Павел Палажченко о советско-американских отношениях в конце 1986 года.
Heavy Lifting
Английская речь более метафорична, чем русская. То есть метафор у нас тоже хватает, но встречаются они чаще в поэзии и прозе, иногда у ораторов - да и то все реже… Вот, пожалуй и все. А у англичан и американцев - и в обиходной речи, и в технических, юридических, экономических текстах. Это отмечал в своих лекциях в инъязе А.Д. Швейцер, и в переводе он считал во многих случаях допустимой и даже неизбежной стилистическую нейтрализацию. С ним спорил мой учитель Гелий Васильевич Чернов, но практика часто оказывается на стороне Швейцера.
Вот и я, услышав в Рейкьявике от американского дипломата Тома Саймонса слова Now comes the heavy lifting, на минуту задумался - а как бы я это сказал по-русски. Ничего лучше, чем «тяжелая работа» сразу в голову не пришло. Но это звучит не так ярко. Думаю, смысл, который он вкладывал в эти слова, был такой: договориться о принципах и основных параметрах будущего соглашения иногда легче, чем «дожать» и положить на бумагу его текст. Что-то вроде «Ну, теперь помучаемся».
Так оно потом и оказалось. Путь к первым соглашениям о ядерном разоружении шел через овраги и ухабы, в оврагах было темно, на ухабах трясло… к тому же, одновременно происходили перемены в моей личной жизни и служебной карьере, и как общий итог - пришлось «помучиться». Но я никогда об этом не жалел.
Но сначала - еще в ноябре 1986 года - был визит Горбачева в Индию. Он запомнился. Об отношениях Михаила Сергеевича с Радживом Ганди я уже писал. По-человечески они понимали друг друга и даже сблизились. Но визит оказался непростым.
Подписали Декларацию о принципах свободного от ядерного оружия и ненасильственного мира. Обычно такие документы малосодержательны и первоначальный проект, подготовленный в МИДе, таким и был. Но конечный продукт был гораздо лучше, он и сейчас читается хорошо. Обсудили сотрудничества в новых технологиях - уже тогда у индийцев были в этом кое-какие достижения и перспективы. Беседа один на один (на этот раз присутствовал также Черняев) была, как и в Москве, продолжительной и откровенной. Но здесь обозначились «нюансы».
Ганди осторожно, но вполне явственно рисовал перспективу треугольника «СССР - Индия - Китай». Горбачев слушал, не отвергал - многим эта идея тогда и потом приходила в голову. И до конца визита она висела в воздухе, на пресс-конференции индийский журналист довольно прозрачно на это намекнул. Черняев сразу после беседы сказал, что «можем зайти совсем не туда», Горбачев промолчал. И на пресс-конференции от этой темы аккуратно ушел.
Нормализовать отношения с Китаем, конечно, очень хотелось, но Дэн Сяопин вел себя жестко, выдвинул три условия (Афганистан, Камбоджа, войска в Монголии), и бежать бегом выполнять эти условия мы не могли, да и не все от нас зависело. К тому же реальные, прежде всего торговые отношения с Индией, были не очень плотными, в основном они сводились к продаже нашего оружия. Индийцы тогда мало что могли нам предложить, да и сейчас, насколько я знаю, торговля с Индией довольно скромная. Так что «треугольник» не вырисовывался.
Тем не менее Горбачев считал визит важным и успешным. В отличие от некоторых наших дипломатов, с которыми я там говорил, он не считал Индию «дырой», относился к ней как к великой державе. «Из нищеты они выйдут, - говорил он, - свой путь найдут».
После пресс-конференции он пригласил всех членов делегации и сопровождающих лиц, среди которых были академики Арбатов, Примаков, Сагдеев, поужинать и поговорить. Я тоже там оказался. Разговор шел несколько рутинно, академики особенно не выделялись, может быть оставляли более важное для отдельных разговоров - у них были такие возможности. Но в конце был интересный эпизод.
Решили сделать общую фотографию, Михаил Сергеевич, разумеется, в середине. Неожиданно он сказал:
- В январе мы наконец проведем пленум по кадровым вопросам. Долго откладывали, доклад пока не очень получается, буду над ним работать. Членам ЦК, присутствующим здесь, предлагаю представить свои соображения. Прямо мне.
Он посмотрел на академиков.
Не знаю, «представили» ли они что-нибудь замечательное. Но пленум вышел далеко за рамки «кадров». В своей речи Горбачев сказал, что перестройка идет вяло, нужна гласность, чтобы люди и пресса действительно не молчали. Были в его выступлении и вещи, из которых ничего не вышло, и слава богу - например, выборность руководителей предприятий. Не было слов «рыночная экономика». Но было стремление к реальным переменам. Мне кажется, что перестройка, со всеми ее достижениями и ошибками, началась именно тогда.
