Из истории Ёлки
Оригинал взят у kavery в Из истории Ёлки
Еще несколько обычаев, связанных с историей первых ёлок в России. Для иллюстраций я подобрала старинные открытки. Как будет видно из текстов на них, они из разных стран, но судя по картинкам, обычаи были весьма схожими.
Первые ёлки не были очень высокими обычно их ставили на стол, часто около стены. Обычай водить хороводы возле ёлки появился позже. Тогда и размеры ёлок выросли. Но как мы видим, на очень многих открытках даже начал 20 века ёлки все еще остаются не такими высокими.
Французская открытка. Кстати, французы довольно поздно переняли обычай ставить ёлку. Даже в начале 20 века она была еще далеко не во всех семьях.
Праздник ёлки изначально устраивался только для детей. Все, что с ним связано, хранилось в большом секрете. Даже то, как проносили ёлку в дом, обычно превращалось в секретную шпионскую операцию. До самого начала праздника дети ёлку видеть не должны были. Хотя, конечно , они подозревали, что что-то такое затевается, особенно когда ёлки стали уже обыкновением, но все равно родители старались вокруг появления ёлки и ее убранства навести как можно больше тумана. В украшении ёлки принимали только старшие дети. Если тебе разрешали в этом участвовать, то значит ты уже вырос. Традиция самими детьми изготовлять игрушки тоже появилась позже.
Судя по всему, эта традиция пришла к нам, как и сама ёлка, из Германии.
Вот кусочек из книги Ганса Фаллады "У нас дома в далекие времена", в нем как раз описывается такой момент
Там, где дети, рождество всегда празднично, но я-то думаю, что праздничнее всего бывало у нас дома. Главная заслуга в этом, конечно, принадлежала отцу; он любил с таинственным видом подразнить нас, подурачить и тем разжечь наше нетерпение.
На улицы и площади Берлина елочные полчища вступают заблаговременно. И мы, не откладывая, начинаем приставать к отцу, чтобы он купил елку. Отец сперва отнекивается: мол, дело это вообще не его, а Деда Мороза. Такая отговорка, естественно, у нас уже не проходит, даже Эди больше не верит в эту личность с тех пор, как на прошлогоднем празднике мы узнали под вывернутой наизнанку отцовской шубой башмаки нашего консьержа, герра Маркуляйта. Нет, пусть отец как хочет, а покупает елку. Самые красивые продают на Винтерфельдплац.
Наконец отец обещает, что посмотрит, правда, в ближайшие дни у него вряд ли найдется время. Но мы не отстаем. И вот он собирается и уходит, а мы с нетерпением ждем. Конечно, он возвращается с пустыми руками. Иного мы от него и не ожидали, отец никогда не покупал что-либо сразу. Первым делом он повсюду расспрашивал, где можно купить подешевле. Другой раз возвращался домой весьма удрученный: в этом году елки немыслимо подорожали! Если он правильно нас понял, нам ведь хочется, чтобы елка была до потолка?.. Ну вот, значит, его предположение верно, однако елки такого размера стоят не менее девяти марок, а больше пяти он тратить ни в коем случае не намерен... Может, нас устроит небольшая елочка на столе?.. Мы дружно протестуем.
И хотя одна и та же игра повторялась из года в год, отцу всякий раз удавалось нас раззадорить и ввергнуть в сомнения. Ведь мы-то знали, что отец действительно очень бережлив и вполне возможно, что елки в этом году особенно вздорожали!
Теперь отец почти ежедневно приходил домой с какой-нибудь новой елочной историей. И истории эти, уснащенные грубоватыми берлинизмами, звучали настолько правдиво, что мы все больше убеждались: отец в самом деле ищет елку, только еще не нашел.
Он рассказывал нам, как на Виктория-Луизе-плац чуть было не купил роскошную елку, но в последний момент заметил, что многие ветки у нее не росли, как полагается, от ствола, а были воткнуты в просверленные дырки. Нам описывали искривленные, однобокие елки и такие, что уже начали осыпаться. На Байришерплац отец уже почти купил елку - они разошлись с торговцем в цене всего на двадцать пять пфеннигов,- но тут подъехала карета, какой-то дамский голос крикнул: «Я беру эту елку!» - и ее, чуть ли не из отцовских рук, унесли к карете.
Отец с таинственным видом строил догадки насчет покупательницы. Это могла быть принцесса кайзеровского рода или же какая-нибудь придворная дама, и представьте: возможно, с «нашей» елкой будут праздновать рождество дети самого кронпринца!
