Моя статья к 10-летию возвращения А.Д. Сахарова из горьковской ссылки. Часть 1
.
Частично опубликовано в газете "Время новостей" 21 декабря 2006 года
http://www.vremya.ru/2006/236/13/167916.html
.
Эдуард Глезин
Освобождение
Говорят: "Кто начал - половину сделал".
В последнее время из нашей памяти стираются те исторические события двадцатилетней давности, принесшие те самые права и свободы, которые сейчас воспринимаются как данность, как нечто само собой разумеющееся. Одним из таких поворотных, знаковых событий без сомнения является освобождение из горьковской ссылки Андрея Дмитриевича Сахарова.
Оттепель
Новый руководитель страны Советов уже в день своего утверждения на заседании Политбюро, изрек свою знаменитую фразу: "Так дальше жить нельзя". Молодой генсек явно не торопился становиться в один исторический ряд со своими предшественниками. Он не обвешивал себя орденами, не допускал славословия в свой адрес, регулярно спускался с кремлевского Олимпа в гущу "народных масс ".
Уже через месяц после своего "воцарения" Горбачев заявляет в Ленинграде: "Всем нам предстоит перестроиться. Всем - от рабочего до министра!"Но на долю новорожденной перестройки выпали далеко не детские испытания: чернобыльская катастрофа, трагедия теплохода "Адмирал Нахимов", столкновения поездов, наводнения, землетрясения, националистические выступления в Якутии и Казахстане и т. п.
Но, тем не менее, страна медленно, но верно продвигается по пути преобразований. Уже прошли "переломные" апрельский пленум ЦК КПСС и XXVII съезд КПСС. В ноябре 1985-го состоялась Женевская встреча Горбачева и Рейгана. В августе 1986-го Михаил Сергеевич официально объявляет о начале вывода войск из Афганистана. Прекращаются работы по переброске северных рек в южные пустыни. Отшумели нешуточные страсти на всесоюзном съезде писателей, а на съезде кинематографистов происходит "самовольная" смена всего руководства их Союза, его новым председателем избирается «смутьян» Элем Климов. На широкие экраны выходит Фильм "Покаяние". Прокладываются телемосты "СССР - США". Возобновляется сатирическая передача КВН. Строптивому Каспарову "разрешают" стать чемпионом мира по шахматам, а легендарному Андрею Макаревичу - выступать на московской сцене и выпускать свои пластинки. Прекращают глушение "вражеского" "Голоса Америки" и "Би-би-си". Народ (и особенно его "прослойка") постепенно начинает хмелеть. Но не от зеленого змия, ему "минеральный секретарь" объявил настоящую войну. Истосковавшемуся по живому и правдивому слову народу кружил голову пьянящий ветер перемен.
Однако идти дальше по дороге реформ Горбачеву мешало множество гирь на его ногах. Одна их них была "ссылка Сахарова". Вопрос о ее снятии решался трудно и долго. Но сначала немного истории.
Выселение
Академик Сахарова был сослан в закрытый город Горький в начале 1980 года, после своих громогласных протестов против начавшейся афганской авантюры. В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР он был выслан из Москвы "в целях предупреждения враждебной деятельности" (1). По тому же указу в Горьком Сахарову устанавливался "режим проживания, исключающий его связи с иностранными и антиобщественными элементами" (2).
Казалось бы, тоталитарному режиму удалось заставить молчать опасного возмутителя спокойствия. Но Андрей Дмитриевич установил связь с правозащитниками и со всем миром через свою жену - Елену Георгиевну Боннэр. Она как ближайшая родственница имела право свободного доступа к ссыльному академику. Но многочисленные нервные перегрузки, во время ее переездов по маршруту "Москва - Горький", все чаще и чаще давали о себе знать.
25 апреля 1983 года Елена Георгиевна "на ногах" переносит инфаркт. Несмотря на это, она в начале мая отвозит в Москву последние главы "Воспоминаний" Сахарова и его статью "Опасность термоядерной войны", для их дальнейшей переправки в США.
Врачи московской академической больницы подтверждают факт произошедшего инфаркта и настаивают на госпитализации в больницу АН СССР. Но это означало бы полную изоляцию Сахарова от внешнего мира. И Боннэр ставит условием своего лечения совместную госпитализацию с Сахаровым. Группа врачей из Академии наук приезжает в Горький и делают заключение о необходимости госпитализации Сахарова. Однако его переезд в Москву означал бы приостановку ссылки, и в совместной госпитализации было отказано.
Тем временем болезнь Елены Георгиевны продолжала прогрессировать. Ее и без того тяжелое положение осложнялось еще и тем, что болезнь сердца не позволяла ей принимать лекарства, необходимые для лечения ее больных глаз.
