Сонечка Голлидэй - муза Марины Цветаевой. Часть 4
В сезон 1919/20 г. Симбирский городской театр был переименован в Гарнизонно-красноармейский, а его профессиональная труппа слита с любительской труппой Народного дома им. Я.М. Свердлова. Местные деятели Пролеткульта выступали против засилья "буржуазных" пьес на сцене и требовали спектаклей на пролетарско-революционную тематику. Театр находился в бедственном состоянии: выбитые стекла, сквозняки, гуляющие по сцене. А во второй половине сезона его и вовсе закрыли из-за эпидемии брюшного тифа.
О том, какие роли играла Сонечка в Симбирске, сведений не сохранилось. В местной прессе ее имя промелькнуло только один раз - в рецензии на музыкально-поэтический концерт, состоявшийся 5 октября 1919 г. на сцене Народного дома.
"Бесспорно первое место на вечере надо отдать артистке Второй московской студии - Голлидэй, художественно исполнившей знаменитые стихи в прозе "Как хороши, как свежи были розы". Отчасти мешала декламации частая перемена световых эффектов."
(Газета "Заря", 8 октября 1919 г.)
Комбриг после отъезда из Казани, по-видимому, больше не вспоминал о Сонечке. Она чувствовала себя одинокой и покинутой. В письме от 22 марта 1920 г. к одной своей московской знакомой Сонечка жаловалась:
"Я молчу и задыхаюсь и притворяюсь живой, хотя я давно мертвая (...) люблю я Александра Николаевича еще больше, чем прежде, - сама себе в сердце вколачиваю этот гвоздь".
Пытаясь спастись от несчастной любви, Сонечка приняла предложение влюбленного в нее Михаила Андреевича Абрамовского - актера и режиссера Симбирского городского театра. В том же письме она пишет:
"Не знаю, что дальше, - после Пасхи буду венчаться с Абрамовским. (...) Это необыкновеннейшая из историй, - и такие только со мной случаются. Мне дома скучно, в театре омерзительно, на улице скучно - знакомые омерзительны - одной скучно. А Михаил Андреевич - обожает меня, - так просто не так одиноко - ни любви безмерной, ни влюбленности, и нет и не было, - но как-то привязалась, привыкла, - и потом эта безумная жалость, которая губит меня и коверкает мою жизнь. - Но он добрый, такой честный, такой порядочный, - не актерский, - и слепо привязан ко мне, - мне не плохо, так - спокойно, удобно, приятно".
В выборе спутника жизни Сонечка не ошиблась - Михаил Андреевич оказался преданным и заботливым мужем, оставшимся с ней до конца дней.
Симбирский театр Д.С. Булычевой, построенный в 1879 г.
В 1916 г. он был выкуплен городской думой и стал называться Симбирским городским театром.
Здесь в 1919 г. проходили гастроли Второй студии МХТ.
Народный дом в Симбирске, где С.Е. Голлидэй выступала в 1919 г.
(Ныне - Ульяновская областная филармония.)
МЫТАРСТВА ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ АКТРИСЫ
В 1925 г. в письме к Станиславскому Сонечка так рассказала историю своего замужества:
"Я пережила в тот год [1919] большую радость большой чистой прекрасной любви, - потом - (...) может быть расплату за счастье (...) Я потерялась - одна, измученная, - оставленная, - все ночи исступленно думала о Москве, - и у меня болел каждый нерв, каждая мозговая клеточка требовала только покоя и нравственной передышки, - но часы били 11 - и я бежала в Театр на репетицию (...)
