9 дней без Михаила Сергеевича…
Александр Городницкий. Памяти Михаила Горбачева
Нету счастья горестной отчизне,
Время неуклонное течет.
Сообщили, что ушел из жизни
Михаил Сергеич Горбачев.
Из времен безрадостных и мглистых
На его деяния взгляну:
Возвратил Германии единство,
Прекратил холодную войну.
Добрыми делами увлеченный,
Думая о том, с чего начать,
Дал свободу политзаключенным,
Сделал независимой печать.
Судьбами России озабочен,
Взявший государственный штурвал,
Он не воровал, подобно прочим,
И не грабил, и не убивал.
И зимою, и недолгим летом,
Для работы не жалея сил,
Мир сумел он изменить при этом,
Но свою страну не изменил.
Не дали отпущенные сроки,
Завершить ему свои дела.
Был он зачинатель перестройки,
Да постройка хилою была.
Не заплачет по его уходу
Наша благодарная страна -
Он свободу дать хотел народу,
Но она народу не нужна.
И в России, как это ни странно,
Где всегда правителям почет,
Принято оплакивать тиранов,
А освободители - не в счет.
Будем помнить, так же как и прежде,
Как его в ошибках ни вини,
Эти дни не сбывшейся надежды,
Эти исторические дни.
01-03.09.2022
==============
Юрий Фельштинский:
«Союз развалили не реформы Горбачёва, а попытка КГБ остановить эти реформы и свергнуть Горбачёва по время августовского путча».
https://youtu.be/Iz-Kp6e86uQ
https://fex.net/ru/s/pnx6cyt?fs=e&s=cl
=================
=======
Павел Палажченко:
Сегодня - девятый день.
Отметили в узком кругу - Ирина и Андрей, коллеги из Фонда, близкие друзья.
Вспоминали, смотрели фотографии, слушали любимые песни Михаила и Раисы Горбачевых...
"Темная ночь" и "Старые письма" (в его исполнении), "Утро туманное", "Как молоды мы были", "Три года ты мне снилась", "Карелия", "Берега"...
Вспоминали, в том числе забавные эпизоды. Я тоже внес вклад.
Лет, наверное, пятнадцать назад Михаил Сергеевич не мог дозвониться мне по мобильному и позвонил по домашнему телефону, что делал редко. Лена сняла трубку.
- Ты не знаешь, где Паша?
- Не знаю, вроде на работу поехал.
- А что-то голос у тебя расстроенный...
Эмоции Лены распознать легко даже по телефону.
Пауза.
- Да поругались мы, Михаил Сергеевич...
Пауза.
- Ну... ты смотри. Пашка хороший.
В общем, светлое чувство осталось.
Здесь - несколько фотографий с двух запомнившихся вечеров в Лондоне, которые я раньше не публиковал в ФБ.
==========
Интервью
За последний дни я дал много интервью о Горбачеве. Думаю, удалось высказаться. Прежде чем завершить тему, еще два слова.
Мне кажется, что главное я сказал в самом первом интервью дозвонившейся мне журналистке РИА-Новости:
"То, что я стал переводчиком Горбачева - это и удача, и стечение обстоятельств. Я не принимал это решение. А вот то, что в 1992 году я ушел с госслужбы и решил, что буду работать с Горбачевым - это было мое решение. И я думаю, что это было одно из лучших решений, которое я принял в своей жизни".
Хочу это повторить здесь.
Самым "развернутым" было интервью одному из основателей "Интерфакса" и до сих пор действующему журналисту Вячеславу Терехову, которое мы дали коллективно с ветеранами Горбачев-Фонда Владимиром Поляковым и Кареном Карагезьяном. Ниже - основное из моей части, в первом коменте - полный текст.
Судьба его не баловала
Корр.: Всякий государственный деятель еще и человек. Вы с ним работали в течение тридцати с лишним лет. Какие черты характера вам запомнились? Как с ним работалось? Как он принимал решения? Злился ли во время или после переговоров, если у него что-то не получалось?
Палажченко: Да, 37 лет совместной работы были наполнены событиями. Судьба его не баловала: и борьба за сохранение Союза, и трудные первые годы после отставки, когда власть не всегда вела себя корректно по отношению к Горбачеву, и так называемый суд над КПСС, и многое другое. И уход Раисы Максимовны. Все это тяжело ему было пережить. Начались серьезные проблемы со здоровьем. Но он продолжал работать, часто и через силу.
Корр.: Издано тридцать томов речей и выступлений Горбачева. В них вошли стенограммы его переговоров за рубежом, с руководителями союзных республик, пока существовал Союз. Но, кроме того, издано немало книг автобиографических, его размышлений, как например "Остаюсь оптимистом" и другие. Он писал сам, или группа помощников?
Палажченко: Группы помощников уже не было давным-давно. Никакого большого аппарата у Горбачева после отставки не было и нет. Вот три человека почти тридцать лет - это и есть весь "могучий" аппарат, который помогал ему в работе. Мы занимались подбором материалов. Он надиктовывал основные положения всех книг. Так вот, я хочу сказать, что то, что происходило все эти годы, было, не скажу хождением по мукам, но было большим испытанием, которое потребовало огромного мужества.
Если говорить о его государственном периоде, то я переводил на десятках его встреч с руководителями разных стран. И уверенно свидетельствую, как бы трудно ни складывались переговоры, они в конечном счете всегда выходили на те договоренности, которые положили конец гонке вооружений, "холодной войне". Но они велись всегда очень корректно. Так было и при его разговорах с близким кругом, с помощниками, министрами.
Бывал и раздражен, но эмоциональных срывов не допускал
Корр.: Известно, и это даже по стенограммам видно, что переговоры подчас шли трудно и длительно. Он позволял себе вспыхнуть, вспылить, показать, что он недоволен чем-то?
Палажченко: Это бывало, но все же всегда в пределах корректности, нравственности, и по манере общения он всегда держался в рамках.
Корр.: Не можете вспомнить какой-нибудь случай, где ему совершенно было не по себе, как идут переговоры, как ведет себя его переговорщик?
Палажченко: Перед каждой беседой, естественно, ставились какие-то цели, и естественно, они не всегда сразу достигались. И поэтому да, бывал и раздражен. Очень трудно шли переговоры по ракетам средней дальности, которые он считал ключевыми: получится - дальше пойдем, не получится - и тогда все, что строилось, может рухнуть. Огромное значение он придавал этим переговорам. Бывали моменты, когда и мне казалось, что неужели все то, что в течение двух лет разрабатывалось, что в течение многих месяцев оттачивалось, в чем мы мучительно искали пути достижения договоренностей, неужели все это рухнет? А Горбачев, даже когда ход переговоров вызывал у него раздражение, всегда продолжал искать решение, искать выход. Горбачев никогда не опускал руки, никогда не позволял себе срывов эмоциональных, нервных. Я не помню такого.
Корр.: Не только на переговорах, но и среди сотрудников, когда проводил так называемый разбор полетов?
Палажченко: На некоторых таких совещаниях я присутствовал. Нередко они были трудными. Об этом есть мемуары дипломатов и военных. Трудно было там, трудно. И, насколько я знаю, Горбачев никогда не срывался. Наоборот, когда на обсуждениях так называемой пятерки, куда входили руководители всех ведомств, причастных к переговорам по разоружению, возникали тупиковые ситуации, когда в прокуренных комнатах люди повышали друг на друга голос и шли очень тяжелые дискуссии, то наоборот, они рассчитывали на то, что в конечном счете Горбачев как-то этот узел разрубит, развяжет. На него ориентировались как на человека, который в итоге сможет принять взвешенное решение, и сможет его вывести уже на переговоры на высшем уровне. Это описано во многих мемуарах.
Так что, Горбачева Запад обманул?
Корр.: Я хочу затронуть одну сложнейшую международную проблему, которая не дает покоя всем до сих пор. Вы переводили переговоры по разоружению, вы присутствовали при разборе хода переговоров. Можете сказать, если это не секрет, почему Горбачев на переговорах с лидерами западных стран, и прежде всего с США, не поставил вопрос о продвижении НАТО на восток? Он просто поверил им на слово?
Палажченко: Это уже давно не секрет, да и не был он секретом. Просто почему-то никто не хочет вспомнить его же объяснения. Почему не хотят, не могу этого понять? И он иногда сам задавал этот вопрос, уже когда был в отставке и слышал подобные обвинения.
Вопрос о НАТО обсуждался исключительно в контексте объединения Германии. Восток - это бывшие соцстраны. Восток в то время - это и бывшие социалистические республики. Как же можно было тогда ставить вопрос о нерасширении НАТО? Куда? На страны Варшавского договора, который еще существовал? Если бы мы поставили этот вопрос, то стало бы ясно, что мы ориентируемся на развал Варшавского договора! Тем более не могло идти речи о невступлении в НАТО прибалтийских государств, и особенно Украины, которые были субъектами Советского Союза. И опять-таки, если бы такой вопрос был поставлен, то я думаю, что это рассматривали бы как очень странный шаг. И после отставки его бы обвиняли, что уже тогда видел распад и Варшавского договора, и самого Советского Союза, за сохранение которого он так бился!