Была необходима операция на сердце. Качественную же операцию такого рода ("шунтирование") в то время можно было сделать только в США, т.к. именно у американских кардиохирургов был наибольший опыт по проведению таких операций. Кроме того, операция в Союзе неизбежно осуществлялась бы под контролем всемогущего КГБ, неравнодушное отношение которого к Боннэр было слишком хорошо известно.
В новую фазу входит изнурительная борьба за выезд Елены Георгиевны за границу, которая началась в 1982 году требованиями ее поездки в Италию для операции на глазах. Борьба за элементарное право любого человека на оказание ему эффективной медицинской помощи.
Разрешение Елене Георгиевне на выезд в США, полученное в 1985 году, предопределило возвращение Сахарова из ссылки. Вопрос о ее поездке неотделим от процесса освобождения Андрея Дмитриевича. Поэтому следует рассказать о его разрешении подробней.
Блокада
Несмотря на тяжелое состояние своего здоровья Боннэр продолжает поездки из Горького в Москву. Они были той единственной ниточкой, которая связывала горьковского узника с внешним миром. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что возможностью посещения академика Сахарова обладали сотрудники АН и Физического института академии наук (ФИАН) - где Андрей Дмитриевич работал до своей ссылки. Через них он передавал свои научные труды и те 6 статей, которые были опубликованы в советских научных журналах за годы ссылки, Но ученые не были частыми гостями у своего опального коллеги. Всего, с 1980 по 1986 гг. они посетили Горький 23 раза. Визиты эти носили крайне редкий и нерегулярный характер, и лишь в исключительных случаях Сахарову удавалось уговорить кого-нибудь перевести "на большую землю" ненаучный материал.
Но вот 2 мая 1984 года Елену Георгиевну задерживают в Горьковском аэропорту с "антисоветскими" письмами Сахарова. Провожая ее Андрей Дмитриевич из окна аэропорта увидел как ее задерживают и увозят в машине, В тот же день он начинает голодовку, требуя разрешения на выезд для жены. 7 мая академик Сахаров был насильственно госпитализирован в Горьковскую областную больницу, где на протяжении четырех месяцев подвергался принудительному кормлению. Главврач этой больницы О.А. Обухов прямо заявил Сахарову: "Умереть мы вам не дадим, но инвалидом сделаем". (3)
Многим из единомышленников Андрея Дмитриевича была непонятна необходимость такой крайней меры, как голодовка, со столь немасштабным требованием. Дети Сахарова от первого брака Дмитрий, Татьяна и Любовь даже направляют гневную телеграмму Елене Георгиевне, в которой требуют ее "спасти нашего отца от безумной затеи, которая может привести его к смерти" (4). Но Андрей Дмитриевич продолжает ценой своего здоровья добиваться права на жизнь и здоровье для самого близкого и дорогого для него, человека, без которого он не мыслил своей жизни. Во время этой голодовки он напишет: "Гибель моей жены (неизбежная, если ей не разрешат поездку) будет и моей гибелью" (5).
10 августа Горьковский суд приговаривает Боннэр к пяти годам ссылки по статье 190-1 УК РСФСР. Местом ссылки определяется та же (насквозь прослушиваемая и просматриваемая) квартира в Горьком, в которой жил Сахаров. Начинается период изоляции Сахарова и Боннэр от всего общества и друг от друга.
Елена Боннэр: Произошла полная, полнейшая изоляция нас от внешнего мира. После того, как меня осудили к ссылке в Горький, любая связь Андрея Дмитриевича с внешним миром была перерезана, то есть практически (как он сам писал о себе) из него сделали живого мертвеца.
Не выдержав четырехмесячных душевных и физических страданий, Сахаров 8 сентября прекращает голодовку и его выписывают из больницы. 15 октября он отправляет письмо президенту АН А.П. Александрову, в котором впервые заявляет о готовности "прекратить свои общественные выступления, сосредоточившись на науке и семейной жизни" (5), если Елене Георгиевне разрешат поездку за рубеж.
Позднее Сахаров напишет: Я считал необходимым сделать это (...) заявление, за которое многие меня упрекали по следующим причинам:
1. Оно полностью соответствовало моему желанию не выступать больше по (относительно второстепенным) общественным вопросам, сосредоточившись на науке и личной жизни. Я считал, что имею право на такое самоограничение после многих лет интенсивных открытых общественных выступлений.
2. В условиях ссылки и изоляции возможности открытых выступлений у меня вообще были крайне ограничены, так что мое заявление в какой-то мере было бессодержательным.
3. Я считал своим долгом сделать все возможное для осуществления поездки Люси (Елены Георгиевны - авт.) (7).
"Если же - продолжает Андрей Дмитриевич в своем письме Александрову, - ваши ходатайства и другие усилия не приведут к решению проблемы до 1 марта 1985 года, я прошу рассматривать это письмо как заявление о выходе из Академии наук СССР" (8).
