Истоки философии. Гомер
Пожалуй, первое, что интересует человека как существо, принципиально отличное от животного - это познание закономерности в происходящих событиях. Первоначально этой задаче служит мифология, со временем же здесь происходит постепенное восхождение от самых индивидуальных ко всё более широким обобщениям, что в конечном итоге приводит к философии: к вопросам о высшем законе, перводвигателе, первоматерии, вообще - о некоем надприродном мире, детерминирующем природный.
Как же происходит этот переход? С этой целью я хочу рассмотреть фрагменты, относимые Лебедевым к предфилософской традиции (наконец-то удалось обнаружить в сети полные «Фрагменты ранних греческих философов»). Конечно, далее эта линия уходит в Вавилон и Египет, неолит, палеолит, и наконец - собственно, к моменту появления человека. Однако, я бы предпочел проследить ее именно от первых греческих текстов - гомеровских поэм (а затем двинуться отсюда в двух направлениях). Что же можно сказать о них с философской точки зрения?
1. Как известно, основной управляющей силой в этой картине мира традиционно являются боги - от милости которых во многом зависят и природные явления, и человеческие судьбы. Впрочем, в центре внимания «Илиады» и «Одиссеи» находятся все-таки люди, эпические герои - о богах же как таковых мы можем судить только по их непосредственному действию в сюжете и случайным упоминаниям; первую попытку построить единый пантеон предпримет только Гесиод. Вообще же, надо полагать, информация о сферах действия и родстве богов во время Гомера считалась широко известной.
Так или иначе, на данном этапе присутствует уже достаточная степень обобщения: с конкретным богом ассоциируется весьма значительная и относительно единая сфера бытия (впрочем, иногда не одна).
2. Известно также, что Гомер изображает богов одержимыми такими же случайными страстями, каким подвержены и люди. Это вполне соответствует традиционному для большинства мифов антропоморфизму: так, изначально человек склонен был приписывать любые изменения воле подобного ему существа - даже если и зооморфного (на ранней, тотемической стадии), то всё равно обладающего разумом сродни человеческому; соответственно, схожими с людьми полагались и те, кто управлял морем, землетрясениями, облаками, а также видел все человеческие поступки - отличаясь лишь бессмертием и относительным могуществом.
Но в таком случае, и сами страсти - действие которых сначала требовалось объяснить по отношению к человеку, а потом стало возможно переносить и на богов - могут получать антропоморфных двойников (Эрот, Гипнос), также способных испытывать эмоции: конечно же, не только те, что они олицетворяют сами. И под действием этого рефлексивного парадокса, надприродный мир превращается в такой же хаос, какой зачастую царит в человеческой душе.
Неудивительно, что первые рациональные теологи вроде Ксенофана остались сильно недовольны данной «моделью». И воистину: если управляющие миром существа лишены совершенства (у Гомера же, в частности, смертные могут их ранить, а герои - почти сравняться с ними в могуществе), значит есть что-то выше, и в таком случае - нет оснований считать их богами, даже если допустить, что нам достоверно что-то известно о них. Если же исходить из стандартов строгости, используемых философией, то мы не вправе даже утверждать их существование.
Однако, то что осознали философы, конечно, вполне мог не осознавать древний поэт-мифотворец - и если ему не удается дать мирозданию единое объяснение, то перед ним и не стояло в явном виде такой задачи (ее постановка - также заслуга лишь Гесиода).
Здесь же значительным (хоть и непредумышленным) достижением является уже сама попытка объяснить действия богов (где, кстати, используются и относительно рациональные причины - например, жертвоприношение или влияние более сильного соперника), что предполагает соответственно некоторое сомнение в однозначной их справедливости и неотвратимости, отсылая к более высокому уровню абстракции - и это самый авторитетный источник греческих мифов! Причем, как покажет дальнейшая история философии, действие высшей силы по определению оказывается непознаваемо, иррационально - и причина этого отнюдь не недостатке научных знаний.
Впрочем, это был еще самый слабый аргумент в защиту Гомера: вольно или невольно, он неоднократно упоминает и нечто более фундаментальное, нежели боги.