Я вышла замуж. - Не тот, которого мне представил Вахтангов, - мой муж; - актер, честный, простой, здоровый, уравновешенный человек, - он оградил меня от - дров, кастрюлей и котлет - я отдохнула физически. - Муж дал мне радость в уверенности, что кому-то дорог мой покой, мои удачи, мое настроение. Я немножко отогрелась и меня еще неудержимее потянуло в Москву. - Муж хотел переждать - было переходное время, - потом он боялся возможности моей встречи с тем, кого я любила, боялся, что мне будет тяжко от воспоминаний о потере близких. Наконец, в провинции мой муж занимал хорошее положение, имел успех, хороший оклад, - в провинции он прослужил 20 лет, - в Москве же его никто не знал, а начинать сначала, имея позади какое-то прошлое - трудно ведь. - Я не могла настаивать, - я ведь ни в чем не была уверена - я просто хотела в Москву, - а надо было еще думать, чем жить. Потом, я начала успокаивать себя - уговаривать: "ведь мог же Михаил Андреевич прожить 20 лет в этих мытарствах" - почему же мне не побороть себя?"
С началом НЭПа в 1921 г. театральная жизнь в России оживилась, в провинции появилось большое количество новых театральных коллективов - не только государственных, но также частных и ведомственных. Многие профессиональные актеры в поисках удачи отправились колесить по стране. Не остались в стороне от этого поветрия и Сонечка с мужем - вплоть до 1925 г. они вели кочевую жизнь, выступая в провинциальных театрах.
Вспоминая этот период своей жизни в 1925 г. в письме к Станиславскому, Сонечка жаловалась:
"О Боже, - вечно все чужое и не то, не то. Вечно чужие комнаты, гостиницы, кровати, на которых до меня и после меня будут спать чужие люди, - вещи и предметы - в которых ничего нет от меня - моего, - вечное мучительное, нежелательное растворение себя в чуждой и случайной среде, - вечная суета, - забота о новой роли, о портнихе, о дровах, примусе, супе, прачке, - и измученная душа - на ниточке - которую дергали все, как звонок на черной лестнице."
Прошедшая школу Художественного театра, она была в ужасе от халтуры, царившей на провинциальной сцене, где спектакль нередко игрался всего с двух репетиций, а актеры не имели понятия об игре в ансамбле. Из того же письма:
"Оказалась во мне крепка закваска М.Х.Т. Меня до глубины души волновали - роли под суфлера, - игра каждого отдельно. Изумленные глаза и гордое недоумение: "Неужели Вам не все равно, как я буду вести эту сцену?" - А потом то, чего Вы совсем не знаете, - играть в нетопленом театре, публика - в шубах, на сцене - 12º, в уборной замерзает вода в стакане, стоишь на выходе в шубе и не веришь, что придется сбросить ее, дрожат от холода губы, - рядом в кулисе рабочие курят махорку, - на сцену ползет густой, противный синий дым, першит в горле и хочется кашлять или вдруг громко отчаянно закричать от ужаса и оскорбления. - Полное отсутствие интеллигентного обывателя, - отсутствие книг, музыки, самого примитивного представления о театральном искусстве и этике, - заставило меня совсем уйти в себя".
В 1930 г. в письме к Борису Захаве Сонечка перечисляла места, в которых ей довелось играть:
"Мне платили деньги - и я, закрыв глаза, подписывала договора - (смертные приговоры!) и ехала на каторжные работы - то в Сибирь, то в Архангельск, то в Харьков - то в Самару..."
Известно, что в сезон 1923/24 г. Голлидэй и Абрамовский играли в Харькове, в Государственном академическом театре драмы. В местной прессе о Сонечке было упомянуто только однажды - в рецензии на постановку комедии "Грелка", переделанной с французского.
"Очень удачно распределение ролей. Играли с увлечением, четко и дружно: Петипа, Зражевская, Полевая, Галидей, Калинина, Леондор, Светловидов - все они дали прекрасный ансамбль", - писала местная газета "Пролетарий".
Харьковский городской драматический театр, где С.Е. Голлидэй играла в 1923-1924 гг.
(Ныне - Харьковский государственный академический украинский драматический театр им. Т. Шевченко.)
В письме к Станиславскому Сонечка приводит обращенные к ней слова известного харьковского антрепренера и режиссера Н.Н. Синельникова:
"Если бы я и не знал, что Вы были в Студии МХТ, я бы сразу определил - Вы из МХТ".