Но, несмотря на то, что Виталий Гинзбург в ноябре того же года лично передал Александрову это письмо и тот, в свою очередь, обещал передать его "на соответствующий уровень", какой-либо реакции на него не последовало, Тогда 12 января 1985 года Сахаров направляет на имя Александрова второе письмо, в котором он отодвигает дату своего выхода из Академии на 10 мая, "в связи с болезнью Черненко" (9). Но и это письмо-предупреждение осталось без ответа.
В марте того же года Елена Боннэр (в связи с приближавшимся 40-летием победы в Великой Отечественной войне); как инвалид войны подает в ПВС СССР прошение о помиловании, с просьбой разрешить ей поездку за границу и приостановить действие вынесенного ей приговора. "В этом прошении она подчеркнула, что ее поездка не имеет никаких других целей, кроме встречи с близкими (мать, дети и внуки Е.Г. жили в США - авт.) и, в меру возможности - лечения" (10), Но время шло, а никаких отзывов на прошение не было.
Видя бесперспективность своих (и своей жены) просьб и угроз Сахаров, с 16 апреля, вновь объявляет голодовку и снова подвергается мучительной процедуре принудительного кормления в той же больнице им. Семашко.
21 мая Андрей Дмитриевич отправляет письмо председателю КГБ Чебрикову, в котором просит его способствовать разрешению поездки его жены. Но приехавший 31 мая в Горький эмиссар КГБ - Соколов, по воспоминаниям Сахарова, разговаривал с ним "очень жестко, по-видимому, его цель была заставить меня прекратить голодовку, создав впечатление ее полной безнадежности" (11). Елена Боннэр из своей беседы с Соколовым заключила, что "Горбачев дал указания КГБ разобраться с нашим делом. Но ГБ вело свою политику. Так что у них шла своя борьба, в которой было неясно, кто сильней - Горбачев или КГБ". (12)
И тогда Андрей Дмитриевич решает действовать через голову руководителя КГБ и 29 июля пишет письмо Горбачеву, которое начинает заявлением: "считаю примененные ко мне меры несправедливыми и беззаконными" (13). В этом письме он снова просит предоставить возможность Елене Георгиевне лечиться за границей и говорит, что уже обращался с подобной просьбой к Андропову, Черненко, Тихонову, Александрову, Чебрикову, Басову (члену ПВС СССР) и все безрезультатно.
Он повторяет также, что хочет "полностью прекратить открытые общественные выступления (конечно, за исключением совершенно исключительных ситуаций), сосредоточившись на научной работе". (14)
Уже 10 августа Михаил Сергеевич прочитывает это письмо и накладывает на него свою резолюцию: "Т.т. Чебрикову, Шеварднадзе. Прошу еще раз (с учетом нынешней обстановки) все внимательно обдумать и высказать свои соображения". (15) К 28 августа Чебриков и Шеварднадзе подготовили записку, в которой, в частности, говорилось: "КГБ и МИД полагали бы возможным разрешить Боннэр выезд в Италию (в Италии, в 70-е годы Е.Г. сделали две «глазные» операции - авт.) сроком до трех месяцев, На это время, в порядке исключения, можно было бы разрешить ей покинуть место ссылки на основании ст.82 ИТК РСФСР". (16)
29 августа, на заседании Политбюро Горбачев поднимает вопрос о разрешении поездки Елены Боннзр. Но, хотя сам Генеральный секретарь недвусмысленно намекал на то, что надо разрешить, "выезд Боннэр за границу", возникла дискуссия, в результате которой мнения выступавших разделились поровну. Пятеро были за разрешение поездки (Горбачев, Шеварднадзе, Рыжков, Алиев, Соколов (министр обороны) и пятеро - против (Чебриков, Зимянин, Демичев, Капитонов, Кузнецов). Секретарь ЦК по пропаганде И.В. Зимянин даже назвал Елену Георгиевну "зверюгой в юбке" и "ставленницей империализма". (17) А так как все постановления на ПБ принимались единогласно, Горбачеву пришлось отложить окончательное решение вопроса.
Но уже 5 сентября к Сахарову снова приезжает Соколов, который на сей раз, по словам Андрея Дмитриевича «был очень любезен, почти мягок (...) Соколов сообщил, что с моим письмом ознакомился Горбачев и дал поручение группе лиц подготовить ответ. Соколов просил меня написать заявление по вопросу о моей секретности и передать жене просьбу написать заявление, согласно которому она обязуется не встречаться за рубежом с представителями масс-медиа и не принимать участия в пресс-конференциях. Меня отпустили на 3 часа к Люсе и мы выполнили эти просьбы". (18)
И вот 24 октября Елене Боннэр приходит официальное уведомление из ОВИРа: поездка в США разрешена! И, после того, как Сахарова отпускают из больницы, Елена Георгиевна (25 ноября) уезжает в Москву. "Итак трехлетняя наша борьба за Люсину поездку завершилась победой" (19) - напишет в своих воспоминаниях Андрей Дмитриевич.