3. Прежде всего, следует отметить развитие космогонических идей - явно обозначающих тенденцию ко всё большей общности представлений. Так, прародителем богов и вообще всего оказывается Океан - придавая единство всему миру. Причем, возможно, он не только породил всё сущее, но и продолжает лежать в его основе, служа ему фундаментом - поскольку дает начало всем рекам, источникам и даже колодцам. Здесь нетрудно увидеть истоки учения Фалеса - как минимум, идеи плавающего на воде земного диска, а также вообще идеи первоначала - причем, возможно, не только генетического, но и субстанциального. Как видим, родоначальник первой философской традиции (назовем его так:)), предельно демифологизировав данную картину мира и даже начав равным образом в ней сомневаться, все-таки не смог содержательно ее отвергнуть.
Введение подобных существ или даже сущностей уже заметно ослабляет позиции антропоморфизма - раскрывая противоречие, свойственное для любой мифологии, но обнаруживающееся лишь на определенной ступени развития. Так, с одной стороны, Океан вместе с женой Тефией живет на краю Земли, но с другой - представляет собой всего лишь реку, обрамляющую Землю с краев. А антропоморфна ли Гея-земля? А боги, олицетворяющие солнце, луну, утреннюю зарю?
Конечно, старшинство еще не означает могущества - даже наоборот, в греческих мифах сыновья часто свергают своих отцов. И в этом смысле не удивительно утверждение, что никто не равен Зевсу, что его молний боится даже прародитель Океан, и что Гипнос, способный усыпить и Океана, не решается сделать это с Зевсом. Вместе с тем, сказанное практически сразу же оспаривается - поскольку Ночь выступает укротительницей и людей, и богов, так что даже Зевс боится «причинить неудовольствие» ей. Таким образом, статус богов становится, по крайней мере, неоднозначным.
Кстати, указанное положение вещей можно объяснить растущим разрывом между человеком и природой - теперь он уже не слепо подчиняется стихиям, а бросает им вызов, открыто признавая их враждебность - т.е., начинает обретать собственные силы. Соответственно, особо почитаемые боги уже связываются не столько с природными явлениями, сколько с человеческими ценностями - порядком, мудростью, семьей, искусствами. И точно так же они противостоят природным страстям - олицетворяющие которые боги занимают отнюдь не главенствующее положение (по крайней мере, в основном замысле мифов). Таким образом, здесь проступает еще одна общая проблема - необходимости, на которую ориентируются боги (а фактически, социальные институты), и случайности, связываемой со стихиями.
4. Но кроме этого, Гомер даже прямо называет высшее начало, перед которым одинаково бессильны и боги, и люди, и которое не поддается никаким увещеваниям - такова Судьба. И здесь налицо уже следующий шаг в сторону монотеизма, по сравнению с отнюдь не абсолютным главенством Зевса (хотя в единичных случаях судьба опять антропоморфизируется и называется Мойрой). И хотя Судьба еще мыслится совершенно случайно, некоторым все же дан дар хотя бы частичного ее познания - прорицания чьей-либо участи, причем иногда с возможностью выбора (правда, сам по себе этот дар также является иррациональным, в лучшем случае - зависящим от ритуала). И в данном концепте можно уже усмотреть зарождение идеи мирового закона.
5. Впрочем, собственно космология Гомера не содержит еще ничего философского. Небо полагается сделанным из меди, иногда из железа (которое как раз начало входить в оборот). От земли его отделяют колонны, которые сторожит титан Атлас - но при этом, небо вращается, и находящиеся на нем созвездия (за исключением «Медведицы») омываются в море. Выше воздуха (аэра) находится эфир, которого достигают горы и где обитают боги. Подземный мир строго симметричен надземному: глубина находящейся там пропасти - Тартара - измеряется тем же расстоянием, на каком от земли расположен небосвод; соответственно, противоположностью земли, населенной людьми, является подземное царство умерших - Аид.
Если попытаться далее систематизировать сказанное Гомером, а именно - буквально поняв фразу, что всё родилось из Океана, получается, что вначале была исключительно вода, затем с краёв возникла металлическая сфера (о том, что находится вовне сферы, вопроса, конечно, не ставится), а внутри нее - сверху и снизу - образовалось пустое пространство, и далее из Океана родились земля, воздух и всё сущее. Впрочем, разумеется, это лишь рационализация: уже понятно, что полная непротиворечивость явно не являлась основной задачей Гомера. Однако, это та самая база, наряду с другими устными мифами, из которой будут исходить в своих космологических построениях последующие греческие мудрецы.
