Андреа Дворкин "Нервное интервью" (1978)
Оригинал взят у void_hours в Андреа Дворкин "Нервное интервью" (1978)
Перевод главы "Нервное интервью" из книги А.Дворкин "Письма из зоны военных действий".
Приглашаю всех желающих присоединится к проекту по переводу этой книги. Вас ждут плюшки и мировая слава! (Гнусная ложь ради благого дела.)
Традиционная благодарность frau_zapka за корректорскую работу, полезные советы и неоценимую помощь.
В 1978 я написала целую кучу коротких статеек. Я отчаянно нуждалась в деньгах и хотела иметь возможность опубликовать их за деньги. Из всех них «Нервное интервью» было, наверное, самым трудным для понимания в плане проблематики и особенно с точки зрения литературной формы. Несмотря на это, оно оказалось единственным опубликованным, правда, не за деньги. Норман Мейлер умудрился издать множество своих интервью с самим собою, все они были совершенно бессмысленны, и все они были совершенно серьезно восприняты литературоведами всех мастей. Так что это отчасти пародия на него и выбранную им форму и отчасти пародия на меня саму и выбранное мною движение.
Она была на взводе. Назвать ее поведение противоречивым было бы преуменьшением. Она пришла в час и тут же удалилась. Не для того, чтобы подразнить и не из кокетства. Ее враги говорили «Паранойя». Она говорила «Здравый смысл». В наш век Стеклянных Домов все мы - разбрасыватели камней, это здравый смысл. Но напряжение нарастало. Ну-ка отчитайся перед нами, давай-ка объяснись. С того самого судьбоносного дня, когда она сложила вместе два слова, «вялый пенис», ей приходилось скрываться и объясняться. Она проигнорировала требования извинений. Будучи осторожной, она затаилась. Только что она получила письмо от бывшей подруги, полное обвинений, утверждающее, что она не понимает «химию любви». Нет, она была готова признать, не более чем физику или математику (или даже простую арифметику) любви. Она только понимала ее законы, понимала литературу и политику пола, не науку. И теперь, после без малого двух лет скитаний/изгнания она возвращалась в Нью-Йорк. Словно принося себя в жертву Спрашивая себя, когда же жрецы доберутся до нее. Решившись до последнего отрицать богов.
В: Странно, как кто-то столь агрессивный на бумаге, может так любить уединение и ненавидеть публичную жизнь.
О: Я просто застенчива, вот и все. И холодна, и необщительна.
В: Многие мужчины в этом городе считают вас убийцей.
О: Я слишком застенчива, чтобы убивать. Думаю, им стоило бы больше бояться друг друга и меньше бояться меня.
В: Почему вы не даете интервью?
О: Потому что все это такая фальшивка. Один человек задает вопрос - подготовленный заранее и очень официальный или очень неловкий и искренний. Затем другой пытается ответить в том же духе. Культ славы и личности, все такое. Это неправильно.
В: Тогда почему это? Почему сейчас?
О: Я не могла заснуть. Вся на нервах. Тревожные кошмары о Нью-Йорке. Возвращение домой. Рай и помойка. Знаете, я жила во многих местах. Я все время бросаю их. Все время возвращаюсь в Нью-Йорк, но не могу в нем долго оставаться. Но это то, чего мне хотелось бы больше всего. Где-то осесть. Так что я беспокойна и раздражена.
В: Люди при встрече с вами удивляются. Тому, что вы вежливы.
О: Мне это кажется странным. Почему бы мне не быть вежливой?
В: Это не то качество, которое обычно ассоциируется с радикальными феминистками.
О: Знаете, то, что вы сейчас сказали, несправедливо. Радикальные феминистки всегда вежливы и неконфликтны. Доведены до точки кипения, но в глубине души все равно вежливы.
В: Я бы могла перечислить вам очень многих феминисток, которые не слишком любезны . Да вы и сами, наверное, перессорились практически со всеми, кого бы я могла назвать. Разве это не ужасное лицемерие с вашей стороны - к тому же до глупого очевидное - утверждать, что радикальные феминистки неконфликтны?