Вот что, по мнению самой Боннэр повлияло на принятие решения о ее выезде за границу:
- Я думаю, что голодовки Андрея Дмитриевича и мощнейшая поддержка на Западе, которая слагалась из поддержки коллег, в первую очередь, ряда политических деятелей и активной деятельности моих детей. Как говорил Андрей Дмитриевич: "Твои дети вырвали нас из черной дыры". Я думаю, что тут еще имела значение голодовка моего сына (Алексея Семенова. Голодовка продолжалась с 29.8 по 12.9.85 г. - авт.). Он голодал в Вашингтоне на улице, прямо напротив советского посольства (на площади Андрея Сахарова - авт.). И его голодовка была стимулом к тому, что Конгресс США единогласно принял резолюцию в поддержку Сахарова. Это уже были не просто протесты отдельных ученых или даже отдельных научных сообществ, а гораздо значительнее.
Кроме того, Миттеран очень активную роль играл. Тэтчер тоже активна была. Рейган ввел как государственный праздник день рождения Сахарова. ("День Сахарова" - авт.) В общем, у меня такое впечатление, что вынудили наше правительство сделать это.
Прорыв
2 декабря 1985 г. Елена Георгиевна вылетает на самолете в Италию, а 8-го - из Италии в США. 13 января 1986 года Боннэр проводят операцию шунтирования. В ее поврежденное сердце вставляют 6 шунтов. Операция прошла успешно и уже через неделю Елену Боннэр выписывают из больницы, а еще через две - она начинает свою поездку по Америке.
За время своего турне она выступила в Конгрессе США, Национальной Академии США, почти во всех главных университетах страны. Во всех своих выступлениях Елена Георгиевна говорила о необходимости сосредоточения усилий Запада на требовании прекращения депортации Сахарова, а не на борьбе за его выезд в США для воссоединения с семьей. За время своего пребывания в Америке Елена Боннэр написала книгу "Постфактум" о горьковской ссылке Сахарова. Потом она прилетает в Европу. Встречается с Франсуа Миттераном, Жаком Шираком и Маргарет Тэтчер.
Однако такое поведение Боннэр не слишком соответствовало ее заверениям до отъезда о сугубо личных целях поездки (только для лечения и встречи с семьей). Вот как позднее она это объясняла:
Елена Боннэр: Я с ними (государственными деятелями - авт.) не встречалась, это они со мной встречались. Я не встречалась с Рейганом и я объясню, почему. Существует некий протокол: человек, который встречается с президентом США, Формально должен об этом просить. Я не просила. А то, что ко мне приезжали высокие чины, что же я должна перед ними дверь закрывать? Это было бы невежливо. Меня пригласила Тэтчер на чай. Я была с сыном и дочерью у нее на чае. Так что я должна сказать Маргарет Тэтчер? Простите, идите куда подальше?! Я считаю, что это было невозможно.
А университеты не были оговорены. Я выступала в десятках университетов США. Я встречалась с сотнями коллег Сахарова. И я думаю, что решение об освобождении Сахарова из ссылки взаимосвязано с этим моим вояжем по Америке. А то, что на эти собрания в Беркли или там в Коламбии приходили корреспонденты, так у них свободный вход, меня это не касается. Формально я не делала пресс - конференций.
А, кроме того, я всегда считала, что с КГБ совсем не обязательно быть честной. КГБ в прямую, на голубом глазу обманывало весь белый свет. Будь ли это провокация вроде взрыва в московском метро (имеется в виду теракт 8 января 1977 года, организацию которого приписали "армянским националистам" - авт.), будь ли это совсем мелкие какие-нибудь пакости. Ведь и часть наших писем они подделывали. Когда у Андрея Дмитриевича вот эта голодовка была, они подделали мои письма и телеграммы таким образом, что здесь в Москве все друзья были уверены, что ничего этого нет. Это большая, серьезная организация, она много что умеет.
Эдуард Глезин: Но ведь ваше безоглядное поведение могло негативно сказаться на сроках решения вопроса о возвращении Сахарова.
Елена Боннэр: Гласность никогда не может негативно повлиять. Это вот то самое, в чем наша интеллектуальная элита ошибалась в течение десятков лет. После смерти Сталина никакой гласный шаг никому не повредил.
4 июня 1986 года Елена Георгиевна вернулась в Горький.
Эта поездка продемонстрировала всему миру не только бесстрашие и решимость жены Сахарова, но и стремление нового руководства СССР изменить ситуацию вокруг Сахарова и Боннэр.