**
Я тем временем облетел полмира с Шеварднадзе. Сначала была встреча с Шульцем в Вене в декабре, потом поездка в Азиатско-Тихоокеанский регион - Австралия, Таиланд, Вьетнам, Лаос, Камбоджа - в феврале. Встреча с Шульцем оказалась, наверное, самой тяжелой из всех, что мне пришлось переводить. Хотя к этому времени политические оценки Рейкьявика у Рейгана и Горбачева сблизились. Шульц даже сказал:
- То, что президент и генеральный секретарь стремятся к миру без ядерного оружия, не всем нравится. И у нас, и среди наших союзников поднялся вой. Но я уверен, что наши лидеры правы.
Но сразу добавил:
- Давайте сначала продвинемся вперед по конкретным договоренностям. Сначала по средним ракетам, затем по СНВ.
И тут выяснилось, что дьявол действительно постарался запутать детали. К тому же у Шеварднадзе не было полномочий развязать пакет «РСД - СНВ - ПРО».
Разошлись в довольно сумрачном настроении, которое не улучшилось и во время обсуждения с делегацией. Я тоже приуныл, как и помощники министра - Тарасенко и Степанов.
Перед поездкой Шеварднадзе в Австралию политбюро наконец-то утвердило директивы: вывести из пакета ракеты средней дальности, продолжая настаивать на взаимосвязи СНВ и ПРО. Об этом министр объявил в выступлении на приеме в Австралии. Видимо, специально это было сделано как бы рутинно, без помпы. Наверное, надо было сделать это раньше, тогда не пришлось бы плутать три месяца в потемках. Что помешало - не знаю.
Так или иначе, путь к первому договору был открыт.
**
Пока я ездил по свету, родилась моя дочь Лиза, дома все было хорошо (за исключением «жилищного вопроса», особенно после прибавления в семье), а на работе подошел момент, когда надо было решать, где продолжать службу.
Отношения с руководством в отделе переводов были не идеальные. Сергей Тарасенко и недавно продвинувшиеся в мидовской иерархии А.А. Бессмертных и В.П. Карпов предлагали подумать о переходе в один из отделов. Когда я наконец созрел, по совету Тарасенко решил идти в управление США и Канады, где как раз формировался отдел военно-политических проблем. Бессмертных, узнав это, сразу предложил мне должность заместителя заведующего отделом. Меня это слегка ошарашило, тем более что, как выяснилось, заведующий отделом Сергей Крючков почти все время проводил в Женеве в делегации на переговорах по СНВ. Министр согласился при условии, что переводческая работа остается за мной.
**
Когда в апреле в Москву приехал госсекретарь Шульц, я был уже «в двойном качестве», даже в тройном - были еще обязанности молодого отца, изрядно подзабытые за десять лет. Но подготовка к визиту в отделе была для меня новым и интересным делом, за которое я взялся с большим желанием.
Управление США и Канады сводило вместе и оттачивало текст «разговорника» - тезисов для бесед министра с Шульцем. Согласование директив проходило, конечно, на другом, более высоком уровне, но теперь у меня была «обзорная площадка», с которой было лучше видно, с чем мы идем на переговоры.
В первый день переговоров Шеварднадзе приехал в особняк МИДа на улице Алексея Толстого заранее, и немного поговорил со мной. Длительные поездки уже не раз давали мне такую возможность, и я чувствовал, что он был со мной все откровеннее. И на этот раз он не скрывал своей озабоченности.
Повестка дня была всеобъемлющая - сокращение вооружений и безопасность, региональные конфликты, двусторонние отношения, гуманитарные вопросы. Последний пункт, конечно, подразумевал права человека, в том числе списки «отказников», которые американцы нам передавали без большой огласки, но постоянно напоминая о них. К тому времени о правах человека у нас уже перестали говорить с определением «так называемые». Но было достаточно людей, которые удивлялись и даже возмущались: «Почему мы им позволяем лезть в наши дела? Какое им дело?» Но постепенно списки отказников разгружались, хотя давалось это в борьбе с ведомствами, у которых были свои списки, непонятно как составлявшиеся, очень нелегко.
Беспокоило Шеварднадзе и всех нас то, что накануне приезда Шульца разразился очередной шпионский скандал.