Это, конечно, давало пищу нашей фантазии, но елка все не появлялась. А праздник все надвигался. Мы не давали отцу покоя. И тут он вдруг становился безразличным: ему надоела эта беготня за елками, к тому же они день ото дня дорожают. Нет, он подождет до 24 декабря; за несколько часов до рождественского сочельника торговцы всегда снижают цену, чтобы сбыть остатки. Конечно, есть риск, что все разберут, но лучше пойти на такой риск, чем платить бешеные деньги.
Слушая подобные рассуждения отца, я всегда следил за морщинками у его глаз. Эти морщинки в общем-то были верными вестниками, говорит отец всерьез или шутит. Но отец сам отлично знал про эти «вестники» на его лице и умело прятал их или сдерживался - короче, оставлял нас в неопределенности. Мы обшаривали всю квартиру, поднимались на чердак, спускались в подвал, но, к нашему отчаянию, елки не находили.
(Однажды, во время такого обыска, я наткнулся на мамин «тайник», где она спрятала все наши рождественские подарки. Я не удержался от любопытства и посмотрел их. Более плачевного, безрадостного рождества у меня никогда не было. Мне пришлось лицемерно изображать радость и удивление, хотя самому реветь хотелось. С тех пор в предрождественские дни я упрямо отводил глаза от любых свертков, даже самых обыденных.)
В назначенный час дети по знаку родителей заходили в комнату. Сначала они любовались ёлкой, а затем получали свои подарки. Часть подарков стояла под ёлкой, но и сама ёлка была увешана сластями и игрушками. В конец праздника детям дозволялось снять с ёлки все это богатство. Это называлось "щипать ёлку", " рушить ёлку". Даже сам праздник называли "праздником ощипывания ёлки". Так что в первые годы появления этого обычая, ёлка в доме стояла всего один день.
Сам праздник изначально отмечался в узком семейном кругу, благо что обычно детей в семье было несколько , и им не приходилось скучать.
Позже отдельную ёлку стали устраивать для родни и знакомых. Вот именно после этого ёлки стали задерживаться в домах подольше, на все праздничные дни.
Довольно частой темой новогодних открыток было изображение семьи с первенцем. Видимо это не просто пожелание семейного счастья молодым супругам, но и определенный символ нового, младенец тут символ наступающего года, обновлений и тп.
И еще один отрывок из книги "У нас дома в далекие времена". Как я уже упомянула, речь идет о Германии, а время действия начало 20 века, но как мы видим мало что изменилось в некоторых традициях.
Дверь рождественской комнаты распахивается, и всех озаряет ослепительное сияние. Ведомые Эди, мы гуськом шествуем к елке. Отец, сидя у рояля, встречает нас счастливой улыбкой.
По священному закону, нам нельзя смотреть ни вправо, ни влево, мы должны как по струнке маршировать прямо на елку и построиться перед ней, ибо первым делом - долг, а потом уж развлечение. Исполнение же долга заключается в том, что все мы после короткого музыкального вступления запеваем «Тихая ночь, святая ночь». Конечно, «все мы» - это не мы все, ведь я только так, бормочу вполголоса, да и то лишь начало, куда мне до них - вон на какие верха они полезли!
В это время я изучаю елку. Да, у нас опять настоящая рождественская елка, такая, какой она должна быть, от пола до потолка. Значит, отцу снова удалось нас надуть, ведь не в последний же час он ее купил! И где он так долго ее прятал?! Нет уж, в будущем году я не попадусь на его удочку!
На елке все те же украшения, знакомые нам с раннего детства: золото и серебро, пестрые бумажные цепочки, всевозможные геометрические фигуры и тела с разноцветными гранями, которые мы собственноручно клеили в долгие зимние вечера. Затем древнейшие восковые фигурки, принадлежавшие еще родителям отца, нежных тонов ангелочки, и прежде всего - канарейка в зеленом кольце, которую мама каждый раз не хочет вешать, так как у птички не хватает хвоста. Но мы четверо и отец настаиваем, чтобы канарейка висела,- она неотъемлема от нашего рождества. А главное - на елке полно ярких сахарных колечек и кренделей, темных шоколадных фигурок, позолоченных орехов. Смотри-ка: ничего не забыли,- вот и традиционные конфеты-хлопушки, из которых при разграблении елки мы откроем пальбу в новогодний вечер!