Частично опубликовано в газете "Время новостей" 21 декабря 2006 года
http://www.vremya.ru/2006/236/13/167916.html
.
Эдуард Глезин
Освобождение
Говорят: "Кто начал - половину сделал".
В последнее время из нашей памяти стираются те исторические события двадцатилетней давности, принесшие те самые права и свободы, которые сейчас воспринимаются как данность, как нечто само собой разумеющееся. Одним из таких поворотных, знаковых событий без сомнения является освобождение из горьковской ссылки Андрея Дмитриевича Сахарова.
Оттепель
Новый руководитель страны Советов уже в день своего утверждения на заседании Политбюро, изрек свою знаменитую фразу: "Так дальше жить нельзя". Молодой генсек явно не торопился становиться в один исторический ряд со своими предшественниками. Он не обвешивал себя орденами, не допускал славословия в свой адрес, регулярно спускался с кремлевского Олимпа в гущу "народных масс ".
Уже через месяц после своего "воцарения" Горбачев заявляет в Ленинграде: "Всем нам предстоит перестроиться. Всем - от рабочего до министра!"Но на долю новорожденной перестройки выпали далеко не детские испытания: чернобыльская катастрофа, трагедия теплохода "Адмирал Нахимов", столкновения поездов, наводнения, землетрясения, националистические выступления в Якутии и Казахстане и т. п.
Но, тем не менее, страна медленно, но верно продвигается по пути преобразований. Уже прошли "переломные" апрельский пленум ЦК КПСС и XXVII съезд КПСС. В ноябре 1985-го состоялась Женевская встреча Горбачева и Рейгана. В августе 1986-го Михаил Сергеевич официально объявляет о начале вывода войск из Афганистана. Прекращаются работы по переброске северных рек в южные пустыни. Отшумели нешуточные страсти на всесоюзном съезде писателей, а на съезде кинематографистов происходит "самовольная" смена всего руководства их Союза, его новым председателем избирается «смутьян» Элем Климов. На широкие экраны выходит Фильм "Покаяние". Прокладываются телемосты "СССР - США". Возобновляется сатирическая передача КВН. Строптивому Каспарову "разрешают" стать чемпионом мира по шахматам, а легендарному Андрею Макаревичу - выступать на московской сцене и выпускать свои пластинки. Прекращают глушение "вражеского" "Голоса Америки" и "Би-би-си". Народ (и особенно его "прослойка") постепенно начинает хмелеть. Но не от зеленого змия, ему "минеральный секретарь" объявил настоящую войну. Истосковавшемуся по живому и правдивому слову народу кружил голову пьянящий ветер перемен.
Однако идти дальше по дороге реформ Горбачеву мешало множество гирь на его ногах. Одна их них была "ссылка Сахарова". Вопрос о ее снятии решался трудно и долго. Но сначала немного истории.
Выселение
Академик Сахарова был сослан в закрытый город Горький в начале 1980 года, после своих громогласных протестов против начавшейся афганской авантюры. В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР он был выслан из Москвы "в целях предупреждения враждебной деятельности" (1). По тому же указу в Горьком Сахарову устанавливался "режим проживания, исключающий его связи с иностранными и антиобщественными элементами" (2).
Казалось бы, тоталитарному режиму удалось заставить молчать опасного возмутителя спокойствия. Но Андрей Дмитриевич установил связь с правозащитниками и со всем миром через свою жену - Елену Георгиевну Боннэр. Она как ближайшая родственница имела право свободного доступа к ссыльному академику. Но многочисленные нервные перегрузки, во время ее переездов по маршруту "Москва - Горький", все чаще и чаще давали о себе знать.
25 апреля 1983 года Елена Георгиевна "на ногах" переносит инфаркт. Несмотря на это, она в начале мая отвозит в Москву последние главы "Воспоминаний" Сахарова и его статью "Опасность термоядерной войны", для их дальнейшей переправки в США.
Врачи московской академической больницы подтверждают факт произошедшего инфаркта и настаивают на госпитализации в больницу АН СССР. Но это означало бы полную изоляцию Сахарова от внешнего мира. И Боннэр ставит условием своего лечения совместную госпитализацию с Сахаровым. Группа врачей из Академии наук приезжает в Горький и делают заключение о необходимости госпитализации Сахарова. Однако его переезд в Москву означал бы приостановку ссылки, и в совместной госпитализации было отказано.
Тем временем болезнь Елены Георгиевны продолжала прогрессировать. Ее и без того тяжелое положение осложнялось еще и тем, что болезнь сердца не позволяла ей принимать лекарства, необходимые для лечения ее больных глаз.
