни великий человек и большой писатель, нобелевский лауреат, человек уникальной судьбы, имя которого останется в истории России. На его долю, как и на долю миллионов граждан нашей страны, выпали суровые испытания. Солженицын одним из первых сказал в полный голос о бесчеловечности сталинского режима и о людях, которых эти испытания не сломили. «Один день Ивана Денисовича» и «Архипелаг ГУЛАГ» - книги, которые изменили сознание миллионов людей, заставили их переосмыслить прошлое и настоящее.
Вклад, который они внесли в преодоление тоталитаризма, невозможно переоценить. Солженицын выполнил дело своей жизни, он до конца своих дней продолжал бороться за то, чтобы Россия не только вырвалась из тисков прошлого, но и обрела достойное будущее, стала по-настоящему свободной и демократической страной.
Мы многим обязаны ему. Я выражаю глубокие соболезнования жене Александра Исаевича - Наталье Дмитриевне, его родным и близким».
Кстати, к Наталье Дмитриевне у него всегда была большая симпатия. Мне кажется, понятно почему.
Журнал «Горби» #5, 2024 год
https://gorby.media/articles/2024/01/16/on-vypolnil-delo-svoei-zhizni
=============
«Он выполнил дело своей жизни»
Как Горбачев относился к Солженицыну на самом деле
Кажется, Горбачева и Солженицына сближает только то, что мнения о них у разных людей - полярные. Одни обожествляют, другие проклинают, но очень часто - без осознания масштаба этих исторических фигур. Вспоминая о некоторых эпизодах моего общения с Михаилом Сергеевичем, связанных с именем Солженицына, могу засвидетельствовать: он полностью осознавал масштаб личности этого сложного, не сводимого ни к какому общему знаменателю человека. И именно этим он повлиял на мое представление о Солженицыне.
Я впервые прочитал «Один день Ивана Денисовича» в раннем подростковом возрасте, в «Новом мире», который выписывала наша семья. Честно говоря, для меня тогда самым важным было не собственное впечатление о повести, а мнение моей бабушки, Евы Романовны, вернувшейся «с севера» в январе 1956 года. «Это правда», - сказала она. Надо сказать, что она сразу обратила внимание и на попытки оспорить «Ивана Денисовича» - прочитав «конкурирующие» повести Дьякова и Алдан-Семенова, отзывалась о них с презрением: «Вранье». Вскоре она заболела и умерла, а я перечитал повесть через несколько лет, уже другими глазами.
В студенческие годы я следил за перипетиями борьбы «теленка с дубом», читал то, что Твардовскому удавалось пробить в журнале, глотал за одну-две ночи полуслепые копии того, что у нас не печаталось, и постепенно охладевал к Солженицыну-писателю, по-человечески, конечно, сочувствуя ему. «Красное колесо» не смог дочитать даже до середины первого тома. Помнится, на меня большое впечатление произвела рецензия Ирвинга Хау в «Нью-Йорк таймс» на «Август четырнадцатого»:
«Что случилось с Александром Солженицыным? Писатель, живущий сейчас в Соединенных Штатах, описавший ГУЛАГ с графической точностью в «Одном дне Ивана Денисовича», прикоснувшийся к нравственным высотам в прекрасном рассказе «Матренин двор», отобразивший острую полемику русских интеллектуалов в романе «В круге первом», изменился почти до неузнаваемости. Теперь на его месте крикливый, раздражительный полемист, приносящий свое творчество в жертву сомнительным теориям, изливающий на своих противников высокомерный сарказм, превращающий свой талант в дубинку, чтобы подчинить читателей своим все более авторитарным взглядам».
Думаю, впоследствии многое подтвердило правоту американского публициста. А все, что произошло после возвращения Солженицына на родину, вызывало у меня только недоумение и горечь.
В общем, к моменту, когда мы с М.С. впервые по какому-то поводу заговорили о нем ближе к концу 90-х годов, в моем сознании Солженицын ассоциировался скорее с не лучшими своими сторонами и проявлениями. К тому же на его счету уже было немало нелестных высказываний о Горбачеве.
В наших разговорах выяснилось, что «Раковый корпус» и «В круге первом» Горбачев читал, а после этого «просто не было времени, Паша». Но за публичной деятельностью Солженицына следил и о его наскоках на себя знал. Больше всего его коробила критика «горбачевской гласности». Он попросил своего помощника Г.С. Остроумова найти слова Солженицына о гласности, сказанные в советское время, в годы гонений. Найти соответствующую цитату оказалось нетрудно:
Александр Солженицын:
«Гласность, честная и полная гласность - вот первое условие здоровья всякого общества, и нашего тоже. И кто не хочет нашей стране гласности - тот равнодушен к Отечеству, тот думает лишь о своей корысти. Кто не хочет Отечеству гласности - тот не хочет очистить его от болезней, а загнать их внутрь, чтоб они гнили там».