- Опять шпиономания, - сказал министр. Это у него стало «условным обозначением» проблемы. Надо сказать, что взгляд на нее у него был довольно широкий. Потом он однажды он сказал мне, что «в этих делах много ненужного… и руководство не всё знает… как будто есть второе правительство».
Дело касалось подслушивающих устройств в почти достроенном новом здании американского посольства в Москве. Американцы подняли шум в прессе, не демонстрируя «жучков» и в негодующей тональности, которую Шульц, как верный солдат, воспроизвел в переговорах с Шеварднадзе и в беседе с Горбачевым, хотя наверняка был не рад огласке этой проблемы.
Шеварднадзе был уверен, что цель этой истории - сорвать саммит в Вашингтоне, который договорились провести до конца года. Так он и сказал Шульцу, добавив, что мы нашли кое-что в новом здании советского посольства в США (если не ошибаюсь, потом на пресс-конференции даже показали какие-то фотографии). Горбачев высказался еще резче:
- И мы, и вы не красные девицы, давайте заниматься делом, а не скандалить.
Атмосферу переговоров это сильно осложнило, но все же не испортило окончательно. Все-таки возобладала политическая воля. Раньше так бывало далеко не всегда - скандалы, высылки дипломатов, военные инциденты надолго замораживали отношения.
На этот раз, что называется, обошлось без драки. Но было заметно, что у американцев есть чуть ли не бесконечный запас технических вопросов и вопросиков, которые они готовы в любой момент пустить в ход, чтобы затормозить переговоры. Кое-какие переговорные проблемы все-таки удалось развязать, но потом на переговорах в Женеве эта история повторялась не раз.
Главой советской делегации на переговорах в Женеве был назначен первый заместитель министра Ю.М. Воронцов - опытный и, главное, инициативный дипломат, не раз проявлявший себя в очень трудных ситуациях. Я его немного знал и он мне, кажется, симпатизировал. После переговоров в Кремле он довез меня на Смоленскую площадь в своей машине. Настроение у него, как мне показалось, было довольно оптимистическим.
Но и ему, и не только ему, еще предстояло «помучиться».
Источник: https://www.facebook.com/pavel.palazhchenko/posts/2892904764162780
============================
Приглашаю всех в группы
«Эпоха освободительной Перестройки М.С. Горбачева»
«Фейсбук»:
https://www.facebook.com/groups/152590274823249/
«В контакте»:
http://vk.com/club3433647
=============================
Английская речь более метафорична, чем русская. То есть метафор у нас тоже хватает, но встречаются они чаще в поэзии и прозе, иногда у ораторов - да и то все реже… Вот, пожалуй и все. А у англичан и американцев - и в обиходной речи, и в технических, юридических, экономических текстах. Это отмечал в своих лекциях в инъязе А.Д. Швейцер, и в переводе он считал во многих случаях допустимой и даже неизбежной стилистическую нейтрализацию. С ним спорил мой учитель Гелий Васильевич Чернов, но практика часто оказывается на стороне Швейцера.
Вот и я, услышав в Рейкьявике от американского дипломата Тома Саймонса слова Now comes the heavy lifting, на минуту задумался - а как бы я это сказал по-русски. Ничего лучше, чем «тяжелая работа» сразу в голову не пришло. Но это звучит не так ярко. Думаю, смысл, который он вкладывал в эти слова, был такой: договориться о принципах и основных параметрах будущего соглашения иногда легче, чем «дожать» и положить на бумагу его текст. Что-то вроде «Ну, теперь помучаемся».
Так оно потом и оказалось. Путь к первым соглашениям о ядерном разоружении шел через овраги и ухабы, в оврагах было темно, на ухабах трясло… к тому же, одновременно происходили перемены в моей личной жизни и служебной карьере, и как общий итог - пришлось «помучиться». Но я никогда об этом не жалел.
Но сначала - еще в ноябре 1986 года - был визит Горбачева в Индию. Он запомнился. Об отношениях Михаила Сергеевича с Радживом Ганди я уже писал. По-человечески они понимали друг друга и даже сблизились. Но визит оказался непростым.
Подписали Декларацию о принципах свободного от ядерного оружия и ненасильственного мира. Обычно такие документы малосодержательны и первоначальный проект, подготовленный в МИДе, таким и был. Но конечный продукт был гораздо лучше, он и сейчас читается хорошо. Обсудили сотрудничества в новых технологиях - уже тогда у индийцев были в этом кое-какие достижения и перспективы. Беседа один на один (на этот раз присутствовал также Черняев) была, как и в Москве, продолжительной и откровенной. Но здесь обозначились «нюансы».