А вот что касается неразмещения ядерного оружия на территории бывшей ГДР, несоздания новой военной инфраструктуры НАТО, сокращения бундесвера, радикального сокращения вооруженных сил объединенной Германии более чем в два раза - вот эти все обязательства были записаны в Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии. Они были выполнены, и они остаются, и сейчас тоже выполняются.
Горбачев много раз говорил, что никакого противоречия в его позиции нет, что расширение НАТО на страны Центральной и Восточной Европы является нарушением духа тех договоренностей, которые были тогда. Требовать тогда нерасширения НАТО на страны Центральной и Восточной Европы было невозможно. Но при этом, конечно, сам дух этих договоренностей предполагал, что НАТО не будет расширяться в ущерб безопасности Советского Союза, а теперь России.
Об этом Горбачев говорил, я считаю, что эта постановка вопроса абсолютно правильная. И обвинять Горбачева в том, что он не получил таких гарантий в 1990 году, повторяю, когда еще существовал Варшавский договор, когда существовал Советский Союз, конечно, обвинять в этом Горбачева совершенно неуместно.
Он не впал в депрессию после отставки
Корр.: Вернемся к периоду, когда он ушел в отставку. Обычно у многих людей в таком случае начинается спад эмоциональный, спад в работе, и даже по отношению к жизни. Как вел себя Михаил Сергеевич в первое время после отставки?
Палажченко: Я его впервые увидел 12 февраля 1992 года. Он приехал на встречу с Генри Киссинджером, который был первым посетителем "Горбачев-Фонда" из иностранных гостей. И я не увидел никаких признаков психологического депрессивного состояния, я не увидел человека, который согнулся, человека, который чувствует себя проигравшим, побежденным, - этого я не увидел. Он взялся очень активно за налаживание работы фонда. Разное было, что-то получалось, что-то нет. Потом он взвалил на себя такую большую нагрузку, как Международный Зеленый Крест. Наверное, эта работа, постоянная активность, постоянное общение с людьми, и, конечно, я думаю, эмоциональная поддержка семьи, Раисы Максимовны, дочери Ирины помогали ему жить эти годы с высоко поднятой головой.
https://www.interfax.ru/russia/860611
==============
Александр Минкин: «Письмо Горбачёву из 1987 года».
« Вы, бесспорно, герой. Мы впервые за много-много лет получаем удовольствие, видя и слыша Генсека».
Летом 1987-го я ехал в электричке из Тулы в Москву и непрерывно думал о том, что накануне вечером увидел и услышал по телевизору. Там, в электричке, я и написал письмо Горбачёву.
Конечно, если бы я это письмо отправил, то перепечатал бы его на машинке. Вместо «М.С.» всюду стало бы «Михаил Сергеевич»… Но я его не отправил, и оно провалялось у меня в столе до сего дня.
Не отправил, понимая, что не передадут (хотя даже написал вступление для неведомых секретарей и референтов), а еще хуже - решат, будто я чего-то хочу для себя выцыганить…
Прошло 35 лет. Теперь уж точно это письмо бессмысленное и бескорыстное.
«Уважаемые товарищи!
Мое письмо не содержит ни просьбы, ни жалобы, ни сообщений о беззакониях; по нему не надо принимать никаких решений и т.п. Письмо это будет иметь смысл только в том случае, если его прочтет сам М.С.Г. Поэтому я прошу передать ему это письмо.
Уже год как я мысленно сочиняю Вам письмо. Это началось после Вашего выступления в Краснодаре. Возможно, Вам покажется смешным, но в тот момент, слушая радио, я вдруг ощутил желание взять оружие и присоединиться к Вашей борьбе готовность делать что угодно, лишь бы помочь Вам сдвинуть эту страну с мертвой точки.
Куда-то исчезли привычные скепсис, насмешка, прочие привычные чувства, с какими всегда слушал «речи». Я сказал себе:
«Какая разница, что он думает. Важно, что он говорит и делает то, о чем можно было только мечтать».
В тот же вечер я уже ругался со случайными попутчиками в ночном метро. Сидят два «интеллигента», обсуждают нашу жизнь и без конца повторяют фразу: «Он ничего не сделает». Я говорю: «Ребята, вы так говорите «он ничего не сделает», будто с другой планеты наблюдаете чьи-то усилия что-то изменить. Вы что, марсиане? Вас разве это не касается? Но вы, конечно, правы: «он» ничего не сделает. Он землю не пашет, нефть не добывает, автобус не водит. Все, что он может, это уговаривать нас делать свою работу по-человечески. Он уже год уговаривает, а вы стали лучше работать? Вы ж на Марсе сидите, до вас не доходит. Но все-таки что-то он сделал: вы в метро вслух при публике обсуждаете Генсека и не боитесь. Вам этого мало?»
Вот такую речь произнес, удивляясь сам себе.
Быть на стороне власти мне всегда казалось невозможным. На стороне власти всегда были или дураки, или бесчисленные воры и бюрократы, которым все происходящее было на руку…
Но фраза, услышанная в метро: «он ничего не сделает», эта фраза ужасна. Она говорит о том, что произошло самое скверное: гражданин отделился от государства.
Мы перестали связывать свои интересы с интересами страны. Мы превратились в инопланетян: живем-то здесь, но временно. И кроме своей квартиры и своей жратвы, нас ничего не волнует.
Гражданин, отделившийся от государства, уже не гражданин. У него только подданство. А так - это житель, обыватель. И ему все равно: красные, зеленые, белые - лишь бы его не трогали, его интересов не ущемляли.
И тут вина не наша. Не мы отделялись. Нас отделяли. Этот грех целиком на совести властей. Многие даже не подозревают, как глубоко в нас вбили психологию «винтиков». Хоть уже десятки лет о винтиках не говорят, но обращаются с людьми по-прежнему как с винтиками.
Не хочу слишком затягивать письмо. Вчера Вы были в Зеленограде. Я смотрел, слушал и - страдал: Вы опять говорили, а они опять слушали. Господи, дает ли это хоть что-нибудь?! И вдруг Вы как-то невзначай сказали: «Да ведь у нас 18 миллионов в аппарате». Я чуть со стула не упал. Может, эта цифра известная, и только по невежеству я не знал, но меня она ошеломила и размером, и тем, что вслух произнесена.
М.С.! Ведь это 18 миллионов врагов. Врагов Перестройки и Ваших личных врагов. Все, что Вы делаете и к чему зовете, - подрывает их благосостояние, а этого никто не прощает. Вот кого надо ликвидировать как класс.
Вы себя не видите и не знаете, как много говорит выражение лица. Но все, что Вы не сказали словами, читалось отчетливо.
Вы не сказали: «Ребята, здесь слишком много вашего и всякого другого начальства, поэтому вы не сможете говорить свободно и откровенно». Вы сказали: «Нас здесь слишком много» - и чуть покосились на свиту. Дошло ли до школьников - не знаю.
А еще было видно, что опять возникла тягостная ситуация, когда говорить нечего, а прекратить разговор и уйти - неловко. А еще была видна усталость.
Я очень боюсь, что Вы устанете.
Как любой нормальный человек, мастер своего дела, который днем и ночью работает изо всех сил, но усилия его пропадают, вязнут, дураки не понимают, подонки извращают - и наступает момент, когда хочется сказать: да пошло оно все к чертовой матери! Вот эта усталость может вызвать и апатию, и ожесточение. И если Вы поддадитесь - Перестройка тут же и кончится. А так как стоять неподвижно вообще нельзя (а на вираже - тем более), то «они» крутанут назад с такой силой, что даже страшно подумать, где мы окажемся. Покорность народа кое-как работает на Вас, когда Вы повышаете цены на водку. Но эта же покорность сработает на «них», когда «они» объяснят народу, что Перестройка - рецидив волюнтаризма, а гласность - подрыв идей. И наши дети так и не увидят нового учебника истории.
М.С.! Я не знаю мотивов Вашего поведения. Но я много раз думал, что же движет Вами? И только два варианта нашел. Присущая некоторым людям страсть делать свое дело на максимально высоком уровне, органическая ненависть ко всякой халтуре - так сказать, профессиональная честь. А второе - честолюбие. Желание войти в Историю. И не как Наполеон и прочие «кровавые», а как, скажем, Ганди, причем честь и честолюбие не исключают друг друга.
Но я не спрашиваю ответа, я даже предпочел, чтоб никто этого ответа не знал.