Много лет спустя Горбачев рассказывал о своей «отповеди» Солженицыну в интервью Илье Жегулеву:
Михаил Горбачев:
«Солженицын где-то сказал: все погубила горбачевская гласность. Я нашел случай, чтобы ответить ему, когда в Москве, в Манеже, была всемирная встреча главных редакторов. Я тогда сказал: это глубокое заблуждение человека, которого я очень уважаю. Ну, в конце концов, как так может быть - когда люди [живут] с закрытым ртом, когда они неспособны даже анекдот рассказать, их сразу отправляют на перевоспитание куда-нибудь или на лесозаготовки? А это же так у нас и было. Не было бы гласности, никаких бы у нас с вами перемен к лучшему не начиналось. И никакой бы свободы не было.
Свобода - это, прежде всего, гласность. Свобода говорить с людьми о своих переживаниях, о том, что человек наблюдает [вокруг] и как он относится к этому. Если он ошибается - благодаря свободе его поправят. И пресса, и общество».
«То есть если бы не гласность… - подсказал Жегулев…
- Солженицын продолжал бы рубить дровишки в своем доме в Вермонте».
Но, в отличие от меня, сильно разочаровавшегося в Солженицыне, прочитавшего написанное о нем - вполне правдиво, хотя, может быть, не всегда «взвешенно» - Лакшиным, Баклановым, Войновичем, - Горбачев сохранял к Солженицыну объективное отношение и даже, как он сам говорил, пиетет. В том же интервью Жегулеву:
Михаил Горбачев:
«Это не значит, что я изменил точку зрения на Солженицына вообще. На его подвиг человеческий. На его подлинно русский характер, решительность. Достаточно было уже первых его творений - я прочитал «Архипелаг ГУЛАГ», когда служба госбезопасности дала мне эту книгу. Там много фактов жизни, [рассказов] о том, что люди перенесли, что с ними делали. Это я потом, когда стал генсеком, узнал куда больше, чем я там [прочитал]. В общем, конечно, чтобы выступать, как он, надо было иметь смелость».
И еще мне вспомнился эпизод, свидетелем которого я был, стоя, конечно, на некотором почтительном удалении. Это произошло на приеме, который посольство Швеции устроило, кажется, в 2002 году в честь российских лауреатов Нобелевской премии. Были Горбачев, Солженицын, физик Алферов, кто-то еще, кажется, академик Чазов. Солженицын появился с опозданием и, пожав руку послу, сразу заприметил Горбачева и подошел к нему:
- Михаил Сергеевич, вы, наверное, обижаетесь на меня… но то, что я говорю, это не против вас, а потому что душа болит за Россию…
- Да что вы, Александр Исаевич, - мгновенно отреагировал Горбачев. -Какие там обиды… Да и не место здесь для таких обсуждений. Нас пригласили, оказали честь, так сказать… Как-нибудь надо нам вдвоем встретиться, посидим, обсудим…
Мне показалось, что в тональности, с которой это было сказано, была некоторая ирония. Но, может быть, только показалось.
А отношение Горбачева к Солженицыну не менялось до конца. Когда Солженицын умер, он продиктовал мне по телефону для агентств вот эти слова:
Михаил Горбачев:
«Ушел из жизни великий человек и большой писатель, нобелевский лауреат, человек уникальной судьбы, имя которого останется в истории России. На его долю, как и на долю миллионов граждан нашей страны, выпали суровые испытания. Солженицын одним из первых сказал в полный голос о бесчеловечности сталинского режима и о людях, которых эти испытания не сломили. «Один день Ивана Денисовича» и «Архипелаг ГУЛАГ» - книги, которые изменили сознание миллионов людей, заставили их переосмыслить прошлое и настоящее.
Вклад, который они внесли в преодоление тоталитаризма, невозможно переоценить. Солженицын выполнил дело своей жизни, он до конца своих дней продолжал бороться за то, чтобы Россия не только вырвалась из тисков прошлого, но и обрела достойное будущее, стала по-настоящему свободной и демократической страной.
Мы многим обязаны ему. Я выражаю глубокие соболезнования жене Александра Исаевича - Наталье Дмитриевне, его родным и близким».
Кстати, к Наталье Дмитриевне у него всегда была большая симпатия. Мне кажется, понятно почему.
Журнал «Горби» #5, 2024 год
https://gorby.media/articles/2024/01/16/on-vypolnil-delo-svoei-zhizni
=============