Пение окончено, отец подходит к нам и говорит ободряюще:
- Ну, Эди, смелей!
И Эди, откашлявшись, начинает декламировать рождественский стишок. Это длится недолго, наступает моя очередь. Я рассказываю рождественскую историю: «Но в то самое время кайзер Аугустус издал приказ, чтобы всех почитали...» Не могу понять, почему именно мне так приспичила рождественская история, куда проще было отделаться коротким стишком, как другие. Предположить, будто родители уже тогда распознали, что я склонен более к прозе, нежели к лирике, было бы несколько смело.
Я без запинки отбубнил свою историю, теперь очередь сестер. Слава богу, у них тоже все идет без затруднений. Правда, однажды Фитэ поленилась вызубрить рождественский стишок и взамен преподнесла стихотворение, которое они только что учили у себя в школе. Это была «Ленора», чудесная баллада Бюргера. «Как мчит вокруг - весь лунный круг!..»; я представлял себе тогда Ленору, мчавшуюся на колеснице бога солнца вокруг утренней зари. Но как бы ни была прекрасна баллада о Леноре, она вызвала некоторое волнение, слезы и задержку в раздаче подарков... Хорошо, что был сочельник, когда все прощается и предается забвению!
Пока сестры декламируют, я украдкой разглядываю столики. Хочется, по крайней мере, знать, где мой столик, чтобы потом его сразу найти. В прошлом году он стоял у печки. Но при первом же осмотре меня ослепляет такое изобилие белых скатертей, свечек, книжных стопок и ярких блестящих предметов на каждом столике, что глаза разбегаются, не ухватывая подробностей. Да и отец уже подошел ко мне сзади, повернул мою голову к елке и прошептал:
- Перестань коситься! От косых взглядов подарки улетают!
Этому я, конечно, больше не верил, однако счел разумным выполнить требование отца.
Слава богу, Итценплиц тоже закончила. А что она, собственно, читала? Я не слышал ни слова! Затем мы обходим всех по очереди, поздравляем, желаем веселого рождества, родители нас целуют, и вот наконец-то, наконец раздается клич:
- А теперь пусть каждый отыщет свой стол!
Небольшое замешательство, толкучка - и тишина! Глубокая тишина!
Каждый, почти не дыша, стоит перед своим столиком. Ничего пока не трогают, только смотрят. Вот она, моя мечта,- «Конструктор-мостостроитель». Теперь уж я дам возможность Цезарю навести мост через Рейн. А вот «Жизнь с животными» Гагенбека. И рядом - ура!- Нансен, мой первый Нансен! Господи, ну и начитаюсь я за рождество... А тут, в круглых деревянных коробках, римские легионы, германцы и настоящие греческие боевые колесницы! Эх и битву я устрою!.. Я перевожу дух. Господи, до чего красиво! Как все добры ко мне, а я то и дело грублю им. Но с сегодняшнего дня все пойдет по-другому, теперь я буду их только радовать! С волнением я вытаскиваю из коробок оловянных солдатиков, пачку за пачкой.
Тишина в рождественской комнате сменяется радостным оживлением, все поздравляют друг друга, показывают подарки... Начинается беготня... Сестры после первого беглого обзора теперь интересуются частностями... Отец с мамой переходят от столика к столику. Мама настаивает, чтобы мы оценили по достоинству и «полезные подарки»: новые кальсоны или же костюм. Но «полезное» нам безразлично, кальсоны у нас были бы так или иначе, кальсоны - не рождество, вот оловянные солдатики - рождество! И блюдо, наполненное сладостями,- рождество. Зорким взглядом я окидываю горку апельсинов и мандаринов. Их немногочисленность успокаивает, главное лакомство - сласти, вполне можно объесться. А в запасе еще то, что висит на елке! Правда, грабить ее до Нового года запрещается, но ведь отец не помнит каждую висюльку, да и вообще в праздник можно сделать послабление.
Поскольку мои сестры с братом рассуждали таким же образом, то результат из года в год регулярно повторялся: в новогодний вечер «парадная» сторона елки выглядела более чем скромно. Задняя же сторона была общипана дочиста. Так же регулярно сердился отец, но умеренно, по-рождественски.
И в заключении, некоторое количество открыток и фотографий конца 19 ого - начала 20 ого века, на которых изображены ёлки. Они более наглядно дают представление о том, как все это выглядело.
Это уже явно 20е годы.