Еще раз скажу: не важно, что Вами движет, важен результат. Еще в Библии сказано: по плодам их узнаете их. «По плодам». А речей мы наслушались. Мы слушали их с отвращением и насмешкой, и наш «протест» не шел дальше анекдотов и передразнивания полупарализованной речи.
Сдвиги огромные. Но, может быть, самое невероятное, чего Вы добились, это то, что мы впервые за много-много лет получаем удовольствие, видя и слыша Генсека. Вроде бы чепуха, и Ваша задача вовсе не в том, чтоб нравиться, и т.п. Но я уверен, что
когда народ не только с одобрением, а именно с удовольствием слушает слова руководителя - это имеет огромное значение.
Вы, бесспорно, герой. Вы могли бы жить спокойно и припеваючи. А Вы рискнули так, как никто никогда не рисковал. Я не преувеличиваю. Были в истории герои, были рисковые люди, но никто никогда не ставил на карту столько. Даже те, кто, как и Вы, хотели «выиграть новую жизнь», осуществить исторический поворот, даже они никогда не рисковали потерять столько. Они могли поставить на карту жизнь революционера и только. Даже в 1956-м Н.С. (Хрущев) замахивался на меньшее и рисковал куда меньшим, чем пост и положение Генсека в 1985-м.
Но Ваш личный героизм и огорчает. Один умный человек сказал: несчастна страна, которая постоянно нуждается в героях. И правда: где ж мы их напасемся? Одна Госприемка требует тысячи героев-фанатиков. (А любого другого или купят, или застращают, но завод не остановят.)
Вы заслужили огромную сердечную благодарность очень многих. И я считаю, что мой долг сказать Вам об этом. Пусть даже так сумбурно и путано».
Александр Минкин.
Майкл Мирер, детский врач, США: « Прометею за принесенный огонь выклевали печень, а Gorbi примерно за то же самое - душу.
Но все-таки все знают, кто такой и что сделал Прометей, а как зовут орла, который его терзал, не знает никто».
========
Не все герои носят плащ
Разумеется, я не знал его лично, однако он непосредственно сильнейшим образом повлиял на мою жизнь.
Я как раз был в армии, когда умер Брежнев и начались эти безумные гонки на лафетах.
Анекдот того времени - даешь пятилетку в три гроба, был очень популярен.
Никто в моем окружении давно не верил коммунистам и уверенно сжимал фигу в кармане.
Я помню, что когда появился Горбачев, то ничего такого, что могло бы повлиять на ход вещей, я не ожидал, но что-то странное стало происходить. Я впервые увидел высшее начальство говорящим обычным языком, хоть и с южнорусским выговором, но речь стала живой. Потом я увидел его среди обычных людей, прямо окруженного толпой. Это тоже было как-то странно. Ни до него, ни вскоре после него кремлевские обитатели на «землю» не спускались, Олимп есть Олимп.
Горбачев показал, что у России может быть первая леди, а не первая баба, и что еще хуже, первая папка без фотографии, имени, биографии и даже пола.
Любитель бокса не понимает, что там с шахматными фигурами, чего они там стоят, кто и зачем их двигает, и лишь потом, из новостей узнает победителя в шахматном турнире.
Я понял, что для меня сделал этот человек, лишь когда сам стал по-настоящему взрослым.
Благодаря ему моя семья оказалась на свободе, а я лично во многом благодаря ему стал американским врачом, мои родители получили достойную старость, а мои дети и внуки вообще не понимают, что там за проблема с Россией и вообще где она точно.
Gorbi, так его ласково звали в Америке, сделал невозможное. Он указал путь, и открыл России дверь из лабиринта Минотавра. Особенно притом что ему лично Минотавр не угрожал. Это было делом всей его жизни.
Он заплатил огромную цену за свое желание сделать Россию свободной. Его многие ненавидели, он был часто несправедливо оболган и обруган, но это он отвалил камень, закрывающий выход из лабиринта.
Он дал россиянам шанс, а они, похоже, его просрали.
Лабиринт снова завален, а голодный Минотавр пошлет с кривой ухмылкой букетик и эпитафию на могилу.
Прометею за принесенный огонь выклевали печень, а Gorbi примерно за то же самое - душу.
Но все-таки все знают, кто такой и что сделал Прометей, а как зовут орла, который его терзал, не знает никто.
Я уверен, что история с М.С Горбачевым не станет исключением и, скорее раньше, чем позже, он займет свое очень почетное место в Пантеоне.
==========
Ксения Собчак о том, почему Россия больна «горбифобией»
https://youtu.be/Uhbbc7YO2WA
=========
Лариса Малюкова
обозреватель «Новой газеты»
«Кино я люблю, а критиковать - не очень»
Из разговора с Михаилом Горбачёвым о любимых фильмах, ситуации в кинематографе, дружбе с Де Ниро и влиянии на молодых. 2005 год
Михаил Сергеевич нередко бывал в «Новой газете». Но впервые мы встретились тогда, в 2005-м. Люба Аркус и ее команда завершили гигантский труд - семитомное издание энциклопедии «Новейшая история отечественного кино. 1986-2000». Вот мы и встретились, говорили с ним про кино и не только.
Михаил Горбачев (поднимая все семь томов): Мышцы-то комбайнерские сохранились… Спасибо вам. Кино я люблю, а вот критиковать - не очень…
Любовь Аркус: А мы вот политику и политиков не слишком раньше привечали. Держались подальше - боялись. Вы подарили нам дополнительную жизнь, на которую, по совести говоря, уже никто и не рассчитывал. Писали в стол. Снимали - для своих. Фильмы лежали на полках. Вот за эту дополнительную жизнь нам и хотелось сказать вам неофициальное «спасибо». И если кому-то и следовало бы посвятить этот многолетний труд, то, вне всяких сомнений, - именно вам.
Михаил Горбачев: Вот и моя дочь от политики шарахается. Пытался ее привлечь - ни в какую. Но я польщен. Этот подарок - радость и честь для меня. Признаюсь, я человек, который страшно любит кино. В последнее время телеканалы часто показывают старые советские фильмы. Смотрю их - там бьется живая жизнь, пусть даже с идеологическим пережимом. Мне это близко… Вот моей старшей внучке Ксении - 25, она практически не смотрит американское кино, за исключением лент с человеческим подходом, тех, что перекликаются с лучшими нашими картинами. Мне кажется, проходит уже эта полоса махания оружием, потоков крови, разрухи в нашем кино. Хотя вот и наши научились детективы делать не хуже других, в морду бить качественно. Но пошли и интересные картины. Серьезные. Можно говорить о ренессансе отечественного кино.
Мы должны оставаться страной и авиационной промышленности, и высококлассного кино. А вот под американские боевики я легко могу работать. Они как фон - не мешают.
Андрей Плахов: Мы отмечаем 20 лет перестройки, и наша Энциклопедия - некое подведение итогов. Сейчас уже кажется - 86-й год остался в далеком прошлом. Все, в чем мы участвовали, чему были свидетелями, стало историей. И вдохновитель этого труда Любовь Аркус - прирожденный историк. Поэтому для меня самым ценным в работе стал точный ракурс: кино как часть истории страны. Истории во всем ее многообразии: от рок-музыки до спорта и политики. Еще об одном человеке сегодня необходимо вспомнить. О возглавлявшем Союз кинематографистов в перестроечные годы режиссере Элеме Климове. Он помог осуществиться перестройке в кино.
Михаил Горбачев: Да, вспоминаю ваш знаменитый съезд…
Андрей Плахов: Михаил Сергеевич, сейчас затевается новая книга, посвященная памяти Элема Климова, не согласились бы и вы написать для нее статью?
Михаил Горбачев: Непременно. Мы - современники. ХХ век ушел. Это мой век. Моя жизнь. Есть три события столетия, оказавшие влияние на все стороны жизни не только в нашей стране: революция 17-го года (как к ней ни относись), победа в Великой Отечественной войне и перестройка, без которой движение вперед было невозможно.
Нормальное человеческое существование было отвергнуто на уровне культуры. Вся жизнь мыслящих людей переместилась на кухню.
У нас и у США было накоплено столько ядерного оружия, что если разделить его на 1000, то каждой доли хватило бы, чтобы уничтожить мир.
Зачем уничтожать мир 1000 раз? Безумие. И внутри страны ситуация доходила до абсурда. Чтобы решить вопрос дефицита женских колготок, собирали комиссию ЦК под руководством Капитонова. Зато построили 64 тысячи танков… Сейчас мы переживаем этап унижения, депрессии. 36% людей из опрошенных считают, что не надо было начинать перестройку. Людей загнали в беду, особенно пожилых. Молодежь думает иначе.