Ганди осторожно, но вполне явственно рисовал перспективу треугольника «СССР - Индия - Китай». Горбачев слушал, не отвергал - многим эта идея тогда и потом приходила в голову. И до конца визита она висела в воздухе, на пресс-конференции индийский журналист довольно прозрачно на это намекнул. Черняев сразу после беседы сказал, что «можем зайти совсем не туда», Горбачев промолчал. И на пресс-конференции от этой темы аккуратно ушел.
Нормализовать отношения с Китаем, конечно, очень хотелось, но Дэн Сяопин вел себя жестко, выдвинул три условия (Афганистан, Камбоджа, войска в Монголии), и бежать бегом выполнять эти условия мы не могли, да и не все от нас зависело. К тому же реальные, прежде всего торговые отношения с Индией, были не очень плотными, в основном они сводились к продаже нашего оружия. Индийцы тогда мало что могли нам предложить, да и сейчас, насколько я знаю, торговля с Индией довольно скромная. Так что «треугольник» не вырисовывался.
Тем не менее Горбачев считал визит важным и успешным. В отличие от некоторых наших дипломатов, с которыми я там говорил, он не считал Индию «дырой», относился к ней как к великой державе. «Из нищеты они выйдут, - говорил он, - свой путь найдут».
После пресс-конференции он пригласил всех членов делегации и сопровождающих лиц, среди которых были академики Арбатов, Примаков, Сагдеев, поужинать и поговорить. Я тоже там оказался. Разговор шел несколько рутинно, академики особенно не выделялись, может быть оставляли более важное для отдельных разговоров - у них были такие возможности. Но в конце был интересный эпизод.
Решили сделать общую фотографию, Михаил Сергеевич, разумеется, в середине. Неожиданно он сказал:
- В январе мы наконец проведем пленум по кадровым вопросам. Долго откладывали, доклад пока не очень получается, буду над ним работать. Членам ЦК, присутствующим здесь, предлагаю представить свои соображения. Прямо мне.
Он посмотрел на академиков.
Не знаю, «представили» ли они что-нибудь замечательное. Но пленум вышел далеко за рамки «кадров». В своей речи Горбачев сказал, что перестройка идет вяло, нужна гласность, чтобы люди и пресса действительно не молчали. Были в его выступлении и вещи, из которых ничего не вышло, и слава богу - например, выборность руководителей предприятий. Не было слов «рыночная экономика». Но было стремление к реальным переменам. Мне кажется, что перестройка, со всеми ее достижениями и ошибками, началась именно тогда.
**
Я тем временем облетел полмира с Шеварднадзе. Сначала была встреча с Шульцем в Вене в декабре, потом поездка в Азиатско-Тихоокеанский регион - Австралия, Таиланд, Вьетнам, Лаос, Камбоджа - в феврале. Встреча с Шульцем оказалась, наверное, самой тяжелой из всех, что мне пришлось переводить. Хотя к этому времени политические оценки Рейкьявика у Рейгана и Горбачева сблизились. Шульц даже сказал:
- То, что президент и генеральный секретарь стремятся к миру без ядерного оружия, не всем нравится. И у нас, и среди наших союзников поднялся вой. Но я уверен, что наши лидеры правы.
Но сразу добавил:
- Давайте сначала продвинемся вперед по конкретным договоренностям. Сначала по средним ракетам, затем по СНВ.
И тут выяснилось, что дьявол действительно постарался запутать детали. К тому же у Шеварднадзе не было полномочий развязать пакет «РСД - СНВ - ПРО».
Разошлись в довольно сумрачном настроении, которое не улучшилось и во время обсуждения с делегацией. Я тоже приуныл, как и помощники министра - Тарасенко и Степанов.
Перед поездкой Шеварднадзе в Австралию политбюро наконец-то утвердило директивы: вывести из пакета ракеты средней дальности, продолжая настаивать на взаимосвязи СНВ и ПРО. Об этом министр объявил в выступлении на приеме в Австралии. Видимо, специально это было сделано как бы рутинно, без помпы. Наверное, надо было сделать это раньше, тогда не пришлось бы плутать три месяца в потемках. Что помешало - не знаю.
Так или иначе, путь к первому договору был открыт.
**
Пока я ездил по свету, родилась моя дочь Лиза, дома все было хорошо (за исключением «жилищного вопроса», особенно после прибавления в семье), а на работе подошел момент, когда надо было решать, где продолжать службу.
