Поиски единства (2): проблема первопричины
1. Итак, одной из первых проблем для философии оказывается поиск некоторого единства, к которому можно свести актуально существующее многообразие. Между тем, само это многообразие также имеет отнюдь не одно проявление.
Во-первых, как уже говорилось, налицо материальное многообразие - причем, не только количественное, но и качественное: и в отношении последнего, вопрос стоит не просто о механическом единстве, но и о первоначале.
Во-вторых, материя не только многообразна в пространстве, но также и пребывает в движении - т.е., многообразна во времени. Однако, и здесь есть более сложный уровень: поскольку помимо прочего, имеет место также и многообразие процессов, происходящих с материей.
Причем, именно наличие движения позволяет предположить, что нынешнее материальное многообразие произошло из некогда существовавшего единства. И собственно доказать это можно только через установление закона данного происхождения. К тому же, этот закон послужит и обоснованию самого движения - т.е., открытию единства не только материального, но и идеального.
2. Между тем, если мы постулируем существование абсолютно единого первоначала, оно может находиться только в покое - поскольку любое движение необходимо представляет собой множественность: по крайней мере, как двойственность материи и пустоты (соответственно, для ионийцев, за исключением Анаксимандра, первоначало фактически еще не было подлинно единым - отследить «небытие» удастся только элеатам). Поэтому, наряду с объяснением возникновения множественности из единства, появляется также проблема возникновения движения из покоя. Многие предпочитают объяснять всё это через некоторую первопричину.
Кстати, если принять во внимание пустоту, начальный момент должен представлять собой либо порождение пустоты первичным единством, либо возникновение сущего «из ничего», порождение его пустотой. Причем, источником движения должно являться то, что существовало вначале (либо пришло из другого измерения). Анаксимен полагал, что именно пустота, воздух порождает движение, «одухотворяя» материю - в этом случае, возникновение материи, очевидно, представляет собой постепенное «отяжеление» духа; у Анаксимандра, наоборот, именно с подобной деградацией первоначала оказывается связано движение. Однако, концепции данного рода также оказываются уязвимы для аргументов, которые будут приведены далее.
Между тем, фактически концепт первопричины заимствован из обыденного опыта - но если в нем подобные процессы действительно сводятся к той или иной причине, то только благодаря уже существующим множественности и движению: ведь как минимум, чтобы разрушить единство, первопричина должна быть отличной от него - что само по себе уже заранее его нарушает.
Можно, конечно, допустить существование единства на некотором принципиально ином уровне, не доступном нашим чувствам: таковым может быть, к примеру, мир платоновских идей или же законов, которым подчинена реальность. Но как бы абстрактно и лаконично ни был сформулирован закон, свести его к полному идеальному единству мы никогда не сможем - поскольку это всегда будет соотношение некоторых чисел, отличных от единицы.
К тому же, данный шаг есть также всего лишь дальнейшее раздвигание реальности, опять-таки несовместимое с ее единством.
Наконец, если мы полагаем первопричину принципиально отличной от направляемой ею материи (в т.ч., ассоциированной с пустотой), она оказывается в принципе непознаваемой (даже в той мере, в какой вообще может быть познаваема материя) - т.е., здесь имеет место та же проблема, с которой мы уже сталкивались в предыдущей части применительно к первоначалу. Кроме того, в этом случае возникает вопрос о взаимодействии первопричины с материей. Но равным образом, первопричина для всей материи явно не может сама быть материальной.
3. Кроме того, первоначало отнюдь не обязательно должно было существовать актуально (даже при наличии пустоты). Хотя мы и можем наблюдать переход одного вещества в другое, но все же не вправе судить, насколько далеко он распространяется. Мир всегда мог быть сложным - разумеется, если рассуждать в рамках наших представлений о простоте и сложности. Но при этом, его первооснова может все-таки вычисляться логически - как первоэлемент(ы) всех видов материи, в русле чего рассуждали атомисты (уже в рамках плюралистического подхода). И если мы даже не сможем проассоциировать их с известной материей (например, водородом), то все-таки можем утверждать некоторые их свойства. Хотя, конечно, подобный подход равным образом является гипотетическим. К тому же, вряд ли, скажем, гипотеза кварков является абсолютным венцом нашего знания.