Лариса Малюкова: Михаил Сергеевич, знаю о том, что вы принимали участие в судьбе многих фильмов и их авторов. К примеру, помогли состояться премьере «Ассы» в МЭЛЗе. Есть, наверное, много подобных сюжетов…
Михаил Горбачев: Приходилось помогать, поддерживать. Начиная со знаменитого «Покаяния» Абуладзе. Помните, там был гроб, который никак не удавалось похоронить. А мы фильм никак не могли выпустить, такое было противодействие. Солженицына не могли опубликовать. Вот взял тут книжку с полки, «Дети Арбата» - с дарственной надписью Рыбакова, держал в руках и вспоминал, как пробивали ее публикацию. (Лопушанскому.) И ваши «Письма мертвого человека» имели непростую судьбу. Фильм помню, он мне понравился.
Лариса Малюкова: А из последних российских киноработ вам что-нибудь запомнилось?
Михаил Горбачев: Смотрю очень много. На 70-летие Шахназаров мне подарил мосфильмовскую коллекцию. Начиная с «Волги-Волги». Из новых работ… «Свои» мне очень понравились. Я сам пережил вступление немцев. В 42-м году в Ставропольском крае полицаи стали управлять. Мой дед - председатель колхоза, отец - фронтовик, вот меня и прятали. Кто были «свои»? Люди из нашего села Привольное упросили одного немолодого человека стать старостой, чтобы своих спасать. И после прихода наших все село за него боролось. А ему все равно 10 лет присудили. В лагере умер. «Водителя для Веры» видел. С Говорухиным нередко общались. Он мне кассету подарил. На его фильм «Ворошиловский стрелок» у меня неоднозначная реакция. Так хотелось, чтобы наказали этих молодых подонков, девочку унизивших. Именно так, как поступил старик, сыгранный Ульяновым, и именно по этому самому месту… Но ведь нельзя так. Опасно. Цепная реакция может пойти по стране.
А вот если бы я отбирал 20 лучших российских фильмов, то среди них непременно оказалась бы ваша работа «Холодное лето 53-го».
Вообще с кино меня связывают и дружеские связи. У Кевина Костнера мы дома бывали, чудесный человек… С Де Ниро дружу, с Форманом. У него идея возникла снимать обо мне кино. Кстати, смотрю я на вас, Чулпан, и думаю, может, если кто бы и подошел на роль Раисы, то это вы (и Чулпан Хаматова сыграла роль Раисы Максимовны в спектакле «Горбачёв»). А Майкл Дуглас - он опытный, меня отговаривал - не нужно, говорит, игрового фильма, лучше - телевизионный. Не такой дорогой, зато более точный…
Интервью 2005 года
======
=========
Виктория Мусвик:
Умер Михаил Сергеевич Горбачев. Не удивляюсь, что сейчас. Светлая вам память, Михаил Сергеевич. Мы, многие дети и подростки второй половины восьмидесятых, всегда будем вас помнить и благодарить. За то, как стало интересно в школе. За Айтматова, Искандера и «лейтенантскую прозу» на уроках литературы. За новые уроки истории и ворвавшихся в классы молодых учителей-историков (и учительниц!). За сторонников «нового мышления», которые пришли в школу заниматься «внеклассной работой». За «Огонек» и все новые журналы и публикации для молодежи, а также за перемены в старых. За фильмы «Легко ли быть молодым» и «Курьер». За то, какими бойкими и дерзкими мы стали с 1985 по 1991. За то, что вас можно было критиковать (и было за что, конечно, было). За ваш идеализм. За гуманность и даже за нерешительность. За разоружение. За свободу. За открывшийся мир.
Спите спокойно. Мы продолжим ваше дело. (Добавлю: Но уже с учетом совсем иного времени, рефлексии и всей критики.)
===========
Смотрю наконец-то фильм «Горбачев.Рай» Манского. Не успела на сеансы в Москве, а сейчас выложили (но ненадолго - бегите-смотрите). Вопросы, конечно, некоторые там интервьюер ставит странные. Но сам Горбачев вызывает большое уважение. До конца жизни он остался социалистом и при этом антисталинистом. Думаю, именно поэтому он как фигура близок нынешней молодежи. Мог бы быть. Тут есть потенциал для ощущения поддержки и опоры (конечно, с непременной критикой того, что принять в его действиях нельзя).
Вчера прочитала у коллеги в комментариях, как Горбачев, еще будучи генсеком, возражал, когда юных людей при нем упрекали: говорил, что не затеял бы перестройку, если бы в них не верил. В нас, то есть. В нас. Ведь это я была ребенком и подростком в перестройку. В меня он верил, значит. И да, я чувствовала тогда, что он в нас верит. Это непередаваемое (и оказавщееся очень мимолётным, увы) чувство - когда тебя не боятся, тебе доверяют. Отсюда все эти новые тогдашние журналы, книги, передачи для подростков. Как жаль, что это ощущение невозможно сейчас передать нынешним детям и даже представить это в школе… И вот теперь я снова чувствую себя близкой к поколению детей, к поколению нашей Э. Все, что я от нее слышу в последние пять лет, с 15 до ее нынешних 20 - это удивительно близко к тому, как чувствовала себя я в этом возрасте. Я именно поэтому недавно стала участвовать в одном проекте, пытаясь понять - как будет выглядеть искусство тех, кто еще тинэйджер, кто только выходит в мир.
А Горбачев для меня, конечно, еще и отчасти отцовская фигура. Именно потому, что он был у власти в тот самый период, когда я из ребенка превращалась во взрослого человека. Он и внешне чем-то похож на моего отца. Жалею, что не попаду в Москву с ним попрощаться. И очень жалею, что одно время хотела передать ему через общающихся с ним знакомых слова благодарности от бывшей перестроечной девочки, но постеснялась.
============
========
Глеб Ковзик:
Прощание с Михаилом Горбачевым получилось человечным. Не потому, что установлен грамотный порядок церемонии. Люди, находясь в длинной очереди, превозмогая осенний холодный ветер и долгостояние, терпеливо шли вперёд. Они двигались в согласии со своим сердцем, а не по велению бумажных слов.
Я шёл с ними, невольно делая наблюдения. Полицейские и росгвардейцы испытующе смотрели на толпу, у некоторых в глазах читалось удивление: «Как так, столько к Горбачеву?». Толпа, в свою очередь, вела себя спокойно и достойно. Редкие реплики, в том числе на иностранном языке, периодически доходили до моих ушей.
Москва сегодня переменчивая: солнце недолго греет и тут же прячется за облаками, а ветер норовит проникнуть в душу. Стоя в плаще, приходилось съеживаться и крепче прижимать к телу букет.
Желтые астры, розы, алые гвоздики, лилии виднелись в руках. Толпа пестрела: седые головы смешивались с юными, чувственный черный наряд скорби соседствовал со свободным оверсайзом. Кто-то вспоминал 90-е, кто-то со старческой улыбкой говорил, что Россия - это страна очередей, и без этого никак. Не было ругани и всклоков. Всплыли (ну разумеется) фамилии Ельцина, Руцкого, Хасбулатова; рядом со мной никто не упомянул Лигачева. Хотя, казалось бы…
Не толпа людей больше всего меня поразила. Молодежь. Всюду виделись молодые люди, разноликие юношеские и девичьи лица. Дети России. Они проголосовали ногами, придя на прощание с человеком, который не правил ими. Их сердце на стороне Горбачева.
Испытав двухчасовое ожидание, я наконец вошел в холл Дома Союзов. Здесь уже тепло. Внутренний интерьер покрыт трауром: неяркий свет и занавешенные зеркала, поставлены крупные фотографии Михаила Сергеевича. Стоит Почётный караул с карабинами. Поднимаясь по лестнице, столкнулся с шедшим в слезах Познером. Зайдя в прощальный зал, неспешно прошел вдоль ряда цветов у гроба. По правую сторону от Горбачева лежали государственные награды, по левую сторону сидели родственники.
Я положил замерзшие бордовые розы. Прощающиеся суетились - протокол требовал не задерживаться. Рядом со мной провожала в последний путь женщина в инвалидной коляске. Двигаясь к выходу, я обернулся и ещё раз рассмотрел всё, на что успевал обратить свой взгляд.
Горбачев вновь удивил. О его смерти говорили при жизни. Считалось, что всеми забытый политик не вызовет каких-нибудь симпатий, особенно у тех, кто не познал вживую Советский Союз. Получилась противоположная ситуация. Пришли все поколения. Непонятый современниками и отброшенный ими, он всё же получил свой моральный авторитет, который, вероятно, будет расти уже посмертно.
Перестройка не была завершена. Но разве плохи были лозунги Перестройки? Чего желал Горбачев? Демократии, свободы, равноправия, мира и международной разрядки, высоких моральных чувств между гражданами, гласности и плюрализма, наконец, гуманного демократического социализма. И всё это в реальном, а не декларативном воплощении.
Жизнь Горбачева в этом мире завершилась, но она продолжится в истории, ибо перемен будут всё настойчивее требовать наши сердца.
