Новогоднее
Вдохновили и захотелось высказаться.
Когда последняя волна арабо-израильского конфликта была в стадии обострения, мне задавали вопрос, на чьей стороне в этом конфликте я.
В англоязычном сегменте Facebook любое обсуждение, касалось ли оно празднования первого дня рождения британского принца или обсуждения новых нарядов на очередной красной дорожке, непременно прерывалось вопросом троллей: «А как же дети Газы? Подумайте о них». Что уж говорить о дискуссиях, так или иначе связанных с этой бедой.
Знакомый мусульманин - не араб рассказывал о том, что дом соседей его коллеги, ныне живущего в Дубае, был разрушен, и соседи погибли. Другой знакомый - палестинский араб, но при этом православный христианин, также рассказывал о лишениях своего народа. Как ни странно, тоже сидя при этом в Дубае. Своя большая информационная война.
Так вот к чему я всё это. А к тому, что, попроси меня назвать с десяток хороших арабов, то, по вполне понятным причинам сделать это будет сложно. С евреями куда проще.
Родилась я в Бобруйске. А там, даже если в тебе нет ни капли еврейской крови, ты всё равно ходишь мимо зданий из розенберговского кирпича в продуктовый магазин «Ноев Ковчег», а твоя мама непременно готовит по праздникам фаршированную рыбу. Город наполнен знаками, звёздами Давида на заброшенных синагогах, ремесленными мастерскими, характерным говором и атмосферой.
Моей первой детской любовью был красивый мальчик Лёша Шульман с 6-го этажа. С его весёлым папой Мишей и блондинистой русской мамой Надеждой дружили мои родители. Мы вместе праздновали Новый год и другие праздники. Он своей любовью к французскому языку почти воодушевил меня на то, чтобы перейти из английского класса во французский на старте преподавания иностранного. Мама отговорила в последний момент. В середине 90-х семья Лёши эмигрировала в США, в Нью-Йорк, и к этому времени личной трагедией для меня это уже не являлось, хотя общества хороших соседей не хватало.
Моей первой учительницей была Гофман Инесса Аркадьевна - молодая элегантная красавица. К ней в класс, если уж говорить начистоту, я попала «по блату». После первой линейки с предназначенным мне 1 «Ж», отец устроил мне экскурсию по свеженькому, только что построенному зданию школы. Он принимал участие в строительстве и знал ходы-выходы (а школа, на минуточку, стала самой большой из всех на тот момент в БССР). Тут мы и встретили молодую учительницу, которая оказалась дочерью отцовского старшего товарища. И она вдруг говорит: «А приводите свою девочку в мой 1 «Г». Пойдёшь ко мне?». А я увидела её смеющиеся глаза и решила, что пойду. И пошла. И ни разу об этом не пожалела, поскольку до сих пор помню ощущение доброжелательности, позитива и её прекрасное чувство юмора. Инесса Аркадьевна с одинаковой лёгкостью и изяществом крепила звёздочки к моим тетрадкам за успехи в чистописании и записывала в мой дневник замечания по поведению. Через несколько лет она вместе с семьёй уехала в Израиль.
Первой настоящей подругой стала Света Розина, одноклассница из 7-го подъезда. Училась она, по советским стандартам, плохо, и, по мнению многих, была замкнутой и странной. Многих, кто не знал её. А я знала её другую сторону, и нам было весело вместе. В ней был характер. Света отказывалась от предлагаемой мной помощи в учёбе - я, мол, сама. Я недоумевала, но справиться с ней не могла. В шестом классе её семья иммигрировала в Израиль. Как я переживала!
Первой учительницей английского была Цейтлина Светлана Марковна - чудесная, добрая, вдохновляющая. Выслушивая некоторые истории про «англичанок» от кого-то из моего поколения, я каждый раз радуюсь, что нам попалась Светлана Марковна. С ней английский сразу полюбился, и мысли о французском были отложены. Мы изучали язык посредством игр, разучивания песен и постановок костюмированных спектаклей в актовом зале. И так несколько лет подряд, пока Светлана Марковна не уехала в Израиль.
А любимым учителем истории был Владимир Семёнович Каплан, преподававший в старших классах. Ироничный, принципиальный, справедливый и забавно картавящий. Он не давал нам спуску, забрасывая дополнительными вопросами и устраивая диктанты по датам. Он показал нам заброшенный школьный музей, полный советской символики и других экспонатов: чугунных утюгов, прялок и подобного скарба. Мы выдраили музей до блеска и стали проводить там экскурсии младшеклассникам. Владимир Семёнович так никуда и не уехал. Я случайно встретила его несколько лет назад в Бобруйске, он расспросил меня про мои дела и сказал, что до сих пор преподаёт, и выглядел уставшим и постаревшим, и я не стала его задерживать.
Отвлеклась.
To whom it may concern.
С наступившим!