О: Если смотреть издалека или с очень близкого расстояния, то неконфликтны, это правда. Если взглянуть откуда-то посредине, это покажется ложью. И еще, вы знаете, мы ведь любим друг дружку. Это очень общая, обезличенная любовь во многих случаях. Но это и неистовая любовь. Ты не можешь не любить женщин, которые находят в себе смелость делать такие огромные вещи в мире, где женщинам предписано быть такими маленькими.
В: Вам не кажется, что это просто новый вид мифотворчества?
О: Нет, мне это кажется очень нейтральным описанием. Женщины, которые постоянно участвуют в ожесточенных сражениях, как это делают все радикальные феминистки, сталкиваются с таким количеством враждебности и конфликтов в самых обычных ситуациях на работе и в жизни, что они становятся очень сложными, даже если начинали очень простыми. Им приходится учиться защищать себя. А это значит, что человек неизбежно будет усиливать какие-то черты своего характера, какие-то определенные качества. Или эти черты сами разовьются в процессе борьбы за выживание, за возможность продолжать работу. И когда ты видишь это в другой женщине, то влюбляешься в нее за это - даже если тебе не очень-то нравятся те защитные механизмы, которые она для себя выработала. Это не означает желание сексуальной близости. Только то, что ты любишь ее за это, за смелость быть такой целеустремленной. За мужество продолжать объединять себя с другими женщинами как феминистка, чего бы это ей не стоило, какие бы стены ей не приходилось выстраивать вокруг себя, чтобы продолжать делать важные для нее вещи.
В: Что сильнее всего отдаляет вас от других женщин?
О: Нехватка мужества и принципиальности. Самые обычные человеческие недостатки. Я в том же самом бардаке, что и все остальные. Я слишком многого ожидаю от женщин. И горько разочаровываюсь, когда обнаруживаю, что они по-глупому несовершенны. Как и я сама. А затем я обижаюсь на женщин, которые горько разочаровываются во мне из-за моих недостатков. Это старые двойные стандарты в новой постановке. Я ничего не ожидаю от мужчин - или, точнее, ожидаю очень немногого - но от женщин, которыми я восхищаюсь, я ожидаю совершенства. Женщины ожидают от меня совершенства. И когда мы затем обнаруживаем, что мы - это всего лишь мы, какими бы ни были наши устремления или достижения, мы скорбим, мы плачем, мы горюем, мы ссоримся, но в первую очередь мы обвиняем, мы негодуем. Ложные ожидания приводят нас к этим проблемам. В моем случае, ложные ожидания иногда отталкивают меня от других, иногда отдаляют других от меня.
В: Люди считают, что вы очень враждебны к мужчинам.
О: Это так.
В: И это вас не беспокоит?
О: Судя по вашим словам, это беспокоит их.
В: То есть, для любого фрейдиста ваша работа просто дар небес. Зависть к пенису, ненависть к пенису, одержимость пенисом, как некоторые могли бы сказать.
О: Источник этого сами мужчины, их литература, культура, поведение. Я бы просто не могла придумать такое. Кто был более одержим пенисом, чем Фрейд? Разве что Райх. Вот это было бы состязание. Выбери наиболее одержимого пенисом мужчину в истории человечества. Поразительно, насколько мужчины в целом, за очень редкими исключениями, одержимы пенисом. То есть, если кто-то и может быть уверен в собственной ценности в этом ориентированном на пенис обществе - так это тот, у кого он есть. Но, судя по всему, один на человека не кажется им достаточным. Интересно, как много пенисов на мужчину успокоило бы их. Слушайте, мы могли бы произвести революцию в хирургии.
В: Похоже, что женское движение стало занимать более примирительную позицию по отношению к мужчинам, чем вы сами, особенно в последнее время. Определенно ощущается если не возможность примирения, то, по крайней мере, отказ от постоянных обвинений. Что вы об этом думаете?