Эти последние фото ставлю большого размера, чтобы можно было разглядеть детали.
Еще несколько обычаев, связанных с историей первых ёлок в России. Для иллюстраций я подобрала старинные открытки. Как будет видно из текстов на них, они из разных стран, но судя по картинкам, обычаи были весьма схожими.
Первые ёлки не были очень высокими обычно их ставили на стол, часто около стены. Обычай водить хороводы возле ёлки появился позже. Тогда и размеры ёлок выросли. Но как мы видим, на очень многих открытках даже начал 20 века ёлки все еще остаются не такими высокими.
Французская открытка. Кстати, французы довольно поздно переняли обычай ставить ёлку. Даже в начале 20 века она была еще далеко не во всех семьях.
Праздник ёлки изначально устраивался только для детей. Все, что с ним связано, хранилось в большом секрете. Даже то, как проносили ёлку в дом, обычно превращалось в секретную шпионскую операцию. До самого начала праздника дети ёлку видеть не должны были. Хотя, конечно , они подозревали, что что-то такое затевается, особенно когда ёлки стали уже обыкновением, но все равно родители старались вокруг появления ёлки и ее убранства навести как можно больше тумана. В украшении ёлки принимали только старшие дети. Если тебе разрешали в этом участвовать, то значит ты уже вырос. Традиция самими детьми изготовлять игрушки тоже появилась позже.
Судя по всему, эта традиция пришла к нам, как и сама ёлка, из Германии.
Вот кусочек из книги Ганса Фаллады "У нас дома в далекие времена", в нем как раз описывается такой момент
Там, где дети, рождество всегда празднично, но я-то думаю, что праздничнее всего бывало у нас дома. Главная заслуга в этом, конечно, принадлежала отцу; он любил с таинственным видом подразнить нас, подурачить и тем разжечь наше нетерпение.
На улицы и площади Берлина елочные полчища вступают заблаговременно. И мы, не откладывая, начинаем приставать к отцу, чтобы он купил елку. Отец сперва отнекивается: мол, дело это вообще не его, а Деда Мороза. Такая отговорка, естественно, у нас уже не проходит, даже Эди больше не верит в эту личность с тех пор, как на прошлогоднем празднике мы узнали под вывернутой наизнанку отцовской шубой башмаки нашего консьержа, герра Маркуляйта. Нет, пусть отец как хочет, а покупает елку. Самые красивые продают на Винтерфельдплац.
Наконец отец обещает, что посмотрит, правда, в ближайшие дни у него вряд ли найдется время. Но мы не отстаем. И вот он собирается и уходит, а мы с нетерпением ждем. Конечно, он возвращается с пустыми руками. Иного мы от него и не ожидали, отец никогда не покупал что-либо сразу. Первым делом он повсюду расспрашивал, где можно купить подешевле. Другой раз возвращался домой весьма удрученный: в этом году елки немыслимо подорожали! Если он правильно нас понял, нам ведь хочется, чтобы елка была до потолка?.. Ну вот, значит, его предположение верно, однако елки такого размера стоят не менее девяти марок, а больше пяти он тратить ни в коем случае не намерен... Может, нас устроит небольшая елочка на столе?.. Мы дружно протестуем.
И хотя одна и та же игра повторялась из года в год, отцу всякий раз удавалось нас раззадорить и ввергнуть в сомнения. Ведь мы-то знали, что отец действительно очень бережлив и вполне возможно, что елки в этом году особенно вздорожали!
Теперь отец почти ежедневно приходил домой с какой-нибудь новой елочной историей. И истории эти, уснащенные грубоватыми берлинизмами, звучали настолько правдиво, что мы все больше убеждались: отец в самом деле ищет елку, только еще не нашел.
Он рассказывал нам, как на Виктория-Луизе-плац чуть было не купил роскошную елку, но в последний момент заметил, что многие ветки у нее не росли, как полагается, от ствола, а были воткнуты в просверленные дырки. Нам описывали искривленные, однобокие елки и такие, что уже начали осыпаться. На Байришерплац отец уже почти купил елку - они разошлись с торговцем в цене всего на двадцать пять пфеннигов,- но тут подъехала карета, какой-то дамский голос крикнул: «Я беру эту елку!» - и ее, чуть ли не из отцовских рук, унесли к карете.
Отец с таинственным видом строил догадки насчет покупательницы. Это могла быть принцесса кайзеровского рода или же какая-нибудь придворная дама, и представьте: возможно, с «нашей» елкой будут праздновать рождество дети самого кронпринца!