==========
Нету счастья горестной отчизне,
Время неуклонное течет.
Сообщили, что ушел из жизни
Михаил Сергеич Горбачев.
Из времен безрадостных и мглистых
На его деяния взгляну:
Возвратил Германии единство,
Прекратил холодную войну.
Добрыми делами увлеченный,
Думая о том, с чего начать,
Дал свободу политзаключенным,
Сделал независимой печать.
Судьбами России озабочен,
Взявший государственный штурвал,
Он не воровал, подобно прочим,
И не грабил, и не убивал.
И зимою, и недолгим летом,
Для работы не жалея сил,
Мир сумел он изменить при этом,
Но свою страну не изменил.
Не дали отпущенные сроки,
Завершить ему свои дела.
Был он зачинатель перестройки,
Да постройка хилою была.
Не заплачет по его уходу
Наша благодарная страна -
Он свободу дать хотел народу,
Но она народу не нужна.
И в России, как это ни странно,
Где всегда правителям почет,
Принято оплакивать тиранов,
А освободители - не в счет.
Будем помнить, так же как и прежде,
Как его в ошибках ни вини,
Эти дни не сбывшейся надежды,
Эти исторические дни.
01-03.09.2022
==============
Юрий Фельштинский:
«Союз развалили не реформы Горбачёва, а попытка КГБ остановить эти реформы и свергнуть Горбачёва по время августовского путча».
https://youtu.be/Iz-Kp6e86uQ
https://fex.net/ru/s/pnx6cyt?fs=e&s=cl
=================
=======
Павел Палажченко:
Сегодня - девятый день.
Отметили в узком кругу - Ирина и Андрей, коллеги из Фонда, близкие друзья.
Вспоминали, смотрели фотографии, слушали любимые песни Михаила и Раисы Горбачевых...
"Темная ночь" и "Старые письма" (в его исполнении), "Утро туманное", "Как молоды мы были", "Три года ты мне снилась", "Карелия", "Берега"...
Вспоминали, в том числе забавные эпизоды. Я тоже внес вклад.
Лет, наверное, пятнадцать назад Михаил Сергеевич не мог дозвониться мне по мобильному и позвонил по домашнему телефону, что делал редко. Лена сняла трубку.
- Ты не знаешь, где Паша?
- Не знаю, вроде на работу поехал.
- А что-то голос у тебя расстроенный...
Эмоции Лены распознать легко даже по телефону.
Пауза.
- Да поругались мы, Михаил Сергеевич...
Пауза.
- Ну... ты смотри. Пашка хороший.
В общем, светлое чувство осталось.
Здесь - несколько фотографий с двух запомнившихся вечеров в Лондоне, которые я раньше не публиковал в ФБ.
==========
Интервью
За последний дни я дал много интервью о Горбачеве. Думаю, удалось высказаться. Прежде чем завершить тему, еще два слова.
Мне кажется, что главное я сказал в самом первом интервью дозвонившейся мне журналистке РИА-Новости:
"То, что я стал переводчиком Горбачева - это и удача, и стечение обстоятельств. Я не принимал это решение. А вот то, что в 1992 году я ушел с госслужбы и решил, что буду работать с Горбачевым - это было мое решение. И я думаю, что это было одно из лучших решений, которое я принял в своей жизни".
Хочу это повторить здесь.
Самым "развернутым" было интервью одному из основателей "Интерфакса" и до сих пор действующему журналисту Вячеславу Терехову, которое мы дали коллективно с ветеранами Горбачев-Фонда Владимиром Поляковым и Кареном Карагезьяном. Ниже - основное из моей части, в первом коменте - полный текст.
Судьба его не баловала
Корр.: Всякий государственный деятель еще и человек. Вы с ним работали в течение тридцати с лишним лет. Какие черты характера вам запомнились? Как с ним работалось? Как он принимал решения? Злился ли во время или после переговоров, если у него что-то не получалось?
Палажченко: Да, 37 лет совместной работы были наполнены событиями. Судьба его не баловала: и борьба за сохранение Союза, и трудные первые годы после отставки, когда власть не всегда вела себя корректно по отношению к Горбачеву, и так называемый суд над КПСС, и многое другое. И уход Раисы Максимовны. Все это тяжело ему было пережить. Начались серьезные проблемы со здоровьем. Но он продолжал работать, часто и через силу.
Корр.: Издано тридцать томов речей и выступлений Горбачева. В них вошли стенограммы его переговоров за рубежом, с руководителями союзных республик, пока существовал Союз. Но, кроме того, издано немало книг автобиографических, его размышлений, как например "Остаюсь оптимистом" и другие. Он писал сам, или группа помощников?
Палажченко: Группы помощников уже не было давным-давно. Никакого большого аппарата у Горбачева после отставки не было и нет. Вот три человека почти тридцать лет - это и есть весь "могучий" аппарат, который помогал ему в работе. Мы занимались подбором материалов. Он надиктовывал основные положения всех книг. Так вот, я хочу сказать, что то, что происходило все эти годы, было, не скажу хождением по мукам, но было большим испытанием, которое потребовало огромного мужества.
Если говорить о его государственном периоде, то я переводил на десятках его встреч с руководителями разных стран. И уверенно свидетельствую, как бы трудно ни складывались переговоры, они в конечном счете всегда выходили на те договоренности, которые положили конец гонке вооружений, "холодной войне". Но они велись всегда очень корректно. Так было и при его разговорах с близким кругом, с помощниками, министрами.
Бывал и раздражен, но эмоциональных срывов не допускал
Корр.: Известно, и это даже по стенограммам видно, что переговоры подчас шли трудно и длительно. Он позволял себе вспыхнуть, вспылить, показать, что он недоволен чем-то?
Палажченко: Это бывало, но все же всегда в пределах корректности, нравственности, и по манере общения он всегда держался в рамках.
Корр.: Не можете вспомнить какой-нибудь случай, где ему совершенно было не по себе, как идут переговоры, как ведет себя его переговорщик?
Палажченко: Перед каждой беседой, естественно, ставились какие-то цели, и естественно, они не всегда сразу достигались. И поэтому да, бывал и раздражен. Очень трудно шли переговоры по ракетам средней дальности, которые он считал ключевыми: получится - дальше пойдем, не получится - и тогда все, что строилось, может рухнуть. Огромное значение он придавал этим переговорам. Бывали моменты, когда и мне казалось, что неужели все то, что в течение двух лет разрабатывалось, что в течение многих месяцев оттачивалось, в чем мы мучительно искали пути достижения договоренностей, неужели все это рухнет? А Горбачев, даже когда ход переговоров вызывал у него раздражение, всегда продолжал искать решение, искать выход. Горбачев никогда не опускал руки, никогда не позволял себе срывов эмоциональных, нервных. Я не помню такого.
Корр.: Не только на переговорах, но и среди сотрудников, когда проводил так называемый разбор полетов?
Палажченко: На некоторых таких совещаниях я присутствовал. Нередко они были трудными. Об этом есть мемуары дипломатов и военных. Трудно было там, трудно. И, насколько я знаю, Горбачев никогда не срывался. Наоборот, когда на обсуждениях так называемой пятерки, куда входили руководители всех ведомств, причастных к переговорам по разоружению, возникали тупиковые ситуации, когда в прокуренных комнатах люди повышали друг на друга голос и шли очень тяжелые дискуссии, то наоборот, они рассчитывали на то, что в конечном счете Горбачев как-то этот узел разрубит, развяжет. На него ориентировались как на человека, который в итоге сможет принять взвешенное решение, и сможет его вывести уже на переговоры на высшем уровне. Это описано во многих мемуарах.
Так что, Горбачева Запад обманул?
Корр.: Я хочу затронуть одну сложнейшую международную проблему, которая не дает покоя всем до сих пор. Вы переводили переговоры по разоружению, вы присутствовали при разборе хода переговоров. Можете сказать, если это не секрет, почему Горбачев на переговорах с лидерами западных стран, и прежде всего с США, не поставил вопрос о продвижении НАТО на восток? Он просто поверил им на слово?
Палажченко: Это уже давно не секрет, да и не был он секретом. Просто почему-то никто не хочет вспомнить его же объяснения. Почему не хотят, не могу этого понять? И он иногда сам задавал этот вопрос, уже когда был в отставке и слышал подобные обвинения.
Вопрос о НАТО обсуждался исключительно в контексте объединения Германии. Восток - это бывшие соцстраны. Восток в то время - это и бывшие социалистические республики. Как же можно было тогда ставить вопрос о нерасширении НАТО? Куда? На страны Варшавского договора, который еще существовал? Если бы мы поставили этот вопрос, то стало бы ясно, что мы ориентируемся на развал Варшавского договора! Тем более не могло идти речи о невступлении в НАТО прибалтийских государств, и особенно Украины, которые были субъектами Советского Союза. И опять-таки, если бы такой вопрос был поставлен, то я думаю, что это рассматривали бы как очень странный шаг. И после отставки его бы обвиняли, что уже тогда видел распад и Варшавского договора, и самого Советского Союза, за сохранение которого он так бился!