Из того же письма можно узнать, какие роли играла Сонечка в провинции: Псиша в пьесе Ю.Д. Беляева, Консуэлла в "Тот, кто получает пощечины", Лиза в "Горе от ума", Луиза в "Коварство и любовь" и др., но никаких печатных отзывов на эти ее выступления не обнаружено.
В 1925 г., после долгих скитаний, супруги осели в Ленинграде, где Абрамовский сумел найти какую-то работу. Сонечка лелеяла мечту о возвращении в Москву, в Художественный театр. Когда в апреле 1925 г. в Ленинград приехал Станиславский, она пыталась встретиться и поговорить с ним, но Константин Сергеевич от встречи уклонился. Тогда она обратилась к нему с огромным письмом-исповедью на десяти страницах, которое выше неоднократно цитировалось. Письмо кончалось криком о спасении: "Константин Сергеевич, возьмите меня к себе".
Ответа Сонечка не получила. Яхонтов в своих воспоминаниях утверждает, что в 1919 г., когда Сонечка решила остаться в Симбирске, Станиславский отправил ей "большое увещевательное письмо", которое та, ослепленная любовью к комбригу, проигнорировала. Если это правда, то становится понятно, почему Станиславский не желал больше видеть Голлидэй в своем театре.
В Ленинграде Сонечка жила до 1930 г. Чем она занималась все это время, неизвестно. В 1932 г. в письме к В.И. Качалову она упоминает о "драмкружках 26-27 г. при прачешных объединениях", которые ей, по-видимому, приходилось вести.
В 1930 г. Сонечка сделала еще одну попытку вернуться на московскую сцену. Осенью она приехала в Москву, надеясь поступить в Театр им. Вахтангова, где играли ее бывшие товарищи по Мансуровской студии. Она обратилась за помощью к одному из них - известному актеру Борису Захаве:
"Помните, - в пьесе Павлика "Кукла Инфанты": "Кончился завод... Это сердце разбилось... Проклятый урод..."
Вот мой "завод" кончился. Я решила остаться в Москве. Я решила постучаться к Вам".
В том же письме к Б.Е. Захаве от 8 ноября 1930 г. она вспоминала бывших студийцев из Мансуровского переулка:
"Я даже думаю как-то - не о Вас одном, когда говорю эти слова - вместе с Вами, Асей Орочко, Верочкой Лейзерсон, Павликом - я вижу тех, которых уже нет с Нами - Володю Алексеева, Юру Серова - и ближе всех - внимательный насмешливо-грустный - острый - непередаваемо - обаятельный взгляд Евгения Багратионовича.
- Я не умею писать официальных заявлений - дорогой Борис Евгеньевич - к Вам я отношусь с глубоким доверием и уважением, - исполните мою просьбу - скажите в Художественном Совете - куда следует - о моем письме - моей просьбе - скажите так, как чувствую и прошу Вас".
Предпринял ли Захава какие-то шаги, чтобы помочь Сонечке? Информации об этом не имеется. Известно лишь, что ее попытка поступить в Театр им. Вахтангова закончилась неудачей. С отчаяния Сонечка подписала контракт со Свердловским драматическим театром, созданным только что, в 1930 г. Его первым главным режиссером был А.Д. Дикий, бывший актер Художественного театра и Первой студии, преобразованной в 1924 г. в самостоятельный театр - МХАТ Второй.
Старое здание театра драмы в Свердловске на ул. Вайнера, 10 (справа).
Сонечка играла здесь в 1931-1932 гг.
29 сентября 1931 г. Сонечка и Михаил Андреевич выехали из Москвы в Свердловск. Они подписали контракт с театром на двадцать месяцев, т. е. до 1933 г., но выдержала Сонечка в Свердловске только один год. Летом 1932 г. она расторгла контракт и вернулась в Москву. В свердловской прессе 1931-1932 гг. имена Голлидэй и Абрамовского не упоминаются - по-видимому, они играли в массовке.
В Москве супруги устроиться не смогли - жить им было негде, а введенная недавно система прописки лишала возможности найти работу. Пришлось опять заключать контракт с провинциальным театром, на этот раз - с Западно-Сибирским краевым театром юных зрителей в Новосибирске, основанным в том же 1930 г. группой артистов из Ленинградского ТЮЗа.