6. Наконец, как это ни удивительно, у Гомера можно найти даже истоки троичного разделения души, впервые в истории философии введенного Платоном! Лично я могу здесь только сослаться на Чанышева, который пишет (здесь - что-то библиотека ИФРАН куда-то делась...) следующее.
«В человеке различаются тело и три вида духа. Один из них - псюхе. Это душа как таковая. Она подобна телу, это его двойник и образ (эйдолон), только лишенный плотности и непроницаемости. «Псюхе» - начало жизни и источник движения тела. Она покидает тело после его смерти и перемещается в Аид. Другой вид духа - «тюмос». Это аффективно-волевая часть духа. Третий вид - «ноос». Это ум. «Псюхе» разлита по всему телу, «тюмос» находится в груди, «ноос» - в диафрагме. Богам и людям присущи все три вида духовности, животным же - только два пеpвых».
Впрочем, как объясняет Богомолов (см. его Диалектический логос - М.,1982), это свидетельствует скорее об отсутствии единого представления о душе - в связи с чем, для обозначения разных ее функций используются разные слова.
По крайней мере, можно сказать, что во время Гомера существовали представления о разумности, характеризующей человека, в отличие от животных, равно как об аффектах самолюбия, специально отличаемых от иных движений души.
7. Таким образом, с одной стороны в гомеровском эпосе можно рассматривать уже начинающийся отход от мифологии - и соответственно, эти поэмы явно не могут быть такими же древними как описываемые в них события XIII в. до н.э.. С другой стороны, хотя окончательно они были записаны при тиране Писистрате, во время Фалеса и Анаксимандра, все-таки это не более, чем эпическое сказание, где философские проблемы если и можно усмотреть, то только в скрытом виде, в сравнении с чем даже «Теогония» Гесиода являет собой вполне систематизированное построение. Поэтому датировка, рассматривающая Гомера как старшего современника Гесиода, пожалуй, вполне правомерна: согласно традиционному преданию, поединок между этими сказителями произошел ок. 700 г. до н.э. (хотя также существует мнение, что некоторые места представляют собой позднейшие вставки).
8. О чем же можно пофилософствовать, ознакомившись с изложенными идеями? Об этом я попробую написать в дальнейшем.
Как же происходит этот переход? С этой целью я хочу рассмотреть фрагменты, относимые Лебедевым к предфилософской традиции (наконец-то удалось обнаружить в сети полные «Фрагменты ранних греческих философов»). Конечно, далее эта линия уходит в Вавилон и Египет, неолит, палеолит, и наконец - собственно, к моменту появления человека. Однако, я бы предпочел проследить ее именно от первых греческих текстов - гомеровских поэм (а затем двинуться отсюда в двух направлениях). Что же можно сказать о них с философской точки зрения?
1. Как известно, основной управляющей силой в этой картине мира традиционно являются боги - от милости которых во многом зависят и природные явления, и человеческие судьбы. Впрочем, в центре внимания «Илиады» и «Одиссеи» находятся все-таки люди, эпические герои - о богах же как таковых мы можем судить только по их непосредственному действию в сюжете и случайным упоминаниям; первую попытку построить единый пантеон предпримет только Гесиод. Вообще же, надо полагать, информация о сферах действия и родстве богов во время Гомера считалась широко известной.
Так или иначе, на данном этапе присутствует уже достаточная степень обобщения: с конкретным богом ассоциируется весьма значительная и относительно единая сфера бытия (впрочем, иногда не одна).
2. Известно также, что Гомер изображает богов одержимыми такими же случайными страстями, каким подвержены и люди. Это вполне соответствует традиционному для большинства мифов антропоморфизму: так, изначально человек склонен был приписывать любые изменения воле подобного ему существа - даже если и зооморфного (на ранней, тотемической стадии), то всё равно обладающего разумом сродни человеческому; соответственно, схожими с людьми полагались и те, кто управлял морем, землетрясениями, облаками, а также видел все человеческие поступки - отличаясь лишь бессмертием и относительным могуществом.