Отношения с руководством в отделе переводов были не идеальные. Сергей Тарасенко и недавно продвинувшиеся в мидовской иерархии А.А. Бессмертных и В.П. Карпов предлагали подумать о переходе в один из отделов. Когда я наконец созрел, по совету Тарасенко решил идти в управление США и Канады, где как раз формировался отдел военно-политических проблем. Бессмертных, узнав это, сразу предложил мне должность заместителя заведующего отделом. Меня это слегка ошарашило, тем более что, как выяснилось, заведующий отделом Сергей Крючков почти все время проводил в Женеве в делегации на переговорах по СНВ. Министр согласился при условии, что переводческая работа остается за мной.
**
Когда в апреле в Москву приехал госсекретарь Шульц, я был уже «в двойном качестве», даже в тройном - были еще обязанности молодого отца, изрядно подзабытые за десять лет. Но подготовка к визиту в отделе была для меня новым и интересным делом, за которое я взялся с большим желанием.
Управление США и Канады сводило вместе и оттачивало текст «разговорника» - тезисов для бесед министра с Шульцем. Согласование директив проходило, конечно, на другом, более высоком уровне, но теперь у меня была «обзорная площадка», с которой было лучше видно, с чем мы идем на переговоры.
В первый день переговоров Шеварднадзе приехал в особняк МИДа на улице Алексея Толстого заранее, и немного поговорил со мной. Длительные поездки уже не раз давали мне такую возможность, и я чувствовал, что он был со мной все откровеннее. И на этот раз он не скрывал своей озабоченности.
Повестка дня была всеобъемлющая - сокращение вооружений и безопасность, региональные конфликты, двусторонние отношения, гуманитарные вопросы. Последний пункт, конечно, подразумевал права человека, в том числе списки «отказников», которые американцы нам передавали без большой огласки, но постоянно напоминая о них. К тому времени о правах человека у нас уже перестали говорить с определением «так называемые». Но было достаточно людей, которые удивлялись и даже возмущались: «Почему мы им позволяем лезть в наши дела? Какое им дело?» Но постепенно списки отказников разгружались, хотя давалось это в борьбе с ведомствами, у которых были свои списки, непонятно как составлявшиеся, очень нелегко.
Беспокоило Шеварднадзе и всех нас то, что накануне приезда Шульца разразился очередной шпионский скандал.
- Опять шпиономания, - сказал министр. Это у него стало «условным обозначением» проблемы. Надо сказать, что взгляд на нее у него был довольно широкий. Потом он однажды он сказал мне, что «в этих делах много ненужного… и руководство не всё знает… как будто есть второе правительство».
Дело касалось подслушивающих устройств в почти достроенном новом здании американского посольства в Москве. Американцы подняли шум в прессе, не демонстрируя «жучков» и в негодующей тональности, которую Шульц, как верный солдат, воспроизвел в переговорах с Шеварднадзе и в беседе с Горбачевым, хотя наверняка был не рад огласке этой проблемы.
Шеварднадзе был уверен, что цель этой истории - сорвать саммит в Вашингтоне, который договорились провести до конца года. Так он и сказал Шульцу, добавив, что мы нашли кое-что в новом здании советского посольства в США (если не ошибаюсь, потом на пресс-конференции даже показали какие-то фотографии). Горбачев высказался еще резче:
- И мы, и вы не красные девицы, давайте заниматься делом, а не скандалить.
Атмосферу переговоров это сильно осложнило, но все же не испортило окончательно. Все-таки возобладала политическая воля. Раньше так бывало далеко не всегда - скандалы, высылки дипломатов, военные инциденты надолго замораживали отношения.
На этот раз, что называется, обошлось без драки. Но было заметно, что у американцев есть чуть ли не бесконечный запас технических вопросов и вопросиков, которые они готовы в любой момент пустить в ход, чтобы затормозить переговоры. Кое-какие переговорные проблемы все-таки удалось развязать, но потом на переговорах в Женеве эта история повторялась не раз.
Главой советской делегации на переговорах в Женеве был назначен первый заместитель министра Ю.М. Воронцов - опытный и, главное, инициативный дипломат, не раз проявлявший себя в очень трудных ситуациях. Я его немного знал и он мне, кажется, симпатизировал. После переговоров в Кремле он довез меня на Смоленскую площадь в своей машине. Настроение у него, как мне показалось, было довольно оптимистическим.
Но и ему, и не только ему, еще предстояло «помучиться».
Источник: https://www.facebook.com/pavel.palazhchenko/posts/2892904764162780
============================
Приглашаю всех в группы
«Эпоха освободительной Перестройки М.С. Горбачева»
«Фейсбук»:
https://www.facebook.com/groups/152590274823249/
«В контакте»:
http://vk.com/club3433647
=============================