О: Я думаю, что женщинам ради выживания приходится притворяться, что им нравятся мужчины. Феминистки восстали и прекратили притворяться. И теперь меня беспокоит, что они капитулировали.
В: Вам не кажется, что это какая-то патология - всегда оперировать мужскими понятиями о сексе? Предположим, что ваше описание отношения мужчин к сексу правдиво. Но разве сам факт использования их языка в анализе не означает принятие их картины мира?
О: Их представления являются реальностью потому, что они контролируют реальность. Какой еще язык мы можем использовать для правильного ее понимания? Все, что мы можем - это смотреть правде в глаза или прятаться от нее.
В: Есть ли мужчины, которыми вы восхищаетесь?
О: Да.
В: Кто?
О: Я предпочла бы не говорить.
В: Ходит много слухов о вашем лесбиянстве. Никто не может понять, что вы делаете и с кем.
О: Хорошо.
В: Вы можете объяснить причины столь рьяной борьбы с порнографией?
О: Меня удивляет, что это вообще требует объяснений. Мужчины создали целую индустрию изображений - фото и видео - посвященных пыткам женщин. Я женщина. Мне не нравится видеть виртуальное поклонение издевательствам над женщинами потому, что я женщина, и это делают со мной. Это случалось со мной. Это будет случаться со мной. Я должна бороться с индустрией, которая поощряет мужчин направлять свою агрессию на женщин - их «фантазии», как дипломатично называют подобные желания. И ненавижу это - куда бы я не повернулась, повсюду люди без вопросов принимают эту ложную идею свободы. Свобода делать что и с кем? Свобода пытать меня? Для меня это не свобода. Я ненавижу романтизацию жестокости по отношению к женщинам повсюду, не только в порнографии, но и в претенциозных фильмах, претенциозных книгах, в работах сексологов и философов. Неважно где. Я просто отказываюсь делать вид, что это не имеет ко мне никакого отношения. И это приводит к пугающему осознанию: если порнография - это часть свободы мужчин, то эта свобода несовместима с моей свободой. Если у него есть свобода пытать, то в этой системе у меня может быть лишь свобода подвергаться пыткам. Это безумие.
В: Многие женщины утверждают, что любят порнографию.
О: У женщин есть два выбора: лги или умри. Феминистки пытаются несколько расширить диапазон доступных возможностей.
В: Можно задать вопрос о вашей личной жизни?
О: Нет.
В: Если личное - это политическое, как говорят феминистки, почему же вы не хотите поговорить о вашей личной жизни?
О: Потому что личная жизнь существует, лишь пока она скрыта от других. С вторжением в нее посторонних она перестает быть личной. Она становится развлечением для всех желающих. Люди следят за нею, как если бы это было театральной постановкой. Ты товар, они потребители. Все близкие отношения и события в твоей жизни выставлены на всеобщее обозрение. Тебе приходится думать не только о последствиях твоих действий по отношению к другим людям, но и учитывать средства массовой информации, и миллионы посторонних наблюдателей. Мне это кажется отвратительным. Мне кажется, пресса злоупотребляет своим законным правом знать, когда сует свой нос в личную жизнь частных лиц, особенно таких людей как я - не государственных служащих и не знаменитостей. И когда тебе приходится постоянно думать об общественных последствиях твоей частной жизни, становится очень трудно быть естественной или честной с другими.
В: Если бы вы могли переспать с любым человеком из прошлого, кто бы это был?
О: Это несложно. Жорж Санд.
В: Она довольно серьезно увлекалась мужчинами.
О: Я бы спасла ее от всего этого.
В: А как насчет мужчин? Ну должен же быть хотя бы один.
О: Ну хорошо, ладно, да. Эх. Рембо. Катастрофа. По старой традиции Славная Катастрофа.
В: Это подтверждает слухи, что вас привлекают гомосексуальные мужчины.
О: Это должно было бы подтвердить слух, что меня привлекают мертвые поэты.
В: Есть ли у вас какие-то мечты или надежды, связанные с возвращением в Нью-Йорк?