В Новосибирске Софья Голлидэй выступала в сезон 1932/33 г. в амплуа травести. Некоторые подробности ее работы в театре известны по рассказам актрисы Зои Федоровны Булгаковой, тоже травести, на 20 лет моложе Сонечки, поступившей в Новосибирский ТЮЗ в 1931 г. По воспоминаниям Булгаковой, Голлидэй была "субтильная, узенькая, остроносенькая", с короткой стрижкой, на сцене была быстрой, подвижной и легкой.
Известно, что Сонечка была занята в спектаклях "Дон-Кихот" и "Уленшпигель" (хотя имя ее и не значилось в программках). Роли, которые она там исполняла, требовали не столько актерского, сколько акробатического мастерства. В "Уленшпигеле", где муж Сонечки М.А. Абрамовский играл короля Филиппа II, Голлидэй и Булгакова выступали в интермедиях, изображая детей в испанских костюмчиках. По замыслу режиссера, эти дети, исполняя куплеты и танцуя, спускались в зрительный зал, а потом по подвесной лестнице поднимались на верхний ярус, к будке осветителя, где и оставались на протяжении всего акта, сидя на специальных выносных площадочках. В "Дон-Кихоте" Сонечка была в толпе мальчишек-сорванцов, которые в сцене травли Дон-Кихота должны были взбегать на высокую стремянку и прыгать с нее в толпу.
Для актрисы МХТ участие в подобных цирковых номерах было мучительно и унизительно, да к тому же и физически тяжело, потому что уже долгое время Сонечка страдала от болей в печени. По воспоминаниям Булгаковой, в дни, когда боли становились особенно невыносимыми, она в антрактах не расставалась с грелкой.
В письме к В.И. Качалову от 23 декабря 1932 г. Сонечка пишет:
"- Дорогой, чудесный Чехов - откуда он знал - эту тоску и безысходность "елецких" актеров ("завтра утром ехать в Елец в III-ем классе"). - Нехорошо мне здесь - как никогда, - мб, прежде всего потому, что квартирный кризис лишает меня возможности иметь изолированную квартиру - или хотя бы комнату - в каком угодно общежитии, но не актерском. Это всегдашнее ощущение чужих жизней за перегородками - и таких неопрятных, грубых, скандальных, - для меня нестерпимо-мучительно.
В театре - репертуар, руководство, коллектив - все - столь - (не примитивно даже - скорее же претенциозно) - безвкусно и полуграмотно, (полная неграмотность всегда лучше!), - что ни доказать, ни объяснить, ни помочь - ничем и никак нельзя.
Когда-то - в "Известиях" был неплохой фельетон Кольцова "О Любочке" (о ложно-понятых установках подлинно-пролетарского воспитания ребенка). - Например - упоминается о том, что можно быть вежливым, уступать место в трамвае, не есть с ножа - и не бояться быть заподозренным благодаря этим навыкам - в несочувствии к Советской власти.
- А у нас актеры, творящие общественную жизнь театра, - не носят воротничков, не кланяются, не употребляют носовых платков - и уверены, что это наивернейшие средства - для создания новой подлинной культуры театра и жизненного строя. - Жалко и грустно. Первый раз встречаюсь с группой работников театра, - очень "физкультурных", великолепно-прыгающих, делающих невозможные кульбиты, акробатические трюки, - бешено радующихся возможности вместо того, чтобы войти в дверь, например, - пролезть через игольное ушко, - и не имеющих никакого действительного представления - о творческих возможностях актеров, - и к тому же - тупо, предвзято отмахивающихся от этих "ненужных пережитков" "вроде шестого пальца".
- Люди - артисты - не могущие ни понять, ни оценить, ни взволноваться - ничем действительно серьезно-прекрасным.
- Работа - напоминающая - драмкружки 26 - 27 г. - при прачешных объединениях. - Я не стараюсь сказать обо всем - ни зло, ни раздраженно, - но измучена, опустошена - до предела. - Иногда прихожу домой - ложусь на диван лицом к стенке и плачу в подушку.
