Безголосое государство Суркова
Главный страх человека, призванного нести пургу во благо государства, состоит в том, что кому-то будет позволено заметить, что это пурга, бессмыслица, вздор.
Формулируя свои фобии таким образом, Сурков заодно озвучил беззвучное молчание вертикали, придал немой власти голос, из-за чего эту власть и эту эпоху будут потом воспринимать как «вышедшую из шинели Суркова», то есть поставят все с ног на голову.
Но такая фобия в системе власти действительно существует, и она проявляется все чаще и чаще по мере того, как система все большее число грамотеев закатывает под асфальт.
Когда в конце 80-х молчаливое большинство выманили на политическую арену, никто не смог разобрать, чего же оно на самом деле хочет. Когда же народ попытались «разговорить», то наслушались от него такого, что только диву дались и вконец запутались. В результате запутавшееся руководство Советского Союза открыло беспорядочный «огонь по штабам» и устоям. И все пошло не по плану. Потому что под носом у ЦК и Госплана безмолвно созрело какое-то незапланированное, несоветское, непонятное и неожиданно залихватское общество, готовое при первой же возможности бессмысленно и беспощадно пуститься во все тяжкие. Чем кончилось, известно.
Разгерметизация системы, этого хорошо - по мнению Суркова - работающего сегодня «социального реактора» чревата неконтролируемыми выбросами гражданского раздражения и способна привести к необратимой дестабилизации - смотрим примеры из 80-х и 90-х.
Различными эвфемизмами, вроде «хаоса» или «энтропии», философ-чечен прикрывает простое понятие «прямая речь». «Разгерметизация системы» это, в переводе на русский, возможность издавать газету или снимать кино не опасаясь, что придут друзья Суркова и засунут вам бутылку из-под шампанского в зад.
Сурков часть той силы, которая тридцать лет лепила из России «горбатого». И вот, представьте себе, пойдут об этом разговоры, и всё рухнет.
Стабильность, то есть вечная свобода лепить горбатого напрямую зависит от того, что об этом не говорят. Выпал у кого-то труп из багажника, и молчок. И все отвернулись. И жестами показали, что их тут не было.
В целом не ново и многовато букв для человека, проповедующего молчание.