А вот что касается неразмещения ядерного оружия на территории бывшей ГДР, несоздания новой военной инфраструктуры НАТО, сокращения бундесвера, радикального сокращения вооруженных сил объединенной Германии более чем в два раза - вот эти все обязательства были записаны в Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии. Они были выполнены, и они остаются, и сейчас тоже выполняются.
Горбачев много раз говорил, что никакого противоречия в его позиции нет, что расширение НАТО на страны Центральной и Восточной Европы является нарушением духа тех договоренностей, которые были тогда. Требовать тогда нерасширения НАТО на страны Центральной и Восточной Европы было невозможно. Но при этом, конечно, сам дух этих договоренностей предполагал, что НАТО не будет расширяться в ущерб безопасности Советского Союза, а теперь России.
Об этом Горбачев говорил, я считаю, что эта постановка вопроса абсолютно правильная. И обвинять Горбачева в том, что он не получил таких гарантий в 1990 году, повторяю, когда еще существовал Варшавский договор, когда существовал Советский Союз, конечно, обвинять в этом Горбачева совершенно неуместно.
Он не впал в депрессию после отставки
Корр.: Вернемся к периоду, когда он ушел в отставку. Обычно у многих людей в таком случае начинается спад эмоциональный, спад в работе, и даже по отношению к жизни. Как вел себя Михаил Сергеевич в первое время после отставки?
Палажченко: Я его впервые увидел 12 февраля 1992 года. Он приехал на встречу с Генри Киссинджером, который был первым посетителем "Горбачев-Фонда" из иностранных гостей. И я не увидел никаких признаков психологического депрессивного состояния, я не увидел человека, который согнулся, человека, который чувствует себя проигравшим, побежденным, - этого я не увидел. Он взялся очень активно за налаживание работы фонда. Разное было, что-то получалось, что-то нет. Потом он взвалил на себя такую большую нагрузку, как Международный Зеленый Крест. Наверное, эта работа, постоянная активность, постоянное общение с людьми, и, конечно, я думаю, эмоциональная поддержка семьи, Раисы Максимовны, дочери Ирины помогали ему жить эти годы с высоко поднятой головой.
https://www.interfax.ru/russia/860611
==============
Александр Минкин: «Письмо Горбачёву из 1987 года».
« Вы, бесспорно, герой. Мы впервые за много-много лет получаем удовольствие, видя и слыша Генсека».
Летом 1987-го я ехал в электричке из Тулы в Москву и непрерывно думал о том, что накануне вечером увидел и услышал по телевизору. Там, в электричке, я и написал письмо Горбачёву.
Конечно, если бы я это письмо отправил, то перепечатал бы его на машинке. Вместо «М.С.» всюду стало бы «Михаил Сергеевич»… Но я его не отправил, и оно провалялось у меня в столе до сего дня.
Не отправил, понимая, что не передадут (хотя даже написал вступление для неведомых секретарей и референтов), а еще хуже - решат, будто я чего-то хочу для себя выцыганить…
Прошло 35 лет. Теперь уж точно это письмо бессмысленное и бескорыстное.
«Уважаемые товарищи!
Мое письмо не содержит ни просьбы, ни жалобы, ни сообщений о беззакониях; по нему не надо принимать никаких решений и т.п. Письмо это будет иметь смысл только в том случае, если его прочтет сам М.С.Г. Поэтому я прошу передать ему это письмо.
Уже год как я мысленно сочиняю Вам письмо. Это началось после Вашего выступления в Краснодаре. Возможно, Вам покажется смешным, но в тот момент, слушая радио, я вдруг ощутил желание взять оружие и присоединиться к Вашей борьбе готовность делать что угодно, лишь бы помочь Вам сдвинуть эту страну с мертвой точки.
Куда-то исчезли привычные скепсис, насмешка, прочие привычные чувства, с какими всегда слушал «речи». Я сказал себе:
«Какая разница, что он думает. Важно, что он говорит и делает то, о чем можно было только мечтать».
В тот же вечер я уже ругался со случайными попутчиками в ночном метро. Сидят два «интеллигента», обсуждают нашу жизнь и без конца повторяют фразу: «Он ничего не сделает». Я говорю: «Ребята, вы так говорите «он ничего не сделает», будто с другой планеты наблюдаете чьи-то усилия что-то изменить. Вы что, марсиане? Вас разве это не касается? Но вы, конечно, правы: «он» ничего не сделает. Он землю не пашет, нефть не добывает, автобус не водит. Все, что он может, это уговаривать нас делать свою работу по-человечески. Он уже год уговаривает, а вы стали лучше работать? Вы ж на Марсе сидите, до вас не доходит. Но все-таки что-то он сделал: вы в метро вслух при публике обсуждаете Генсека и не боитесь. Вам этого мало?»
Вот такую речь произнес, удивляясь сам себе.
Быть на стороне власти мне всегда казалось невозможным. На стороне власти всегда были или дураки, или бесчисленные воры и бюрократы, которым все происходящее было на руку…
Но фраза, услышанная в метро: «он ничего не сделает», эта фраза ужасна. Она говорит о том, что произошло самое скверное: гражданин отделился от государства.
Мы перестали связывать свои интересы с интересами страны. Мы превратились в инопланетян: живем-то здесь, но временно. И кроме своей квартиры и своей жратвы, нас ничего не волнует.
Гражданин, отделившийся от государства, уже не гражданин. У него только подданство. А так - это житель, обыватель. И ему все равно: красные, зеленые, белые - лишь бы его не трогали, его интересов не ущемляли.
И тут вина не наша. Не мы отделялись. Нас отделяли. Этот грех целиком на совести властей. Многие даже не подозревают, как глубоко в нас вбили психологию «винтиков». Хоть уже десятки лет о винтиках не говорят, но обращаются с людьми по-прежнему как с винтиками.
Не хочу слишком затягивать письмо. Вчера Вы были в Зеленограде. Я смотрел, слушал и - страдал: Вы опять говорили, а они опять слушали. Господи, дает ли это хоть что-нибудь?! И вдруг Вы как-то невзначай сказали: «Да ведь у нас 18 миллионов в аппарате». Я чуть со стула не упал. Может, эта цифра известная, и только по невежеству я не знал, но меня она ошеломила и размером, и тем, что вслух произнесена.
М.С.! Ведь это 18 миллионов врагов. Врагов Перестройки и Ваших личных врагов. Все, что Вы делаете и к чему зовете, - подрывает их благосостояние, а этого никто не прощает. Вот кого надо ликвидировать как класс.
Вы себя не видите и не знаете, как много говорит выражение лица. Но все, что Вы не сказали словами, читалось отчетливо.
Вы не сказали: «Ребята, здесь слишком много вашего и всякого другого начальства, поэтому вы не сможете говорить свободно и откровенно». Вы сказали: «Нас здесь слишком много» - и чуть покосились на свиту. Дошло ли до школьников - не знаю.
А еще было видно, что опять возникла тягостная ситуация, когда говорить нечего, а прекратить разговор и уйти - неловко. А еще была видна усталость.
Я очень боюсь, что Вы устанете.
Как любой нормальный человек, мастер своего дела, который днем и ночью работает изо всех сил, но усилия его пропадают, вязнут, дураки не понимают, подонки извращают - и наступает момент, когда хочется сказать: да пошло оно все к чертовой матери! Вот эта усталость может вызвать и апатию, и ожесточение. И если Вы поддадитесь - Перестройка тут же и кончится. А так как стоять неподвижно вообще нельзя (а на вираже - тем более), то «они» крутанут назад с такой силой, что даже страшно подумать, где мы окажемся. Покорность народа кое-как работает на Вас, когда Вы повышаете цены на водку. Но эта же покорность сработает на «них», когда «они» объяснят народу, что Перестройка - рецидив волюнтаризма, а гласность - подрыв идей. И наши дети так и не увидят нового учебника истории.
М.С.! Я не знаю мотивов Вашего поведения. Но я много раз думал, что же движет Вами? И только два варианта нашел. Присущая некоторым людям страсть делать свое дело на максимально высоком уровне, органическая ненависть ко всякой халтуре - так сказать, профессиональная честь. А второе - честолюбие. Желание войти в Историю. И не как Наполеон и прочие «кровавые», а как, скажем, Ганди, причем честь и честолюбие не исключают друг друга.
Но я не спрашиваю ответа, я даже предпочел, чтоб никто этого ответа не знал.