О: Да. Я бы хотела, чтобы Белла была Королем.
Перевод главы "Нервное интервью" из книги А.Дворкин "Письма из зоны военных действий".
Приглашаю всех желающих присоединится к проекту по переводу этой книги. Вас ждут плюшки и мировая слава! (Гнусная ложь ради благого дела.)
Традиционная благодарность frau_zapka за корректорскую работу, полезные советы и неоценимую помощь.
В 1978 я написала целую кучу коротких статеек. Я отчаянно нуждалась в деньгах и хотела иметь возможность опубликовать их за деньги. Из всех них «Нервное интервью» было, наверное, самым трудным для понимания в плане проблематики и особенно с точки зрения литературной формы. Несмотря на это, оно оказалось единственным опубликованным, правда, не за деньги. Норман Мейлер умудрился издать множество своих интервью с самим собою, все они были совершенно бессмысленны, и все они были совершенно серьезно восприняты литературоведами всех мастей. Так что это отчасти пародия на него и выбранную им форму и отчасти пародия на меня саму и выбранное мною движение.
Она была на взводе. Назвать ее поведение противоречивым было бы преуменьшением. Она пришла в час и тут же удалилась. Не для того, чтобы подразнить и не из кокетства. Ее враги говорили «Паранойя». Она говорила «Здравый смысл». В наш век Стеклянных Домов все мы - разбрасыватели камней, это здравый смысл. Но напряжение нарастало. Ну-ка отчитайся перед нами, давай-ка объяснись. С того самого судьбоносного дня, когда она сложила вместе два слова, «вялый пенис», ей приходилось скрываться и объясняться. Она проигнорировала требования извинений. Будучи осторожной, она затаилась. Только что она получила письмо от бывшей подруги, полное обвинений, утверждающее, что она не понимает «химию любви». Нет, она была готова признать, не более чем физику или математику (или даже простую арифметику) любви. Она только понимала ее законы, понимала литературу и политику пола, не науку. И теперь, после без малого двух лет скитаний/изгнания она возвращалась в Нью-Йорк. Словно принося себя в жертву Спрашивая себя, когда же жрецы доберутся до нее. Решившись до последнего отрицать богов.
В: Странно, как кто-то столь агрессивный на бумаге, может так любить уединение и ненавидеть публичную жизнь.
О: Я просто застенчива, вот и все. И холодна, и необщительна.
В: Многие мужчины в этом городе считают вас убийцей.
О: Я слишком застенчива, чтобы убивать. Думаю, им стоило бы больше бояться друг друга и меньше бояться меня.
В: Почему вы не даете интервью?
О: Потому что все это такая фальшивка. Один человек задает вопрос - подготовленный заранее и очень официальный или очень неловкий и искренний. Затем другой пытается ответить в том же духе. Культ славы и личности, все такое. Это неправильно.
В: Тогда почему это? Почему сейчас?
О: Я не могла заснуть. Вся на нервах. Тревожные кошмары о Нью-Йорке. Возвращение домой. Рай и помойка. Знаете, я жила во многих местах. Я все время бросаю их. Все время возвращаюсь в Нью-Йорк, но не могу в нем долго оставаться. Но это то, чего мне хотелось бы больше всего. Где-то осесть. Так что я беспокойна и раздражена.
В: Люди при встрече с вами удивляются. Тому, что вы вежливы.
О: Мне это кажется странным. Почему бы мне не быть вежливой?
В: Это не то качество, которое обычно ассоциируется с радикальными феминистками.
О: Знаете, то, что вы сейчас сказали, несправедливо. Радикальные феминистки всегда вежливы и неконфликтны. Доведены до точки кипения, но в глубине души все равно вежливы.
В: Я бы могла перечислить вам очень многих феминисток, которые не слишком любезны . Да вы и сами, наверное, перессорились практически со всеми, кого бы я могла назвать. Разве это не ужасное лицемерие с вашей стороны - к тому же до глупого очевидное - утверждать, что радикальные феминистки неконфликтны?