Но в таком случае, и сами страсти - действие которых сначала требовалось объяснить по отношению к человеку, а потом стало возможно переносить и на богов - могут получать антропоморфных двойников (Эрот, Гипнос), также способных испытывать эмоции: конечно же, не только те, что они олицетворяют сами. И под действием этого рефлексивного парадокса, надприродный мир превращается в такой же хаос, какой зачастую царит в человеческой душе.
Неудивительно, что первые рациональные теологи вроде Ксенофана остались сильно недовольны данной «моделью». И воистину: если управляющие миром существа лишены совершенства (у Гомера же, в частности, смертные могут их ранить, а герои - почти сравняться с ними в могуществе), значит есть что-то выше, и в таком случае - нет оснований считать их богами, даже если допустить, что нам достоверно что-то известно о них. Если же исходить из стандартов строгости, используемых философией, то мы не вправе даже утверждать их существование.
Однако, то что осознали философы, конечно, вполне мог не осознавать древний поэт-мифотворец - и если ему не удается дать мирозданию единое объяснение, то перед ним и не стояло в явном виде такой задачи (ее постановка - также заслуга лишь Гесиода).
Здесь же значительным (хоть и непредумышленным) достижением является уже сама попытка объяснить действия богов (где, кстати, используются и относительно рациональные причины - например, жертвоприношение или влияние более сильного соперника), что предполагает соответственно некоторое сомнение в однозначной их справедливости и неотвратимости, отсылая к более высокому уровню абстракции - и это самый авторитетный источник греческих мифов! Причем, как покажет дальнейшая история философии, действие высшей силы по определению оказывается непознаваемо, иррационально - и причина этого отнюдь не недостатке научных знаний.
Впрочем, это был еще самый слабый аргумент в защиту Гомера: вольно или невольно, он неоднократно упоминает и нечто более фундаментальное, нежели боги.
3. Прежде всего, следует отметить развитие космогонических идей - явно обозначающих тенденцию ко всё большей общности представлений. Так, прародителем богов и вообще всего оказывается Океан - придавая единство всему миру. Причем, возможно, он не только породил всё сущее, но и продолжает лежать в его основе, служа ему фундаментом - поскольку дает начало всем рекам, источникам и даже колодцам. Здесь нетрудно увидеть истоки учения Фалеса - как минимум, идеи плавающего на воде земного диска, а также вообще идеи первоначала - причем, возможно, не только генетического, но и субстанциального. Как видим, родоначальник первой философской традиции (назовем его так:)), предельно демифологизировав данную картину мира и даже начав равным образом в ней сомневаться, все-таки не смог содержательно ее отвергнуть.
Введение подобных существ или даже сущностей уже заметно ослабляет позиции антропоморфизма - раскрывая противоречие, свойственное для любой мифологии, но обнаруживающееся лишь на определенной ступени развития. Так, с одной стороны, Океан вместе с женой Тефией живет на краю Земли, но с другой - представляет собой всего лишь реку, обрамляющую Землю с краев. А антропоморфна ли Гея-земля? А боги, олицетворяющие солнце, луну, утреннюю зарю?
Конечно, старшинство еще не означает могущества - даже наоборот, в греческих мифах сыновья часто свергают своих отцов. И в этом смысле не удивительно утверждение, что никто не равен Зевсу, что его молний боится даже прародитель Океан, и что Гипнос, способный усыпить и Океана, не решается сделать это с Зевсом. Вместе с тем, сказанное практически сразу же оспаривается - поскольку Ночь выступает укротительницей и людей, и богов, так что даже Зевс боится «причинить неудовольствие» ей. Таким образом, статус богов становится, по крайней мере, неоднозначным.
Кстати, указанное положение вещей можно объяснить растущим разрывом между человеком и природой - теперь он уже не слепо подчиняется стихиям, а бросает им вызов, открыто признавая их враждебность - т.е., начинает обретать собственные силы. Соответственно, особо почитаемые боги уже связываются не столько с природными явлениями, сколько с человеческими ценностями - порядком, мудростью, семьей, искусствами. И точно так же они противостоят природным страстям - олицетворяющие которые боги занимают отнюдь не главенствующее положение (по крайней мере, в основном замысле мифов). Таким образом, здесь проступает еще одна общая проблема - необходимости, на которую ориентируются боги (а фактически, социальные институты), и случайности, связываемой со стихиями.
