В. Зензинов. "Генриетта"
Поклонникам творчества Марины Цветаевой хорошо известна ее пьеса "Приключение" на сюжет из мемуаров Казановы. Но мало кто знает, что в русской литературе имеется еще одно произведение на эту тему - рассказ В.М. Зензинова, написанный в 1935 г.
Владимир Михайлович Зензинов (1880-1953), один из лидеров партии эсеров, был личностью разносторонней - революционер, ученый, общественный деятель, писатель, журналист. Литературное наследие его до сих пор толком не собрано.
Рассказ "Генриетта" появился в сборнике "Литературный смотр" (Париж, 1939). Репринтное переиздание, относящееся к 1983 г., см. здесь.
Казанова, Генриетта и капитан. Художник Мило Манара.
Владимир Зензинов
ГЕНРИЕТТА
Писал для Тебя
И думал о Тебе.
Ему всего 23 года, но у него уже есть прошлое. Он начал с духовной карьеры: в шестнадцать лет выступил проповедником в Венеции, в церкви св. Даров, но весьма неудачно - спутался, потерял нить, и заготовленная проповедь с цитатами из Вергилия пропала. Одни стали выходить из церкви, другие откровенно смеялись. Это так подействовало на молодого проповедника, что он упал в обморок на самой кафедре. Потом скинул рясу и уехал в Падую. Но и там, как в Венеции, пылкой натуре его ночные кутежи, карты и всякие проказы казались гораздо интереснее и увлекательнее богословия, права и даже латинских поэтов, которыми он занимался. Он жил, как полагалось жить доброму венецианцу: la mattina una messetta, l'apodisnar una bassetta e la note una donnetta (утром месса, после обеда прогулка, ночью девчонка).
Посыпались, однако, наказания: сначала закрытая духовная семинария в Мурано, затем даже крепость св. Андрея на берегу Адриатического моря. Последняя попытка духовной карьеры - путь в далекую Калабрию, куда его вызвал покровитель-епископ. Но что за жизнь в глухой и дикой деревне! И он бежал в Неаполь, оттуда в Рим, пешком. Ведь гораздо занимательнее бродить по пыльным дорогам с несколькими паоли в кармане, искать счастливой встречи с каким-нибудь знатным вельможей или молодой красавицей, нежели похоронить себя в глуши, среди неотесанных и грубых людей.
В Неаполе он встретился с однофамильцем; легко убедил его в знатности их рода, составил генеалогию, шедшую до XIV-го века... "Родственник" оказал ему, кстати, денежную поддержку. Окончательно решил он переменить карьеру - на военную - в Болонье. Он уже знал, как выгоден военный мундир: нужно лишь иметь немного решительности и апломба, а этого у него было сколько угодно. Он вызвал портного и заказал мундир по собственному вкусу: белый кафтан, голубой жилет, золотые эполеты и золотой темляк, длинная шпага, шляпа с пером и черной кокардой (в запасе у него была и красная). Сверкающий военный мундир шел ему куда больше, чем темная ряса, - восхищенные женские взоры провожали красивого юношу на улицах Болоньи. В Венеции он выдал себя за офицера испанской армии и был принят на службу. А затем пошел ряд самых необыкновенных приключений: на острове Корфу, в Константинополе, на острове Казопо, некоронованным королем которого он сделался...
Таково богатое "прошлое" 23-х летнего юноши, когда он снова появляется на родине.
Мог ли этот живой, как ртуть, фантазер и сын своей эпохи не заинтересоваться "тайными науками" и каббалой, хотя ее преследовала светлейшая инквизиция? Не оттого ли каббала так и влекла его к себе? Он любил все, что было запрещено. А иметь сношения с тайными силами, знать будущее, уметь предвидеть его и предсказывать - какая власть над людьми! Он был убежден, что его судьба - особая и что от него зависят судьбы других. Во всяком случае, благодаря каббале попал он в город Чезену, где встретил самое, может быть, необыкновенное приключение своей необыкновенной жизни - настоящую любовь.
