Если вы интересуетесь институтами и институтками, то наверняка помните воспоминания харьковчанки Татьяны Морозовой. Копаясь в интернете, я внезапно нашла фотографию девочки, которую маленькая Таня "обожала". Посмотрим? ;) Вернее, сначала почитаем, чтобы вспоминить и ничего не упустить... Вот Татьяна Морозова (справа) с младшей сестрой Наташей:
"Совсем другим было мое, возникшее несколько позже отношение в девушке II класса Мурочке Вольской. Это было действительное, мной самой признанное "обожание", издалека, на расстоянии. Я совершенно не помню, когда и чем она привлекла мое внимание. Она вовсе не была красавицей. Но у нее были большие светлые глаза и прекрасная, очень длинная, опускающаяся значительно ниже пояса, темная коса. Среднего роста, тоненькая, она дышала юностью, изяществом и чистотой. Ей было 17 лет, мне 11. Мне она казалась существом высшим, отрешенным от всего пошлого, низменного и даже обыденного. Я никогда не подходила к ней, не искала встреч. Только однажды она шла по классному коридору с подругой, а я на некотором расстоянии шла с Женей Лобовой сзади. Я сделала шаг-два вперед, взяла кончик Мурочкиной косы и поцеловала его. "Как ты можешь так унижаться?" - укоризненно сказала Женя. А я и после укоризны Жени не почувствовала себя униженной. Я не помню, чтобы я думала о Мурочке, когда я ее не видела. Но она жила в моей душе как что-то светлое, прекрасное, возвышенное, одухотворяющее и обогащающее мое существование. Внешне мое "обожание" выражалось в том, что в день своих именин я ставила на стол ее класса кусок торта с надписью: "Мурочке Вольской от Тани Морозовой", а в день ее рождения или именин я просила маму купить торт или цветы и прямо через швейцара отправить Мурочке от моего имени. Я не помню, чтобы Мурочка как-нибудь реагировала на эти проявления моего внимания. Прямая моя встреча с Мурочкой произошла в бараке. В бараке, делая розы из цветной бумаги, я составила целый букет роз и послала его Мурочке. Я боялась, что она примет это за насмешку - "бумажные цветы", но, право, они были вовсе не плохи, и мне сказали, что Мурочке они понравились. Таковы были доступные мне, очень скромные и, кажется, совершенно невинные проявления моего обожания. Однажды к Мурочке в приемный день пришла в барак целая компания гостей. Кроме матери в ней было много молодых людей и среди них один офицер. Из открытых дверей палаты старших через общий коридор в нашу палату доносился оживленный разговор на польском языке (Мурочка была полькой). Выделялся веселый Мурочкин голос и часто повторявшееся звонкое "цо" ("что"). Я чутко прислушивалась к этому разговору, но, разумеется, ничего не понимала. "Идеал польской красоты", - сказала о Мурочке в этот вечер мать одной девочки, посещавшая дочь. Лицом к лицу я столкнулась с Мурочкой в коридоре барака. На моем лице, вероятно, отразилось великое смущение. Я ушла в свою палату. Мурочка последовала за мной, села рядом со мной на мою кровать, обняла меня и прижала мою голову к своей груди. Мне было очень неудобно сидеть, опустив и повернув голову в сторону, я была смущена и растрогана. Мурочка окончила институт. Я перешла в IV класс. Позади была Февральская революция. Я не помню, как мне стал известен Мурочкин адрес. Но я из дома, во время зимних каникул, написала ей письмо. Я писала о переменах, которые произошли в институте, вероятно, об отъезде Ольги Александровны. И получила от Мурочки в маленьком конверте написанное изящным почерком небольшое, простое и доброе письмо. "Милая Таня" - так начиналось письмо. Далее Мурочка писала, что она не ожидала, что "наши отношения" продолжатся после ее выхода из института и что она рада, что они не прервались... Значит, она помнила и думала обо мне. Ничего смешного, карикатурного, пошлого в наших отношениях не было. Но на этом "наши отношения" действительно прекратились. Революционные события разобщили нас окончательно. Я не знаю ничего о дальнейшей судьбе моей Мурочки. Но если в обожании выражалась жажда молодой души прекрасного, возвышенного, доброго, мне хочется верить, что моя Мурочка отвечала этим стремлениям, была на высоте".