- Михаилу Андреевичу - говорю - что болит печень, - потому что печень имеет право болеть, - а плакать - от невозможности - продолжать нанизывать - день за днем - обидную, вынужденную, заведомую бессмыслицу, - не полагается. - Нельзя."
(Окончание следует.)
О том, какие роли играла Сонечка в Симбирске, сведений не сохранилось. В местной прессе ее имя промелькнуло только один раз - в рецензии на музыкально-поэтический концерт, состоявшийся 5 октября 1919 г. на сцене Народного дома.
"Бесспорно первое место на вечере надо отдать артистке Второй московской студии - Голлидэй, художественно исполнившей знаменитые стихи в прозе "Как хороши, как свежи были розы". Отчасти мешала декламации частая перемена световых эффектов."
(Газета "Заря", 8 октября 1919 г.)
Комбриг после отъезда из Казани, по-видимому, больше не вспоминал о Сонечке. Она чувствовала себя одинокой и покинутой. В письме от 22 марта 1920 г. к одной своей московской знакомой Сонечка жаловалась:
"Я молчу и задыхаюсь и притворяюсь живой, хотя я давно мертвая (...) люблю я Александра Николаевича еще больше, чем прежде, - сама себе в сердце вколачиваю этот гвоздь".
Пытаясь спастись от несчастной любви, Сонечка приняла предложение влюбленного в нее Михаила Андреевича Абрамовского - актера и режиссера Симбирского городского театра. В том же письме она пишет:
"Не знаю, что дальше, - после Пасхи буду венчаться с Абрамовским. (...) Это необыкновеннейшая из историй, - и такие только со мной случаются. Мне дома скучно, в театре омерзительно, на улице скучно - знакомые омерзительны - одной скучно. А Михаил Андреевич - обожает меня, - так просто не так одиноко - ни любви безмерной, ни влюбленности, и нет и не было, - но как-то привязалась, привыкла, - и потом эта безумная жалость, которая губит меня и коверкает мою жизнь. - Но он добрый, такой честный, такой порядочный, - не актерский, - и слепо привязан ко мне, - мне не плохо, так - спокойно, удобно, приятно".
В выборе спутника жизни Сонечка не ошиблась - Михаил Андреевич оказался преданным и заботливым мужем, оставшимся с ней до конца дней.
Симбирский театр Д.С. Булычевой, построенный в 1879 г.
В 1916 г. он был выкуплен городской думой и стал называться Симбирским городским театром.
Здесь в 1919 г. проходили гастроли Второй студии МХТ.
Народный дом в Симбирске, где С.Е. Голлидэй выступала в 1919 г.
(Ныне - Ульяновская областная филармония.)
МЫТАРСТВА ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ АКТРИСЫ
В 1925 г. в письме к Станиславскому Сонечка так рассказала историю своего замужества:
"Я пережила в тот год [1919] большую радость большой чистой прекрасной любви, - потом - (...) может быть расплату за счастье (...) Я потерялась - одна, измученная, - оставленная, - все ночи исступленно думала о Москве, - и у меня болел каждый нерв, каждая мозговая клеточка требовала только покоя и нравственной передышки, - но часы били 11 - и я бежала в Театр на репетицию (...)
Я вышла замуж. - Не тот, которого мне представил Вахтангов, - мой муж; - актер, честный, простой, здоровый, уравновешенный человек, - он оградил меня от - дров, кастрюлей и котлет - я отдохнула физически. - Муж дал мне радость в уверенности, что кому-то дорог мой покой, мои удачи, мое настроение. Я немножко отогрелась и меня еще неудержимее потянуло в Москву. - Муж хотел переждать - было переходное время, - потом он боялся возможности моей встречи с тем, кого я любила, боялся, что мне будет тяжко от воспоминаний о потере близких. Наконец, в провинции мой муж занимал хорошее положение, имел успех, хороший оклад, - в провинции он прослужил 20 лет, - в Москве же его никто не знал, а начинать сначала, имея позади какое-то прошлое - трудно ведь. - Я не могла настаивать, - я ведь ни в чем не была уверена - я просто хотела в Москву, - а надо было еще думать, чем жить. Потом, я начала успокаивать себя - уговаривать: "ведь мог же Михаил Андреевич прожить 20 лет в этих мытарствах" - почему же мне не побороть себя?"