Была необходима операция на сердце. Качественную же операцию такого рода ("шунтирование") в то время можно было сделать только в США, т.к. именно у американских кардиохирургов был наибольший опыт по проведению таких операций. Кроме того, операция в Союзе неизбежно осуществлялась бы под контролем всемогущего КГБ, неравнодушное отношение которого к Боннэр было слишком хорошо известно.
В новую фазу входит изнурительная борьба за выезд Елены Георгиевны за границу, которая началась в 1982 году требованиями ее поездки в Италию для операции на глазах. Борьба за элементарное право любого человека на оказание ему эффективной медицинской помощи.
Разрешение Елене Георгиевне на выезд в США, полученное в 1985 году, предопределило возвращение Сахарова из ссылки. Вопрос о ее поездке неотделим от процесса освобождения Андрея Дмитриевича. Поэтому следует рассказать о его разрешении подробней.
Блокада
Несмотря на тяжелое состояние своего здоровья Боннэр продолжает поездки из Горького в Москву. Они были той единственной ниточкой, которая связывала горьковского узника с внешним миром. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что возможностью посещения академика Сахарова обладали сотрудники АН и Физического института академии наук (ФИАН) - где Андрей Дмитриевич работал до своей ссылки. Через них он передавал свои научные труды и те 6 статей, которые были опубликованы в советских научных журналах за годы ссылки, Но ученые не были частыми гостями у своего опального коллеги. Всего, с 1980 по 1986 гг. они посетили Горький 23 раза. Визиты эти носили крайне редкий и нерегулярный характер, и лишь в исключительных случаях Сахарову удавалось уговорить кого-нибудь перевести "на большую землю" ненаучный материал.
Но вот 2 мая 1984 года Елену Георгиевну задерживают в Горьковском аэропорту с "антисоветскими" письмами Сахарова. Провожая ее Андрей Дмитриевич из окна аэропорта увидел как ее задерживают и увозят в машине, В тот же день он начинает голодовку, требуя разрешения на выезд для жены. 7 мая академик Сахаров был насильственно госпитализирован в Горьковскую областную больницу, где на протяжении четырех месяцев подвергался принудительному кормлению. Главврач этой больницы О.А. Обухов прямо заявил Сахарову: "Умереть мы вам не дадим, но инвалидом сделаем". (3)
Многим из единомышленников Андрея Дмитриевича была непонятна необходимость такой крайней меры, как голодовка, со столь немасштабным требованием. Дети Сахарова от первого брака Дмитрий, Татьяна и Любовь даже направляют гневную телеграмму Елене Георгиевне, в которой требуют ее "спасти нашего отца от безумной затеи, которая может привести его к смерти" (4). Но Андрей Дмитриевич продолжает ценой своего здоровья добиваться права на жизнь и здоровье для самого близкого и дорогого для него, человека, без которого он не мыслил своей жизни. Во время этой голодовки он напишет: "Гибель моей жены (неизбежная, если ей не разрешат поездку) будет и моей гибелью" (5).
10 августа Горьковский суд приговаривает Боннэр к пяти годам ссылки по статье 190-1 УК РСФСР. Местом ссылки определяется та же (насквозь прослушиваемая и просматриваемая) квартира в Горьком, в которой жил Сахаров. Начинается период изоляции Сахарова и Боннэр от всего общества и друг от друга.
Елена Боннэр: Произошла полная, полнейшая изоляция нас от внешнего мира. После того, как меня осудили к ссылке в Горький, любая связь Андрея Дмитриевича с внешним миром была перерезана, то есть практически (как он сам писал о себе) из него сделали живого мертвеца.
Не выдержав четырехмесячных душевных и физических страданий, Сахаров 8 сентября прекращает голодовку и его выписывают из больницы. 15 октября он отправляет письмо президенту АН А.П. Александрову, в котором впервые заявляет о готовности "прекратить свои общественные выступления, сосредоточившись на науке и семейной жизни" (5), если Елене Георгиевне разрешат поездку за рубеж.
Позднее Сахаров напишет: Я считал необходимым сделать это (...) заявление, за которое многие меня упрекали по следующим причинам:
1. Оно полностью соответствовало моему желанию не выступать больше по (относительно второстепенным) общественным вопросам, сосредоточившись на науке и личной жизни. Я считал, что имею право на такое самоограничение после многих лет интенсивных открытых общественных выступлений.
2. В условиях ссылки и изоляции возможности открытых выступлений у меня вообще были крайне ограничены, так что мое заявление в какой-то мере было бессодержательным.
3. Я считал своим долгом сделать все возможное для осуществления поездки Люси (Елены Георгиевны - авт.) (7).
"Если же - продолжает Андрей Дмитриевич в своем письме Александрову, - ваши ходатайства и другие усилия не приведут к решению проблемы до 1 марта 1985 года, я прошу рассматривать это письмо как заявление о выходе из Академии наук СССР" (8).