Еще раз скажу: не важно, что Вами движет, важен результат. Еще в Библии сказано: по плодам их узнаете их. «По плодам». А речей мы наслушались. Мы слушали их с отвращением и насмешкой, и наш «протест» не шел дальше анекдотов и передразнивания полупарализованной речи.
Сдвиги огромные. Но, может быть, самое невероятное, чего Вы добились, это то, что мы впервые за много-много лет получаем удовольствие, видя и слыша Генсека. Вроде бы чепуха, и Ваша задача вовсе не в том, чтоб нравиться, и т.п. Но я уверен, что
когда народ не только с одобрением, а именно с удовольствием слушает слова руководителя - это имеет огромное значение.
Вы, бесспорно, герой. Вы могли бы жить спокойно и припеваючи. А Вы рискнули так, как никто никогда не рисковал. Я не преувеличиваю. Были в истории герои, были рисковые люди, но никто никогда не ставил на карту столько. Даже те, кто, как и Вы, хотели «выиграть новую жизнь», осуществить исторический поворот, даже они никогда не рисковали потерять столько. Они могли поставить на карту жизнь революционера и только. Даже в 1956-м Н.С. (Хрущев) замахивался на меньшее и рисковал куда меньшим, чем пост и положение Генсека в 1985-м.
Но Ваш личный героизм и огорчает. Один умный человек сказал: несчастна страна, которая постоянно нуждается в героях. И правда: где ж мы их напасемся? Одна Госприемка требует тысячи героев-фанатиков. (А любого другого или купят, или застращают, но завод не остановят.)
Вы заслужили огромную сердечную благодарность очень многих. И я считаю, что мой долг сказать Вам об этом. Пусть даже так сумбурно и путано».
Александр Минкин.
Майкл Мирер, детский врач, США: « Прометею за принесенный огонь выклевали печень, а Gorbi примерно за то же самое - душу.
Но все-таки все знают, кто такой и что сделал Прометей, а как зовут орла, который его терзал, не знает никто».
========
Не все герои носят плащ
Разумеется, я не знал его лично, однако он непосредственно сильнейшим образом повлиял на мою жизнь.
Я как раз был в армии, когда умер Брежнев и начались эти безумные гонки на лафетах.
Анекдот того времени - даешь пятилетку в три гроба, был очень популярен.
Никто в моем окружении давно не верил коммунистам и уверенно сжимал фигу в кармане.
Я помню, что когда появился Горбачев, то ничего такого, что могло бы повлиять на ход вещей, я не ожидал, но что-то странное стало происходить. Я впервые увидел высшее начальство говорящим обычным языком, хоть и с южнорусским выговором, но речь стала живой. Потом я увидел его среди обычных людей, прямо окруженного толпой. Это тоже было как-то странно. Ни до него, ни вскоре после него кремлевские обитатели на «землю» не спускались, Олимп есть Олимп.
Горбачев показал, что у России может быть первая леди, а не первая баба, и что еще хуже, первая папка без фотографии, имени, биографии и даже пола.
Любитель бокса не понимает, что там с шахматными фигурами, чего они там стоят, кто и зачем их двигает, и лишь потом, из новостей узнает победителя в шахматном турнире.
Я понял, что для меня сделал этот человек, лишь когда сам стал по-настоящему взрослым.
Благодаря ему моя семья оказалась на свободе, а я лично во многом благодаря ему стал американским врачом, мои родители получили достойную старость, а мои дети и внуки вообще не понимают, что там за проблема с Россией и вообще где она точно.
Gorbi, так его ласково звали в Америке, сделал невозможное. Он указал путь, и открыл России дверь из лабиринта Минотавра. Особенно притом что ему лично Минотавр не угрожал. Это было делом всей его жизни.
Он заплатил огромную цену за свое желание сделать Россию свободной. Его многие ненавидели, он был часто несправедливо оболган и обруган, но это он отвалил камень, закрывающий выход из лабиринта.
Он дал россиянам шанс, а они, похоже, его просрали.
Лабиринт снова завален, а голодный Минотавр пошлет с кривой ухмылкой букетик и эпитафию на могилу.
Прометею за принесенный огонь выклевали печень, а Gorbi примерно за то же самое - душу.
Но все-таки все знают, кто такой и что сделал Прометей, а как зовут орла, который его терзал, не знает никто.
Я уверен, что история с М.С Горбачевым не станет исключением и, скорее раньше, чем позже, он займет свое очень почетное место в Пантеоне.
==========
Ксения Собчак о том, почему Россия больна «горбифобией»
https://youtu.be/Uhbbc7YO2WA
=========
Лариса Малюкова
обозреватель «Новой газеты»
«Кино я люблю, а критиковать - не очень»
Из разговора с Михаилом Горбачёвым о любимых фильмах, ситуации в кинематографе, дружбе с Де Ниро и влиянии на молодых. 2005 год
Михаил Сергеевич нередко бывал в «Новой газете». Но впервые мы встретились тогда, в 2005-м. Люба Аркус и ее команда завершили гигантский труд - семитомное издание энциклопедии «Новейшая история отечественного кино. 1986-2000». Вот мы и встретились, говорили с ним про кино и не только.
Михаил Горбачев (поднимая все семь томов): Мышцы-то комбайнерские сохранились… Спасибо вам. Кино я люблю, а вот критиковать - не очень…
Любовь Аркус: А мы вот политику и политиков не слишком раньше привечали. Держались подальше - боялись. Вы подарили нам дополнительную жизнь, на которую, по совести говоря, уже никто и не рассчитывал. Писали в стол. Снимали - для своих. Фильмы лежали на полках. Вот за эту дополнительную жизнь нам и хотелось сказать вам неофициальное «спасибо». И если кому-то и следовало бы посвятить этот многолетний труд, то, вне всяких сомнений, - именно вам.
Михаил Горбачев: Вот и моя дочь от политики шарахается. Пытался ее привлечь - ни в какую. Но я польщен. Этот подарок - радость и честь для меня. Признаюсь, я человек, который страшно любит кино. В последнее время телеканалы часто показывают старые советские фильмы. Смотрю их - там бьется живая жизнь, пусть даже с идеологическим пережимом. Мне это близко… Вот моей старшей внучке Ксении - 25, она практически не смотрит американское кино, за исключением лент с человеческим подходом, тех, что перекликаются с лучшими нашими картинами. Мне кажется, проходит уже эта полоса махания оружием, потоков крови, разрухи в нашем кино. Хотя вот и наши научились детективы делать не хуже других, в морду бить качественно. Но пошли и интересные картины. Серьезные. Можно говорить о ренессансе отечественного кино.
Мы должны оставаться страной и авиационной промышленности, и высококлассного кино. А вот под американские боевики я легко могу работать. Они как фон - не мешают.
Андрей Плахов: Мы отмечаем 20 лет перестройки, и наша Энциклопедия - некое подведение итогов. Сейчас уже кажется - 86-й год остался в далеком прошлом. Все, в чем мы участвовали, чему были свидетелями, стало историей. И вдохновитель этого труда Любовь Аркус - прирожденный историк. Поэтому для меня самым ценным в работе стал точный ракурс: кино как часть истории страны. Истории во всем ее многообразии: от рок-музыки до спорта и политики. Еще об одном человеке сегодня необходимо вспомнить. О возглавлявшем Союз кинематографистов в перестроечные годы режиссере Элеме Климове. Он помог осуществиться перестройке в кино.
Михаил Горбачев: Да, вспоминаю ваш знаменитый съезд…
Андрей Плахов: Михаил Сергеевич, сейчас затевается новая книга, посвященная памяти Элема Климова, не согласились бы и вы написать для нее статью?
Михаил Горбачев: Непременно. Мы - современники. ХХ век ушел. Это мой век. Моя жизнь. Есть три события столетия, оказавшие влияние на все стороны жизни не только в нашей стране: революция 17-го года (как к ней ни относись), победа в Великой Отечественной войне и перестройка, без которой движение вперед было невозможно.
Нормальное человеческое существование было отвергнуто на уровне культуры. Вся жизнь мыслящих людей переместилась на кухню.
У нас и у США было накоплено столько ядерного оружия, что если разделить его на 1000, то каждой доли хватило бы, чтобы уничтожить мир.
Зачем уничтожать мир 1000 раз? Безумие. И внутри страны ситуация доходила до абсурда. Чтобы решить вопрос дефицита женских колготок, собирали комиссию ЦК под руководством Капитонова. Зато построили 64 тысячи танков… Сейчас мы переживаем этап унижения, депрессии. 36% людей из опрошенных считают, что не надо было начинать перестройку. Людей загнали в беду, особенно пожилых. Молодежь думает иначе.