С началом НЭПа в 1921 г. театральная жизнь в России оживилась, в провинции появилось большое количество новых театральных коллективов - не только государственных, но также частных и ведомственных. Многие профессиональные актеры в поисках удачи отправились колесить по стране. Не остались в стороне от этого поветрия и Сонечка с мужем - вплоть до 1925 г. они вели кочевую жизнь, выступая в провинциальных театрах.
Вспоминая этот период своей жизни в 1925 г. в письме к Станиславскому, Сонечка жаловалась:
"О Боже, - вечно все чужое и не то, не то. Вечно чужие комнаты, гостиницы, кровати, на которых до меня и после меня будут спать чужие люди, - вещи и предметы - в которых ничего нет от меня - моего, - вечное мучительное, нежелательное растворение себя в чуждой и случайной среде, - вечная суета, - забота о новой роли, о портнихе, о дровах, примусе, супе, прачке, - и измученная душа - на ниточке - которую дергали все, как звонок на черной лестнице."
Прошедшая школу Художественного театра, она была в ужасе от халтуры, царившей на провинциальной сцене, где спектакль нередко игрался всего с двух репетиций, а актеры не имели понятия об игре в ансамбле. Из того же письма:
"Оказалась во мне крепка закваска М.Х.Т. Меня до глубины души волновали - роли под суфлера, - игра каждого отдельно. Изумленные глаза и гордое недоумение: "Неужели Вам не все равно, как я буду вести эту сцену?" - А потом то, чего Вы совсем не знаете, - играть в нетопленом театре, публика - в шубах, на сцене - 12º, в уборной замерзает вода в стакане, стоишь на выходе в шубе и не веришь, что придется сбросить ее, дрожат от холода губы, - рядом в кулисе рабочие курят махорку, - на сцену ползет густой, противный синий дым, першит в горле и хочется кашлять или вдруг громко отчаянно закричать от ужаса и оскорбления. - Полное отсутствие интеллигентного обывателя, - отсутствие книг, музыки, самого примитивного представления о театральном искусстве и этике, - заставило меня совсем уйти в себя".
В 1930 г. в письме к Борису Захаве Сонечка перечисляла места, в которых ей довелось играть:
"Мне платили деньги - и я, закрыв глаза, подписывала договора - (смертные приговоры!) и ехала на каторжные работы - то в Сибирь, то в Архангельск, то в Харьков - то в Самару..."
Известно, что в сезон 1923/24 г. Голлидэй и Абрамовский играли в Харькове, в Государственном академическом театре драмы. В местной прессе о Сонечке было упомянуто только однажды - в рецензии на постановку комедии "Грелка", переделанной с французского.
"Очень удачно распределение ролей. Играли с увлечением, четко и дружно: Петипа, Зражевская, Полевая, Галидей, Калинина, Леондор, Светловидов - все они дали прекрасный ансамбль", - писала местная газета "Пролетарий".
Харьковский городской драматический театр, где С.Е. Голлидэй играла в 1923-1924 гг.
(Ныне - Харьковский государственный академический украинский драматический театр им. Т. Шевченко.)
В письме к Станиславскому Сонечка приводит обращенные к ней слова известного харьковского антрепренера и режиссера Н.Н. Синельникова:
"Если бы я и не знал, что Вы были в Студии МХТ, я бы сразу определил - Вы из МХТ".
Из того же письма можно узнать, какие роли играла Сонечка в провинции: Псиша в пьесе Ю.Д. Беляева, Консуэлла в "Тот, кто получает пощечины", Лиза в "Горе от ума", Луиза в "Коварство и любовь" и др., но никаких печатных отзывов на эти ее выступления не обнаружено.