Но, несмотря на то, что Виталий Гинзбург в ноябре того же года лично передал Александрову это письмо и тот, в свою очередь, обещал передать его "на соответствующий уровень", какой-либо реакции на него не последовало, Тогда 12 января 1985 года Сахаров направляет на имя Александрова второе письмо, в котором он отодвигает дату своего выхода из Академии на 10 мая, "в связи с болезнью Черненко" (9). Но и это письмо-предупреждение осталось без ответа.
В марте того же года Елена Боннэр (в связи с приближавшимся 40-летием победы в Великой Отечественной войне); как инвалид войны подает в ПВС СССР прошение о помиловании, с просьбой разрешить ей поездку за границу и приостановить действие вынесенного ей приговора. "В этом прошении она подчеркнула, что ее поездка не имеет никаких других целей, кроме встречи с близкими (мать, дети и внуки Е.Г. жили в США - авт.) и, в меру возможности - лечения" (10), Но время шло, а никаких отзывов на прошение не было.
Видя бесперспективность своих (и своей жены) просьб и угроз Сахаров, с 16 апреля, вновь объявляет голодовку и снова подвергается мучительной процедуре принудительного кормления в той же больнице им. Семашко.
21 мая Андрей Дмитриевич отправляет письмо председателю КГБ Чебрикову, в котором просит его способствовать разрешению поездки его жены. Но приехавший 31 мая в Горький эмиссар КГБ - Соколов, по воспоминаниям Сахарова, разговаривал с ним "очень жестко, по-видимому, его цель была заставить меня прекратить голодовку, создав впечатление ее полной безнадежности" (11). Елена Боннэр из своей беседы с Соколовым заключила, что "Горбачев дал указания КГБ разобраться с нашим делом. Но ГБ вело свою политику. Так что у них шла своя борьба, в которой было неясно, кто сильней - Горбачев или КГБ". (12)
И тогда Андрей Дмитриевич решает действовать через голову руководителя КГБ и 29 июля пишет письмо Горбачеву, которое начинает заявлением: "считаю примененные ко мне меры несправедливыми и беззаконными" (13). В этом письме он снова просит предоставить возможность Елене Георгиевне лечиться за границей и говорит, что уже обращался с подобной просьбой к Андропову, Черненко, Тихонову, Александрову, Чебрикову, Басову (члену ПВС СССР) и все безрезультатно.
Он повторяет также, что хочет "полностью прекратить открытые общественные выступления (конечно, за исключением совершенно исключительных ситуаций), сосредоточившись на научной работе". (14)
Уже 10 августа Михаил Сергеевич прочитывает это письмо и накладывает на него свою резолюцию: "Т.т. Чебрикову, Шеварднадзе. Прошу еще раз (с учетом нынешней обстановки) все внимательно обдумать и высказать свои соображения". (15) К 28 августа Чебриков и Шеварднадзе подготовили записку, в которой, в частности, говорилось: "КГБ и МИД полагали бы возможным разрешить Боннэр выезд в Италию (в Италии, в 70-е годы Е.Г. сделали две «глазные» операции - авт.) сроком до трех месяцев, На это время, в порядке исключения, можно было бы разрешить ей покинуть место ссылки на основании ст.82 ИТК РСФСР". (16)
29 августа, на заседании Политбюро Горбачев поднимает вопрос о разрешении поездки Елены Боннзр. Но, хотя сам Генеральный секретарь недвусмысленно намекал на то, что надо разрешить, "выезд Боннэр за границу", возникла дискуссия, в результате которой мнения выступавших разделились поровну. Пятеро были за разрешение поездки (Горбачев, Шеварднадзе, Рыжков, Алиев, Соколов (министр обороны) и пятеро - против (Чебриков, Зимянин, Демичев, Капитонов, Кузнецов). Секретарь ЦК по пропаганде И.В. Зимянин даже назвал Елену Георгиевну "зверюгой в юбке" и "ставленницей империализма". (17) А так как все постановления на ПБ принимались единогласно, Горбачеву пришлось отложить окончательное решение вопроса.
Но уже 5 сентября к Сахарову снова приезжает Соколов, который на сей раз, по словам Андрея Дмитриевича «был очень любезен, почти мягок (...) Соколов сообщил, что с моим письмом ознакомился Горбачев и дал поручение группе лиц подготовить ответ. Соколов просил меня написать заявление по вопросу о моей секретности и передать жене просьбу написать заявление, согласно которому она обязуется не встречаться за рубежом с представителями масс-медиа и не принимать участия в пресс-конференциях. Меня отпустили на 3 часа к Люсе и мы выполнили эти просьбы". (18)
И вот 24 октября Елене Боннэр приходит официальное уведомление из ОВИРа: поездка в США разрешена! И, после того, как Сахарова отпускают из больницы, Елена Георгиевна (25 ноября) уезжает в Москву. "Итак трехлетняя наша борьба за Люсину поездку завершилась победой" (19) - напишет в своих воспоминаниях Андрей Дмитриевич.