О: Если смотреть издалека или с очень близкого расстояния, то неконфликтны, это правда. Если взглянуть откуда-то посредине, это покажется ложью. И еще, вы знаете, мы ведь любим друг дружку. Это очень общая, обезличенная любовь во многих случаях. Но это и неистовая любовь. Ты не можешь не любить женщин, которые находят в себе смелость делать такие огромные вещи в мире, где женщинам предписано быть такими маленькими.
В: Вам не кажется, что это просто новый вид мифотворчества?
О: Нет, мне это кажется очень нейтральным описанием. Женщины, которые постоянно участвуют в ожесточенных сражениях, как это делают все радикальные феминистки, сталкиваются с таким количеством враждебности и конфликтов в самых обычных ситуациях на работе и в жизни, что они становятся очень сложными, даже если начинали очень простыми. Им приходится учиться защищать себя. А это значит, что человек неизбежно будет усиливать какие-то черты своего характера, какие-то определенные качества. Или эти черты сами разовьются в процессе борьбы за выживание, за возможность продолжать работу. И когда ты видишь это в другой женщине, то влюбляешься в нее за это - даже если тебе не очень-то нравятся те защитные механизмы, которые она для себя выработала. Это не означает желание сексуальной близости. Только то, что ты любишь ее за это, за смелость быть такой целеустремленной. За мужество продолжать объединять себя с другими женщинами как феминистка, чего бы это ей не стоило, какие бы стены ей не приходилось выстраивать вокруг себя, чтобы продолжать делать важные для нее вещи.
В: Что сильнее всего отдаляет вас от других женщин?
О: Нехватка мужества и принципиальности. Самые обычные человеческие недостатки. Я в том же самом бардаке, что и все остальные. Я слишком многого ожидаю от женщин. И горько разочаровываюсь, когда обнаруживаю, что они по-глупому несовершенны. Как и я сама. А затем я обижаюсь на женщин, которые горько разочаровываются во мне из-за моих недостатков. Это старые двойные стандарты в новой постановке. Я ничего не ожидаю от мужчин - или, точнее, ожидаю очень немногого - но от женщин, которыми я восхищаюсь, я ожидаю совершенства. Женщины ожидают от меня совершенства. И когда мы затем обнаруживаем, что мы - это всего лишь мы, какими бы ни были наши устремления или достижения, мы скорбим, мы плачем, мы горюем, мы ссоримся, но в первую очередь мы обвиняем, мы негодуем. Ложные ожидания приводят нас к этим проблемам. В моем случае, ложные ожидания иногда отталкивают меня от других, иногда отдаляют других от меня.
В: Люди считают, что вы очень враждебны к мужчинам.
О: Это так.
В: И это вас не беспокоит?
О: Судя по вашим словам, это беспокоит их.
В: То есть, для любого фрейдиста ваша работа просто дар небес. Зависть к пенису, ненависть к пенису, одержимость пенисом, как некоторые могли бы сказать.
О: Источник этого сами мужчины, их литература, культура, поведение. Я бы просто не могла придумать такое. Кто был более одержим пенисом, чем Фрейд? Разве что Райх. Вот это было бы состязание. Выбери наиболее одержимого пенисом мужчину в истории человечества. Поразительно, насколько мужчины в целом, за очень редкими исключениями, одержимы пенисом. То есть, если кто-то и может быть уверен в собственной ценности в этом ориентированном на пенис обществе - так это тот, у кого он есть. Но, судя по всему, один на человека не кажется им достаточным. Интересно, как много пенисов на мужчину успокоило бы их. Слушайте, мы могли бы произвести революцию в хирургии.
В: Похоже, что женское движение стало занимать более примирительную позицию по отношению к мужчинам, чем вы сами, особенно в последнее время. Определенно ощущается если не возможность примирения, то, по крайней мере, отказ от постоянных обвинений. Что вы об этом думаете?
О: Я думаю, что женщинам ради выживания приходится притворяться, что им нравятся мужчины. Феминистки восстали и прекратили притворяться. И теперь меня беспокоит, что они капитулировали.