В 1925 г., после долгих скитаний, супруги осели в Ленинграде, где Абрамовский сумел найти какую-то работу. Сонечка лелеяла мечту о возвращении в Москву, в Художественный театр. Когда в апреле 1925 г. в Ленинград приехал Станиславский, она пыталась встретиться и поговорить с ним, но Константин Сергеевич от встречи уклонился. Тогда она обратилась к нему с огромным письмом-исповедью на десяти страницах, которое выше неоднократно цитировалось. Письмо кончалось криком о спасении: "Константин Сергеевич, возьмите меня к себе".
Ответа Сонечка не получила. Яхонтов в своих воспоминаниях утверждает, что в 1919 г., когда Сонечка решила остаться в Симбирске, Станиславский отправил ей "большое увещевательное письмо", которое та, ослепленная любовью к комбригу, проигнорировала. Если это правда, то становится понятно, почему Станиславский не желал больше видеть Голлидэй в своем театре.
В Ленинграде Сонечка жила до 1930 г. Чем она занималась все это время, неизвестно. В 1932 г. в письме к В.И. Качалову она упоминает о "драмкружках 26-27 г. при прачешных объединениях", которые ей, по-видимому, приходилось вести.
В 1930 г. Сонечка сделала еще одну попытку вернуться на московскую сцену. Осенью она приехала в Москву, надеясь поступить в Театр им. Вахтангова, где играли ее бывшие товарищи по Мансуровской студии. Она обратилась за помощью к одному из них - известному актеру Борису Захаве:
"Помните, - в пьесе Павлика "Кукла Инфанты": "Кончился завод... Это сердце разбилось... Проклятый урод..."
Вот мой "завод" кончился. Я решила остаться в Москве. Я решила постучаться к Вам".
В том же письме к Б.Е. Захаве от 8 ноября 1930 г. она вспоминала бывших студийцев из Мансуровского переулка:
"Я даже думаю как-то - не о Вас одном, когда говорю эти слова - вместе с Вами, Асей Орочко, Верочкой Лейзерсон, Павликом - я вижу тех, которых уже нет с Нами - Володю Алексеева, Юру Серова - и ближе всех - внимательный насмешливо-грустный - острый - непередаваемо - обаятельный взгляд Евгения Багратионовича.
- Я не умею писать официальных заявлений - дорогой Борис Евгеньевич - к Вам я отношусь с глубоким доверием и уважением, - исполните мою просьбу - скажите в Художественном Совете - куда следует - о моем письме - моей просьбе - скажите так, как чувствую и прошу Вас".
Предпринял ли Захава какие-то шаги, чтобы помочь Сонечке? Информации об этом не имеется. Известно лишь, что ее попытка поступить в Театр им. Вахтангова закончилась неудачей. С отчаяния Сонечка подписала контракт со Свердловским драматическим театром, созданным только что, в 1930 г. Его первым главным режиссером был А.Д. Дикий, бывший актер Художественного театра и Первой студии, преобразованной в 1924 г. в самостоятельный театр - МХАТ Второй.
Старое здание театра драмы в Свердловске на ул. Вайнера, 10 (справа).
Сонечка играла здесь в 1931-1932 гг.
29 сентября 1931 г. Сонечка и Михаил Андреевич выехали из Москвы в Свердловск. Они подписали контракт с театром на двадцать месяцев, т. е. до 1933 г., но выдержала Сонечка в Свердловске только один год. Летом 1932 г. она расторгла контракт и вернулась в Москву. В свердловской прессе 1931-1932 гг. имена Голлидэй и Абрамовского не упоминаются - по-видимому, они играли в массовке.
В Москве супруги устроиться не смогли - жить им было негде, а введенная недавно система прописки лишала возможности найти работу. Пришлось опять заключать контракт с провинциальным театром, на этот раз - с Западно-Сибирским краевым театром юных зрителей в Новосибирске, основанным в том же 1930 г. группой артистов из Ленинградского ТЮЗа.