Вот что, по мнению самой Боннэр повлияло на принятие решения о ее выезде за границу:
- Я думаю, что голодовки Андрея Дмитриевича и мощнейшая поддержка на Западе, которая слагалась из поддержки коллег, в первую очередь, ряда политических деятелей и активной деятельности моих детей. Как говорил Андрей Дмитриевич: "Твои дети вырвали нас из черной дыры". Я думаю, что тут еще имела значение голодовка моего сына (Алексея Семенова. Голодовка продолжалась с 29.8 по 12.9.85 г. - авт.). Он голодал в Вашингтоне на улице, прямо напротив советского посольства (на площади Андрея Сахарова - авт.). И его голодовка была стимулом к тому, что Конгресс США единогласно принял резолюцию в поддержку Сахарова. Это уже были не просто протесты отдельных ученых или даже отдельных научных сообществ, а гораздо значительнее.
Кроме того, Миттеран очень активную роль играл. Тэтчер тоже активна была. Рейган ввел как государственный праздник день рождения Сахарова. ("День Сахарова" - авт.) В общем, у меня такое впечатление, что вынудили наше правительство сделать это.
Прорыв
2 декабря 1985 г. Елена Георгиевна вылетает на самолете в Италию, а 8-го - из Италии в США. 13 января 1986 года Боннэр проводят операцию шунтирования. В ее поврежденное сердце вставляют 6 шунтов. Операция прошла успешно и уже через неделю Елену Боннэр выписывают из больницы, а еще через две - она начинает свою поездку по Америке.
За время своего турне она выступила в Конгрессе США, Национальной Академии США, почти во всех главных университетах страны. Во всех своих выступлениях Елена Георгиевна говорила о необходимости сосредоточения усилий Запада на требовании прекращения депортации Сахарова, а не на борьбе за его выезд в США для воссоединения с семьей. За время своего пребывания в Америке Елена Боннэр написала книгу "Постфактум" о горьковской ссылке Сахарова. Потом она прилетает в Европу. Встречается с Франсуа Миттераном, Жаком Шираком и Маргарет Тэтчер.
Однако такое поведение Боннэр не слишком соответствовало ее заверениям до отъезда о сугубо личных целях поездки (только для лечения и встречи с семьей). Вот как позднее она это объясняла:
Елена Боннэр: Я с ними (государственными деятелями - авт.) не встречалась, это они со мной встречались. Я не встречалась с Рейганом и я объясню, почему. Существует некий протокол: человек, который встречается с президентом США, Формально должен об этом просить. Я не просила. А то, что ко мне приезжали высокие чины, что же я должна перед ними дверь закрывать? Это было бы невежливо. Меня пригласила Тэтчер на чай. Я была с сыном и дочерью у нее на чае. Так что я должна сказать Маргарет Тэтчер? Простите, идите куда подальше?! Я считаю, что это было невозможно.
А университеты не были оговорены. Я выступала в десятках университетов США. Я встречалась с сотнями коллег Сахарова. И я думаю, что решение об освобождении Сахарова из ссылки взаимосвязано с этим моим вояжем по Америке. А то, что на эти собрания в Беркли или там в Коламбии приходили корреспонденты, так у них свободный вход, меня это не касается. Формально я не делала пресс - конференций.
А, кроме того, я всегда считала, что с КГБ совсем не обязательно быть честной. КГБ в прямую, на голубом глазу обманывало весь белый свет. Будь ли это провокация вроде взрыва в московском метро (имеется в виду теракт 8 января 1977 года, организацию которого приписали "армянским националистам" - авт.), будь ли это совсем мелкие какие-нибудь пакости. Ведь и часть наших писем они подделывали. Когда у Андрея Дмитриевича вот эта голодовка была, они подделали мои письма и телеграммы таким образом, что здесь в Москве все друзья были уверены, что ничего этого нет. Это большая, серьезная организация, она много что умеет.
Эдуард Глезин: Но ведь ваше безоглядное поведение могло негативно сказаться на сроках решения вопроса о возвращении Сахарова.
Елена Боннэр: Гласность никогда не может негативно повлиять. Это вот то самое, в чем наша интеллектуальная элита ошибалась в течение десятков лет. После смерти Сталина никакой гласный шаг никому не повредил.
4 июня 1986 года Елена Георгиевна вернулась в Горький.
Эта поездка продемонстрировала всему миру не только бесстрашие и решимость жены Сахарова, но и стремление нового руководства СССР изменить ситуацию вокруг Сахарова и Боннэр.