Лариса Малюкова: Михаил Сергеевич, знаю о том, что вы принимали участие в судьбе многих фильмов и их авторов. К примеру, помогли состояться премьере «Ассы» в МЭЛЗе. Есть, наверное, много подобных сюжетов…
Михаил Горбачев: Приходилось помогать, поддерживать. Начиная со знаменитого «Покаяния» Абуладзе. Помните, там был гроб, который никак не удавалось похоронить. А мы фильм никак не могли выпустить, такое было противодействие. Солженицына не могли опубликовать. Вот взял тут книжку с полки, «Дети Арбата» - с дарственной надписью Рыбакова, держал в руках и вспоминал, как пробивали ее публикацию. (Лопушанскому.) И ваши «Письма мертвого человека» имели непростую судьбу. Фильм помню, он мне понравился.
Лариса Малюкова: А из последних российских киноработ вам что-нибудь запомнилось?
Михаил Горбачев: Смотрю очень много. На 70-летие Шахназаров мне подарил мосфильмовскую коллекцию. Начиная с «Волги-Волги». Из новых работ… «Свои» мне очень понравились. Я сам пережил вступление немцев. В 42-м году в Ставропольском крае полицаи стали управлять. Мой дед - председатель колхоза, отец - фронтовик, вот меня и прятали. Кто были «свои»? Люди из нашего села Привольное упросили одного немолодого человека стать старостой, чтобы своих спасать. И после прихода наших все село за него боролось. А ему все равно 10 лет присудили. В лагере умер. «Водителя для Веры» видел. С Говорухиным нередко общались. Он мне кассету подарил. На его фильм «Ворошиловский стрелок» у меня неоднозначная реакция. Так хотелось, чтобы наказали этих молодых подонков, девочку унизивших. Именно так, как поступил старик, сыгранный Ульяновым, и именно по этому самому месту… Но ведь нельзя так. Опасно. Цепная реакция может пойти по стране.
А вот если бы я отбирал 20 лучших российских фильмов, то среди них непременно оказалась бы ваша работа «Холодное лето 53-го».
Вообще с кино меня связывают и дружеские связи. У Кевина Костнера мы дома бывали, чудесный человек… С Де Ниро дружу, с Форманом. У него идея возникла снимать обо мне кино. Кстати, смотрю я на вас, Чулпан, и думаю, может, если кто бы и подошел на роль Раисы, то это вы (и Чулпан Хаматова сыграла роль Раисы Максимовны в спектакле «Горбачёв»). А Майкл Дуглас - он опытный, меня отговаривал - не нужно, говорит, игрового фильма, лучше - телевизионный. Не такой дорогой, зато более точный…
Интервью 2005 года
======
=========
Виктория Мусвик:
Умер Михаил Сергеевич Горбачев. Не удивляюсь, что сейчас. Светлая вам память, Михаил Сергеевич. Мы, многие дети и подростки второй половины восьмидесятых, всегда будем вас помнить и благодарить. За то, как стало интересно в школе. За Айтматова, Искандера и «лейтенантскую прозу» на уроках литературы. За новые уроки истории и ворвавшихся в классы молодых учителей-историков (и учительниц!). За сторонников «нового мышления», которые пришли в школу заниматься «внеклассной работой». За «Огонек» и все новые журналы и публикации для молодежи, а также за перемены в старых. За фильмы «Легко ли быть молодым» и «Курьер». За то, какими бойкими и дерзкими мы стали с 1985 по 1991. За то, что вас можно было критиковать (и было за что, конечно, было). За ваш идеализм. За гуманность и даже за нерешительность. За разоружение. За свободу. За открывшийся мир.
Спите спокойно. Мы продолжим ваше дело. (Добавлю: Но уже с учетом совсем иного времени, рефлексии и всей критики.)
===========
Смотрю наконец-то фильм «Горбачев.Рай» Манского. Не успела на сеансы в Москве, а сейчас выложили (но ненадолго - бегите-смотрите). Вопросы, конечно, некоторые там интервьюер ставит странные. Но сам Горбачев вызывает большое уважение. До конца жизни он остался социалистом и при этом антисталинистом. Думаю, именно поэтому он как фигура близок нынешней молодежи. Мог бы быть. Тут есть потенциал для ощущения поддержки и опоры (конечно, с непременной критикой того, что принять в его действиях нельзя).
Вчера прочитала у коллеги в комментариях, как Горбачев, еще будучи генсеком, возражал, когда юных людей при нем упрекали: говорил, что не затеял бы перестройку, если бы в них не верил. В нас, то есть. В нас. Ведь это я была ребенком и подростком в перестройку. В меня он верил, значит. И да, я чувствовала тогда, что он в нас верит. Это непередаваемое (и оказавщееся очень мимолётным, увы) чувство - когда тебя не боятся, тебе доверяют. Отсюда все эти новые тогдашние журналы, книги, передачи для подростков. Как жаль, что это ощущение невозможно сейчас передать нынешним детям и даже представить это в школе… И вот теперь я снова чувствую себя близкой к поколению детей, к поколению нашей Э. Все, что я от нее слышу в последние пять лет, с 15 до ее нынешних 20 - это удивительно близко к тому, как чувствовала себя я в этом возрасте. Я именно поэтому недавно стала участвовать в одном проекте, пытаясь понять - как будет выглядеть искусство тех, кто еще тинэйджер, кто только выходит в мир.
А Горбачев для меня, конечно, еще и отчасти отцовская фигура. Именно потому, что он был у власти в тот самый период, когда я из ребенка превращалась во взрослого человека. Он и внешне чем-то похож на моего отца. Жалею, что не попаду в Москву с ним попрощаться. И очень жалею, что одно время хотела передать ему через общающихся с ним знакомых слова благодарности от бывшей перестроечной девочки, но постеснялась.
============
========
Глеб Ковзик:
Прощание с Михаилом Горбачевым получилось человечным. Не потому, что установлен грамотный порядок церемонии. Люди, находясь в длинной очереди, превозмогая осенний холодный ветер и долгостояние, терпеливо шли вперёд. Они двигались в согласии со своим сердцем, а не по велению бумажных слов.
Я шёл с ними, невольно делая наблюдения. Полицейские и росгвардейцы испытующе смотрели на толпу, у некоторых в глазах читалось удивление: «Как так, столько к Горбачеву?». Толпа, в свою очередь, вела себя спокойно и достойно. Редкие реплики, в том числе на иностранном языке, периодически доходили до моих ушей.
Москва сегодня переменчивая: солнце недолго греет и тут же прячется за облаками, а ветер норовит проникнуть в душу. Стоя в плаще, приходилось съеживаться и крепче прижимать к телу букет.
Желтые астры, розы, алые гвоздики, лилии виднелись в руках. Толпа пестрела: седые головы смешивались с юными, чувственный черный наряд скорби соседствовал со свободным оверсайзом. Кто-то вспоминал 90-е, кто-то со старческой улыбкой говорил, что Россия - это страна очередей, и без этого никак. Не было ругани и всклоков. Всплыли (ну разумеется) фамилии Ельцина, Руцкого, Хасбулатова; рядом со мной никто не упомянул Лигачева. Хотя, казалось бы…
Не толпа людей больше всего меня поразила. Молодежь. Всюду виделись молодые люди, разноликие юношеские и девичьи лица. Дети России. Они проголосовали ногами, придя на прощание с человеком, который не правил ими. Их сердце на стороне Горбачева.
Испытав двухчасовое ожидание, я наконец вошел в холл Дома Союзов. Здесь уже тепло. Внутренний интерьер покрыт трауром: неяркий свет и занавешенные зеркала, поставлены крупные фотографии Михаила Сергеевича. Стоит Почётный караул с карабинами. Поднимаясь по лестнице, столкнулся с шедшим в слезах Познером. Зайдя в прощальный зал, неспешно прошел вдоль ряда цветов у гроба. По правую сторону от Горбачева лежали государственные награды, по левую сторону сидели родственники.
Я положил замерзшие бордовые розы. Прощающиеся суетились - протокол требовал не задерживаться. Рядом со мной провожала в последний путь женщина в инвалидной коляске. Двигаясь к выходу, я обернулся и ещё раз рассмотрел всё, на что успевал обратить свой взгляд.
Горбачев вновь удивил. О его смерти говорили при жизни. Считалось, что всеми забытый политик не вызовет каких-нибудь симпатий, особенно у тех, кто не познал вживую Советский Союз. Получилась противоположная ситуация. Пришли все поколения. Непонятый современниками и отброшенный ими, он всё же получил свой моральный авторитет, который, вероятно, будет расти уже посмертно.
Перестройка не была завершена. Но разве плохи были лозунги Перестройки? Чего желал Горбачев? Демократии, свободы, равноправия, мира и международной разрядки, высоких моральных чувств между гражданами, гласности и плюрализма, наконец, гуманного демократического социализма. И всё это в реальном, а не декларативном воплощении.
Жизнь Горбачева в этом мире завершилась, но она продолжится в истории, ибо перемен будут всё настойчивее требовать наши сердца.
==========