4. Но может быть, концепт первопричины можно спасти хотя бы отказавшись (вслед за плюралистами) от поиска всеобщего единства? Однако, для этого, даже отвергнув единство в пространстве, всё равно потребуется признать, что до начала действия первопричины существовал абсолютный покой, т.е. всё было едино хотя бы в смысле неподвижности, едино во времени. И это порождает свой вопрос: почему первопричина движения начала действовать именно в данный момент и не делала этого раньше? По сути, это вопрос о причине еще более высокого порядка.
Можно выстраивать казуистику в духе «первопричина является причиной самой себя», «действует абсолютно свободно» (или вообще не задумываться над этим, как делали ионийцы), и даже допустить, что подобные высказывания надежно защищают от упрямого вопроса «чем руководствуется свободная воля в своих поступках» - но тогда потребуется доказать пусть даже не действительность, но хотя бы мыслимую возможность подобного существа. В противном же случае, мы опять-таки ничего не можем сказать о первопричине не только в смысле ее материи и положения в пространстве, но и в смысле ее происхождения, положения во времени: если этот постулат неплохо объясняет всё остальное, сам он при этом остается необъяснимым.
Можно сказать что покой следует искать не во времени, а до времени. Но по сути, перед нами еще одна попытка создать параллельное измерение - и вряд ли данная фигура речи способна окончательно снять невольный вопрос о причине начала времени.
В таком случае, остается допустить бесконечность временного горизонта. Действительно, вроде бы нет возможности опровергнуть, что движение постоянно было свойственно материи и даже является ее неотъемлемым атрибутом (как утверждает диамат) - как известно, древние ошибались, полагая способным к движению лишь один ее вид. Однако, и здесь мы лишь отодвигаем причину в недоступные нам дали - явно признавая неполноту нашего знания и отказываясь преодолевать ее. На этот горизонт можно экстраполировать известные нам законы - но гарантией их всеобщности мы все же не располагаем. К тому же, само представление о времени, как и о причинности, является не вполне объективным.
Так или иначе, все варианты рассуждений приводят нас к непознаваемости подлинной первопричины.
5. Таким образом, если философия пытается постулировать высшее единство, она оказывается неспособна объяснить его связь с актуальным многообразием и движением.
К тому же, даже если бы это единство действительно существовало, о нем все равно нельзя было бы сказать ничего содержательного - поскольку мы способны воспринимать только ограниченное, а сказать что-то можно только о воспринимаемом или как-то связанном с ним. Поэтому поднимаясь на любой уровень бытия, мы всегда невольно продолжаем спрашивать о его границах - пространственных, временных, причинных. И если единство где-то присутствует, то только в состоянии полной неосознанности - которое, однако, всё равно фиксируется лишь посредством внешнего наблюдателя, т.е. опять-таки предполагает что-то вовне. По большому же счету, единство мира, скорее всего, непознаваемо для существ, находящихся внутри него.
Но при этом, любая ограниченная протяженность всегда обладает некоторым внутренним единством. Обладают им и идеи, которые мы усматриваем как в наблюдаемой материи, так и в законах и причинах ее трансформации. Вместе с тем, такое единство возможно лишь до некоторого предела, и как можно было заметить, в абсолютном смысле все же немыслимо. Актуально нам даны только частичные, относительные единство и покой, откуда мы собственно и черпаем представления о них. В абсолютной же мере они создаются ничем иным как экстраполяцией относительного опыта на весь возможный - и отчасти здесь действительно можно подняться на какое-то количество уровней. Таким образом, единство есть конструкт нашего сознания, очевидно, обусловленный жизненной потребностью расчленять либо сравнивать похожие объекты - он помогает нам структурировать реальность (с другой стороны, вряд ли мы способны найти какую-то подлинную онтологию за пределами этого неотъемлемого атрибута нашего восприятия). Необходим он и в качестве предельного идеала, направляющего наши стремления хотя по сути, здесь он представляет собой все-таки своеобразный символ веры.