4. Но кроме этого, Гомер даже прямо называет высшее начало, перед которым одинаково бессильны и боги, и люди, и которое не поддается никаким увещеваниям - такова Судьба. И здесь налицо уже следующий шаг в сторону монотеизма, по сравнению с отнюдь не абсолютным главенством Зевса (хотя в единичных случаях судьба опять антропоморфизируется и называется Мойрой). И хотя Судьба еще мыслится совершенно случайно, некоторым все же дан дар хотя бы частичного ее познания - прорицания чьей-либо участи, причем иногда с возможностью выбора (правда, сам по себе этот дар также является иррациональным, в лучшем случае - зависящим от ритуала). И в данном концепте можно уже усмотреть зарождение идеи мирового закона.
5. Впрочем, собственно космология Гомера не содержит еще ничего философского. Небо полагается сделанным из меди, иногда из железа (которое как раз начало входить в оборот). От земли его отделяют колонны, которые сторожит титан Атлас - но при этом, небо вращается, и находящиеся на нем созвездия (за исключением «Медведицы») омываются в море. Выше воздуха (аэра) находится эфир, которого достигают горы и где обитают боги. Подземный мир строго симметричен надземному: глубина находящейся там пропасти - Тартара - измеряется тем же расстоянием, на каком от земли расположен небосвод; соответственно, противоположностью земли, населенной людьми, является подземное царство умерших - Аид.
Если попытаться далее систематизировать сказанное Гомером, а именно - буквально поняв фразу, что всё родилось из Океана, получается, что вначале была исключительно вода, затем с краёв возникла металлическая сфера (о том, что находится вовне сферы, вопроса, конечно, не ставится), а внутри нее - сверху и снизу - образовалось пустое пространство, и далее из Океана родились земля, воздух и всё сущее. Впрочем, разумеется, это лишь рационализация: уже понятно, что полная непротиворечивость явно не являлась основной задачей Гомера. Однако, это та самая база, наряду с другими устными мифами, из которой будут исходить в своих космологических построениях последующие греческие мудрецы.
6. Наконец, как это ни удивительно, у Гомера можно найти даже истоки троичного разделения души, впервые в истории философии введенного Платоном! Лично я могу здесь только сослаться на Чанышева, который пишет (здесь - что-то библиотека ИФРАН куда-то делась...) следующее.
«В человеке различаются тело и три вида духа. Один из них - псюхе. Это душа как таковая. Она подобна телу, это его двойник и образ (эйдолон), только лишенный плотности и непроницаемости. «Псюхе» - начало жизни и источник движения тела. Она покидает тело после его смерти и перемещается в Аид. Другой вид духа - «тюмос». Это аффективно-волевая часть духа. Третий вид - «ноос». Это ум. «Псюхе» разлита по всему телу, «тюмос» находится в груди, «ноос» - в диафрагме. Богам и людям присущи все три вида духовности, животным же - только два пеpвых».
Впрочем, как объясняет Богомолов (см. его Диалектический логос - М.,1982), это свидетельствует скорее об отсутствии единого представления о душе - в связи с чем, для обозначения разных ее функций используются разные слова.
По крайней мере, можно сказать, что во время Гомера существовали представления о разумности, характеризующей человека, в отличие от животных, равно как об аффектах самолюбия, специально отличаемых от иных движений души.
7. Таким образом, с одной стороны в гомеровском эпосе можно рассматривать уже начинающийся отход от мифологии - и соответственно, эти поэмы явно не могут быть такими же древними как описываемые в них события XIII в. до н.э.. С другой стороны, хотя окончательно они были записаны при тиране Писистрате, во время Фалеса и Анаксимандра, все-таки это не более, чем эпическое сказание, где философские проблемы если и можно усмотреть, то только в скрытом виде, в сравнении с чем даже «Теогония» Гесиода являет собой вполне систематизированное построение. Поэтому датировка, рассматривающая Гомера как старшего современника Гесиода, пожалуй, вполне правомерна: согласно традиционному преданию, поединок между этими сказителями произошел ок. 700 г. до н.э. (хотя также существует мнение, что некоторые места представляют собой позднейшие вставки).
8. О чем же можно пофилософствовать, ознакомившись с изложенными идеями? Об этом я попробую написать в дальнейшем.