Это, конечно, давало пищу нашей фантазии, но елка все не появлялась. А праздник все надвигался. Мы не давали отцу покоя. И тут он вдруг становился безразличным: ему надоела эта беготня за елками, к тому же они день ото дня дорожают. Нет, он подождет до 24 декабря; за несколько часов до рождественского сочельника торговцы всегда снижают цену, чтобы сбыть остатки. Конечно, есть риск, что все разберут, но лучше пойти на такой риск, чем платить бешеные деньги.
Слушая подобные рассуждения отца, я всегда следил за морщинками у его глаз. Эти морщинки в общем-то были верными вестниками, говорит отец всерьез или шутит. Но отец сам отлично знал про эти «вестники» на его лице и умело прятал их или сдерживался - короче, оставлял нас в неопределенности. Мы обшаривали всю квартиру, поднимались на чердак, спускались в подвал, но, к нашему отчаянию, елки не находили.
(Однажды, во время такого обыска, я наткнулся на мамин «тайник», где она спрятала все наши рождественские подарки. Я не удержался от любопытства и посмотрел их. Более плачевного, безрадостного рождества у меня никогда не было. Мне пришлось лицемерно изображать радость и удивление, хотя самому реветь хотелось. С тех пор в предрождественские дни я упрямо отводил глаза от любых свертков, даже самых обыденных.)
В назначенный час дети по знаку родителей заходили в комнату. Сначала они любовались ёлкой, а затем получали свои подарки. Часть подарков стояла под ёлкой, но и сама ёлка была увешана сластями и игрушками. В конец праздника детям дозволялось снять с ёлки все это богатство. Это называлось "щипать ёлку", " рушить ёлку". Даже сам праздник называли "праздником ощипывания ёлки". Так что в первые годы появления этого обычая, ёлка в доме стояла всего один день.
Сам праздник изначально отмечался в узком семейном кругу, благо что обычно детей в семье было несколько , и им не приходилось скучать.
Позже отдельную ёлку стали устраивать для родни и знакомых. Вот именно после этого ёлки стали задерживаться в домах подольше, на все праздничные дни.
Довольно частой темой новогодних открыток было изображение семьи с первенцем. Видимо это не просто пожелание семейного счастья молодым супругам, но и определенный символ нового, младенец тут символ наступающего года, обновлений и тп.
И еще один отрывок из книги "У нас дома в далекие времена". Как я уже упомянула, речь идет о Германии, а время действия начало 20 века, но как мы видим мало что изменилось в некоторых традициях.
Дверь рождественской комнаты распахивается, и всех озаряет ослепительное сияние. Ведомые Эди, мы гуськом шествуем к елке. Отец, сидя у рояля, встречает нас счастливой улыбкой.
По священному закону, нам нельзя смотреть ни вправо, ни влево, мы должны как по струнке маршировать прямо на елку и построиться перед ней, ибо первым делом - долг, а потом уж развлечение. Исполнение же долга заключается в том, что все мы после короткого музыкального вступления запеваем «Тихая ночь, святая ночь». Конечно, «все мы» - это не мы все, ведь я только так, бормочу вполголоса, да и то лишь начало, куда мне до них - вон на какие верха они полезли!
В это время я изучаю елку. Да, у нас опять настоящая рождественская елка, такая, какой она должна быть, от пола до потолка. Значит, отцу снова удалось нас надуть, ведь не в последний же час он ее купил! И где он так долго ее прятал?! Нет уж, в будущем году я не попадусь на его удочку!
На елке все те же украшения, знакомые нам с раннего детства: золото и серебро, пестрые бумажные цепочки, всевозможные геометрические фигуры и тела с разноцветными гранями, которые мы собственноручно клеили в долгие зимние вечера. Затем древнейшие восковые фигурки, принадлежавшие еще родителям отца, нежных тонов ангелочки, и прежде всего - канарейка в зеленом кольце, которую мама каждый раз не хочет вешать, так как у птички не хватает хвоста. Но мы четверо и отец настаиваем, чтобы канарейка висела,- она неотъемлема от нашего рождества. А главное - на елке полно ярких сахарных колечек и кренделей, темных шоколадных фигурок, позолоченных орехов. Смотри-ка: ничего не забыли,- вот и традиционные конфеты-хлопушки, из которых при разграблении елки мы откроем пальбу в новогодний вечер!