Но в любом случае, отправной точкой философствования должен быть непосредственный опыт, тогда как абсолютное единство представляет собой лишь конечный ее предел.
Во-первых, как уже говорилось, налицо материальное многообразие - причем, не только количественное, но и качественное: и в отношении последнего, вопрос стоит не просто о механическом единстве, но и о первоначале.
Во-вторых, материя не только многообразна в пространстве, но также и пребывает в движении - т.е., многообразна во времени. Однако, и здесь есть более сложный уровень: поскольку помимо прочего, имеет место также и многообразие процессов, происходящих с материей.
Причем, именно наличие движения позволяет предположить, что нынешнее материальное многообразие произошло из некогда существовавшего единства. И собственно доказать это можно только через установление закона данного происхождения. К тому же, этот закон послужит и обоснованию самого движения - т.е., открытию единства не только материального, но и идеального.
2. Между тем, если мы постулируем существование абсолютно единого первоначала, оно может находиться только в покое - поскольку любое движение необходимо представляет собой множественность: по крайней мере, как двойственность материи и пустоты (соответственно, для ионийцев, за исключением Анаксимандра, первоначало фактически еще не было подлинно единым - отследить «небытие» удастся только элеатам). Поэтому, наряду с объяснением возникновения множественности из единства, появляется также проблема возникновения движения из покоя. Многие предпочитают объяснять всё это через некоторую первопричину.
Кстати, если принять во внимание пустоту, начальный момент должен представлять собой либо порождение пустоты первичным единством, либо возникновение сущего «из ничего», порождение его пустотой. Причем, источником движения должно являться то, что существовало вначале (либо пришло из другого измерения). Анаксимен полагал, что именно пустота, воздух порождает движение, «одухотворяя» материю - в этом случае, возникновение материи, очевидно, представляет собой постепенное «отяжеление» духа; у Анаксимандра, наоборот, именно с подобной деградацией первоначала оказывается связано движение. Однако, концепции данного рода также оказываются уязвимы для аргументов, которые будут приведены далее.
Между тем, фактически концепт первопричины заимствован из обыденного опыта - но если в нем подобные процессы действительно сводятся к той или иной причине, то только благодаря уже существующим множественности и движению: ведь как минимум, чтобы разрушить единство, первопричина должна быть отличной от него - что само по себе уже заранее его нарушает.
Можно, конечно, допустить существование единства на некотором принципиально ином уровне, не доступном нашим чувствам: таковым может быть, к примеру, мир платоновских идей или же законов, которым подчинена реальность. Но как бы абстрактно и лаконично ни был сформулирован закон, свести его к полному идеальному единству мы никогда не сможем - поскольку это всегда будет соотношение некоторых чисел, отличных от единицы.
К тому же, данный шаг есть также всего лишь дальнейшее раздвигание реальности, опять-таки несовместимое с ее единством.
Наконец, если мы полагаем первопричину принципиально отличной от направляемой ею материи (в т.ч., ассоциированной с пустотой), она оказывается в принципе непознаваемой (даже в той мере, в какой вообще может быть познаваема материя) - т.е., здесь имеет место та же проблема, с которой мы уже сталкивались в предыдущей части применительно к первоначалу. Кроме того, в этом случае возникает вопрос о взаимодействии первопричины с материей. Но равным образом, первопричина для всей материи явно не может сама быть материальной.
3. Кроме того, первоначало отнюдь не обязательно должно было существовать актуально (даже при наличии пустоты). Хотя мы и можем наблюдать переход одного вещества в другое, но все же не вправе судить, насколько далеко он распространяется. Мир всегда мог быть сложным - разумеется, если рассуждать в рамках наших представлений о простоте и сложности. Но при этом, его первооснова может все-таки вычисляться логически - как первоэлемент(ы) всех видов материи, в русле чего рассуждали атомисты (уже в рамках плюралистического подхода). И если мы даже не сможем проассоциировать их с известной материей (например, водородом), то все-таки можем утверждать некоторые их свойства. Хотя, конечно, подобный подход равным образом является гипотетическим. К тому же, вряд ли, скажем, гипотеза кварков является абсолютным венцом нашего знания.