В: Вам не кажется, что это какая-то патология - всегда оперировать мужскими понятиями о сексе? Предположим, что ваше описание отношения мужчин к сексу правдиво. Но разве сам факт использования их языка в анализе не означает принятие их картины мира?
О: Их представления являются реальностью потому, что они контролируют реальность. Какой еще язык мы можем использовать для правильного ее понимания? Все, что мы можем - это смотреть правде в глаза или прятаться от нее.
В: Есть ли мужчины, которыми вы восхищаетесь?
О: Да.
В: Кто?
О: Я предпочла бы не говорить.
В: Ходит много слухов о вашем лесбиянстве. Никто не может понять, что вы делаете и с кем.
О: Хорошо.
В: Вы можете объяснить причины столь рьяной борьбы с порнографией?
О: Меня удивляет, что это вообще требует объяснений. Мужчины создали целую индустрию изображений - фото и видео - посвященных пыткам женщин. Я женщина. Мне не нравится видеть виртуальное поклонение издевательствам над женщинами потому, что я женщина, и это делают со мной. Это случалось со мной. Это будет случаться со мной. Я должна бороться с индустрией, которая поощряет мужчин направлять свою агрессию на женщин - их «фантазии», как дипломатично называют подобные желания. И ненавижу это - куда бы я не повернулась, повсюду люди без вопросов принимают эту ложную идею свободы. Свобода делать что и с кем? Свобода пытать меня? Для меня это не свобода. Я ненавижу романтизацию жестокости по отношению к женщинам повсюду, не только в порнографии, но и в претенциозных фильмах, претенциозных книгах, в работах сексологов и философов. Неважно где. Я просто отказываюсь делать вид, что это не имеет ко мне никакого отношения. И это приводит к пугающему осознанию: если порнография - это часть свободы мужчин, то эта свобода несовместима с моей свободой. Если у него есть свобода пытать, то в этой системе у меня может быть лишь свобода подвергаться пыткам. Это безумие.
В: Многие женщины утверждают, что любят порнографию.
О: У женщин есть два выбора: лги или умри. Феминистки пытаются несколько расширить диапазон доступных возможностей.
В: Можно задать вопрос о вашей личной жизни?
О: Нет.
В: Если личное - это политическое, как говорят феминистки, почему же вы не хотите поговорить о вашей личной жизни?
О: Потому что личная жизнь существует, лишь пока она скрыта от других. С вторжением в нее посторонних она перестает быть личной. Она становится развлечением для всех желающих. Люди следят за нею, как если бы это было театральной постановкой. Ты товар, они потребители. Все близкие отношения и события в твоей жизни выставлены на всеобщее обозрение. Тебе приходится думать не только о последствиях твоих действий по отношению к другим людям, но и учитывать средства массовой информации, и миллионы посторонних наблюдателей. Мне это кажется отвратительным. Мне кажется, пресса злоупотребляет своим законным правом знать, когда сует свой нос в личную жизнь частных лиц, особенно таких людей как я - не государственных служащих и не знаменитостей. И когда тебе приходится постоянно думать об общественных последствиях твоей частной жизни, становится очень трудно быть естественной или честной с другими.
В: Если бы вы могли переспать с любым человеком из прошлого, кто бы это был?
О: Это несложно. Жорж Санд.
В: Она довольно серьезно увлекалась мужчинами.
О: Я бы спасла ее от всего этого.
В: А как насчет мужчин? Ну должен же быть хотя бы один.
О: Ну хорошо, ладно, да. Эх. Рембо. Катастрофа. По старой традиции Славная Катастрофа.
В: Это подтверждает слухи, что вас привлекают гомосексуальные мужчины.
О: Это должно было бы подтвердить слух, что меня привлекают мертвые поэты.
В: Есть ли у вас какие-то мечты или надежды, связанные с возвращением в Нью-Йорк?
О: Да. Я бы хотела, чтобы Белла была Королем.