В Новосибирске Софья Голлидэй выступала в сезон 1932/33 г. в амплуа травести. Некоторые подробности ее работы в театре известны по рассказам актрисы Зои Федоровны Булгаковой, тоже травести, на 20 лет моложе Сонечки, поступившей в Новосибирский ТЮЗ в 1931 г. По воспоминаниям Булгаковой, Голлидэй была "субтильная, узенькая, остроносенькая", с короткой стрижкой, на сцене была быстрой, подвижной и легкой.
Известно, что Сонечка была занята в спектаклях "Дон-Кихот" и "Уленшпигель" (хотя имя ее и не значилось в программках). Роли, которые она там исполняла, требовали не столько актерского, сколько акробатического мастерства. В "Уленшпигеле", где муж Сонечки М.А. Абрамовский играл короля Филиппа II, Голлидэй и Булгакова выступали в интермедиях, изображая детей в испанских костюмчиках. По замыслу режиссера, эти дети, исполняя куплеты и танцуя, спускались в зрительный зал, а потом по подвесной лестнице поднимались на верхний ярус, к будке осветителя, где и оставались на протяжении всего акта, сидя на специальных выносных площадочках. В "Дон-Кихоте" Сонечка была в толпе мальчишек-сорванцов, которые в сцене травли Дон-Кихота должны были взбегать на высокую стремянку и прыгать с нее в толпу.
Для актрисы МХТ участие в подобных цирковых номерах было мучительно и унизительно, да к тому же и физически тяжело, потому что уже долгое время Сонечка страдала от болей в печени. По воспоминаниям Булгаковой, в дни, когда боли становились особенно невыносимыми, она в антрактах не расставалась с грелкой.
В письме к В.И. Качалову от 23 декабря 1932 г. Сонечка пишет:
"- Дорогой, чудесный Чехов - откуда он знал - эту тоску и безысходность "елецких" актеров ("завтра утром ехать в Елец в III-ем классе"). - Нехорошо мне здесь - как никогда, - мб, прежде всего потому, что квартирный кризис лишает меня возможности иметь изолированную квартиру - или хотя бы комнату - в каком угодно общежитии, но не актерском. Это всегдашнее ощущение чужих жизней за перегородками - и таких неопрятных, грубых, скандальных, - для меня нестерпимо-мучительно.
В театре - репертуар, руководство, коллектив - все - столь - (не примитивно даже - скорее же претенциозно) - безвкусно и полуграмотно, (полная неграмотность всегда лучше!), - что ни доказать, ни объяснить, ни помочь - ничем и никак нельзя.
Когда-то - в "Известиях" был неплохой фельетон Кольцова "О Любочке" (о ложно-понятых установках подлинно-пролетарского воспитания ребенка). - Например - упоминается о том, что можно быть вежливым, уступать место в трамвае, не есть с ножа - и не бояться быть заподозренным благодаря этим навыкам - в несочувствии к Советской власти.
- А у нас актеры, творящие общественную жизнь театра, - не носят воротничков, не кланяются, не употребляют носовых платков - и уверены, что это наивернейшие средства - для создания новой подлинной культуры театра и жизненного строя. - Жалко и грустно. Первый раз встречаюсь с группой работников театра, - очень "физкультурных", великолепно-прыгающих, делающих невозможные кульбиты, акробатические трюки, - бешено радующихся возможности вместо того, чтобы войти в дверь, например, - пролезть через игольное ушко, - и не имеющих никакого действительного представления - о творческих возможностях актеров, - и к тому же - тупо, предвзято отмахивающихся от этих "ненужных пережитков" "вроде шестого пальца".
- Люди - артисты - не могущие ни понять, ни оценить, ни взволноваться - ничем действительно серьезно-прекрасным.
- Работа - напоминающая - драмкружки 26 - 27 г. - при прачешных объединениях. - Я не стараюсь сказать обо всем - ни зло, ни раздраженно, - но измучена, опустошена - до предела. - Иногда прихожу домой - ложусь на диван лицом к стенке и плачу в подушку.
- Михаилу Андреевичу - говорю - что болит печень, - потому что печень имеет право болеть, - а плакать - от невозможности - продолжать нанизывать - день за днем - обидную, вынужденную, заведомую бессмыслицу, - не полагается. - Нельзя."
(Окончание следует.)