4. Но может быть, концепт первопричины можно спасти хотя бы отказавшись (вслед за плюралистами) от поиска всеобщего единства? Однако, для этого, даже отвергнув единство в пространстве, всё равно потребуется признать, что до начала действия первопричины существовал абсолютный покой, т.е. всё было едино хотя бы в смысле неподвижности, едино во времени. И это порождает свой вопрос: почему первопричина движения начала действовать именно в данный момент и не делала этого раньше? По сути, это вопрос о причине еще более высокого порядка.
Можно выстраивать казуистику в духе «первопричина является причиной самой себя», «действует абсолютно свободно» (или вообще не задумываться над этим, как делали ионийцы), и даже допустить, что подобные высказывания надежно защищают от упрямого вопроса «чем руководствуется свободная воля в своих поступках» - но тогда потребуется доказать пусть даже не действительность, но хотя бы мыслимую возможность подобного существа. В противном же случае, мы опять-таки ничего не можем сказать о первопричине не только в смысле ее материи и положения в пространстве, но и в смысле ее происхождения, положения во времени: если этот постулат неплохо объясняет всё остальное, сам он при этом остается необъяснимым.
Можно сказать что покой следует искать не во времени, а до времени. Но по сути, перед нами еще одна попытка создать параллельное измерение - и вряд ли данная фигура речи способна окончательно снять невольный вопрос о причине начала времени.
В таком случае, остается допустить бесконечность временного горизонта. Действительно, вроде бы нет возможности опровергнуть, что движение постоянно было свойственно материи и даже является ее неотъемлемым атрибутом (как утверждает диамат) - как известно, древние ошибались, полагая способным к движению лишь один ее вид. Однако, и здесь мы лишь отодвигаем причину в недоступные нам дали - явно признавая неполноту нашего знания и отказываясь преодолевать ее. На этот горизонт можно экстраполировать известные нам законы - но гарантией их всеобщности мы все же не располагаем. К тому же, само представление о времени, как и о причинности, является не вполне объективным.
Так или иначе, все варианты рассуждений приводят нас к непознаваемости подлинной первопричины.
5. Таким образом, если философия пытается постулировать высшее единство, она оказывается неспособна объяснить его связь с актуальным многообразием и движением.
К тому же, даже если бы это единство действительно существовало, о нем все равно нельзя было бы сказать ничего содержательного - поскольку мы способны воспринимать только ограниченное, а сказать что-то можно только о воспринимаемом или как-то связанном с ним. Поэтому поднимаясь на любой уровень бытия, мы всегда невольно продолжаем спрашивать о его границах - пространственных, временных, причинных. И если единство где-то присутствует, то только в состоянии полной неосознанности - которое, однако, всё равно фиксируется лишь посредством внешнего наблюдателя, т.е. опять-таки предполагает что-то вовне. По большому же счету, единство мира, скорее всего, непознаваемо для существ, находящихся внутри него.
Но при этом, любая ограниченная протяженность всегда обладает некоторым внутренним единством. Обладают им и идеи, которые мы усматриваем как в наблюдаемой материи, так и в законах и причинах ее трансформации. Вместе с тем, такое единство возможно лишь до некоторого предела, и как можно было заметить, в абсолютном смысле все же немыслимо. Актуально нам даны только частичные, относительные единство и покой, откуда мы собственно и черпаем представления о них. В абсолютной же мере они создаются ничем иным как экстраполяцией относительного опыта на весь возможный - и отчасти здесь действительно можно подняться на какое-то количество уровней. Таким образом, единство есть конструкт нашего сознания, очевидно, обусловленный жизненной потребностью расчленять либо сравнивать похожие объекты - он помогает нам структурировать реальность (с другой стороны, вряд ли мы способны найти какую-то подлинную онтологию за пределами этого неотъемлемого атрибута нашего восприятия). Необходим он и в качестве предельного идеала, направляющего наши стремления хотя по сути, здесь он представляет собой все-таки своеобразный символ веры.
Но в любом случае, отправной точкой философствования должен быть непосредственный опыт, тогда как абсолютное единство представляет собой лишь конечный ее предел.