Пение окончено, отец подходит к нам и говорит ободряюще:
- Ну, Эди, смелей!
И Эди, откашлявшись, начинает декламировать рождественский стишок. Это длится недолго, наступает моя очередь. Я рассказываю рождественскую историю: «Но в то самое время кайзер Аугустус издал приказ, чтобы всех почитали...» Не могу понять, почему именно мне так приспичила рождественская история, куда проще было отделаться коротким стишком, как другие. Предположить, будто родители уже тогда распознали, что я склонен более к прозе, нежели к лирике, было бы несколько смело.
Я без запинки отбубнил свою историю, теперь очередь сестер. Слава богу, у них тоже все идет без затруднений. Правда, однажды Фитэ поленилась вызубрить рождественский стишок и взамен преподнесла стихотворение, которое они только что учили у себя в школе. Это была «Ленора», чудесная баллада Бюргера. «Как мчит вокруг - весь лунный круг!..»; я представлял себе тогда Ленору, мчавшуюся на колеснице бога солнца вокруг утренней зари. Но как бы ни была прекрасна баллада о Леноре, она вызвала некоторое волнение, слезы и задержку в раздаче подарков... Хорошо, что был сочельник, когда все прощается и предается забвению!
Пока сестры декламируют, я украдкой разглядываю столики. Хочется, по крайней мере, знать, где мой столик, чтобы потом его сразу найти. В прошлом году он стоял у печки. Но при первом же осмотре меня ослепляет такое изобилие белых скатертей, свечек, книжных стопок и ярких блестящих предметов на каждом столике, что глаза разбегаются, не ухватывая подробностей. Да и отец уже подошел ко мне сзади, повернул мою голову к елке и прошептал:
- Перестань коситься! От косых взглядов подарки улетают!
Этому я, конечно, больше не верил, однако счел разумным выполнить требование отца.
Слава богу, Итценплиц тоже закончила. А что она, собственно, читала? Я не слышал ни слова! Затем мы обходим всех по очереди, поздравляем, желаем веселого рождества, родители нас целуют, и вот наконец-то, наконец раздается клич:
- А теперь пусть каждый отыщет свой стол!
Небольшое замешательство, толкучка - и тишина! Глубокая тишина!
Каждый, почти не дыша, стоит перед своим столиком. Ничего пока не трогают, только смотрят. Вот она, моя мечта,- «Конструктор-мостостроитель». Теперь уж я дам возможность Цезарю навести мост через Рейн. А вот «Жизнь с животными» Гагенбека. И рядом - ура!- Нансен, мой первый Нансен! Господи, ну и начитаюсь я за рождество... А тут, в круглых деревянных коробках, римские легионы, германцы и настоящие греческие боевые колесницы! Эх и битву я устрою!.. Я перевожу дух. Господи, до чего красиво! Как все добры ко мне, а я то и дело грублю им. Но с сегодняшнего дня все пойдет по-другому, теперь я буду их только радовать! С волнением я вытаскиваю из коробок оловянных солдатиков, пачку за пачкой.
Тишина в рождественской комнате сменяется радостным оживлением, все поздравляют друг друга, показывают подарки... Начинается беготня... Сестры после первого беглого обзора теперь интересуются частностями... Отец с мамой переходят от столика к столику. Мама настаивает, чтобы мы оценили по достоинству и «полезные подарки»: новые кальсоны или же костюм. Но «полезное» нам безразлично, кальсоны у нас были бы так или иначе, кальсоны - не рождество, вот оловянные солдатики - рождество! И блюдо, наполненное сладостями,- рождество. Зорким взглядом я окидываю горку апельсинов и мандаринов. Их немногочисленность успокаивает, главное лакомство - сласти, вполне можно объесться. А в запасе еще то, что висит на елке! Правда, грабить ее до Нового года запрещается, но ведь отец не помнит каждую висюльку, да и вообще в праздник можно сделать послабление.
Поскольку мои сестры с братом рассуждали таким же образом, то результат из года в год регулярно повторялся: в новогодний вечер «парадная» сторона елки выглядела более чем скромно. Задняя же сторона была общипана дочиста. Так же регулярно сердился отец, но умеренно, по-рождественски.
И в заключении, некоторое количество открыток и фотографий конца 19 ого - начала 20 ого века, на которых изображены ёлки. Они более наглядно дают представление о том, как все это выглядело.
Это уже явно 20е годы.
Эти последние фото ставлю большого размера, чтобы можно было разглядеть детали.