Магические операции в поисках клада, любовная интрига с Жюльеттой, расправа с мнимым графом Альфани, ночью "фараон" с графом Спада, сорванный и сейчас же вслед за тем проигранный банк... все это - пестрый, привычный фон жизни. Граф Спада - увлечен новым знакомым, зовет его к себе в Бризигетту, но юному герою на утро надо ехать зачем-то в Неаполь... Он уже отдал распоряжение о лошадях хозяину постоялого двора, где остановился.
Но что это за дикий шум ночью, почти у самых его дверей? Соскочив с постели, открывает он дверь в коридор и видит: целая куча гнусных папских сбиров ворвалась в соседскую комнату. Там, на широкой постели, почтенный пожилой человек в ночном колпаке; он сердито кричит и ругает на латинском языке сбиров, всюду сующих нос...
Что случилось?
Хозяин объясняет, что дело просто: полиция епископа захотела проверить, с кем спит проезжий. Если это его жена, пусть покажет бумаги, - и они могут спать дальше. Если не жена, оба должны отправиться в тюрьму: церковь строго блюдет за нравственность чужестранцев. Проезжий, к сожалению, не говорит по-итальянски...
Он возмущен поведением ретивых слуг епископа; кстати, физиономия проезжего ему нравится, да и почему не принять участия в лишнем скандале?.. Для начала, объяснив проезжему, по-латыни, причину вторжения полицейских, он бросает сбирам золотой, без церемонии выталкивает их из комнаты и сбрасывает с лестницы хозяина постоялого двора.
Проезжий смеется. Как это доказать, что законы нравственности нарушены? Да надо еще доказать, что лицо, спящее с ним в одной постели, женщина: вот рядом два офицерских мундира. Наконец, если даже и женщина, то кому дело, жена это его или нет...
Логика нового знакомого нравится венецианцу. А когда он узнает, что проезжий в самом деле офицер - капитан венгерского королевского полка и едет курьером с депешами из Рима от кардинала Альбани в Парму к Дютильо, первому министру инфанта, дюка Пармского, - он решает, что дело так оставить нельзя; надо добиться полного удовлетворения, и он бурно принимается действовать.
- Капитан! Сейчас я все устрою, не беспокойтесь - оставайтесь в постели.
Как вихрь врывается он к епископу в самую его спальню, пинком ноги отбрасывает загородившего ему было дорогу лакея, гремит и негодует против попрания сбирами "священных прав человека и наций", потом бежит к новому другу своему, графу Спада, через которого, в конце концов, и устраивает дело к торжеству венгерца и своему собственному: венгерцу были принесены извинения, уплочено 30 цехинов и т. д.
Почему, однако, он так кипел, почему принял так близко к сердцу судьбу венгерского капитана? Из чувства справедливости, негодования против сбиров епископа?.. О, нет; его заинтересовала та, что пряталась под одеялом венгерца. Неясное предчувствие новой таинственной интриги волновало его.
Он болтает с капитаном, рассказывает о своем визите к епископу - и, наконец, не выдерживает.
- Какой национальности ваш спутник?
- Французской, - и говорит только по-французски.
- Значит, и вы говорите по-французски?
- Ни слова.
- Замечательно! Как же вы объясняетесь друг с другом? Пантомимой? Это не легко...
- Конечно, если дело идет о мелочах, - но в существенном мы друг друга понимаем.
- Могу я пригласить вас обоих позавтракать со мной?
- Переговорите с моим спутником.
- Могу ли я просить вас оказать мне честь, любезный спутник капитана, позавтракать со мной? - галантно обращается он по-французски к фигуре под одеялом.
Из-под одеяла появилась голова. Предчувствие не обмануло его - что за очаровательная головка! Спутанные кудри, шаловливая улыбка, молодые веселые глаза. Она похожа на мальчишку; но сердце венецианца нельзя обмануть.
- Я имел счастье, - заявляет он с галантностью маркиза XVIII века, - заинтересоваться вами раньше, чем увидел вас, - теперь же мое желание быть вам полезным удвоилось.
Незнакомка отвечает на комплимент с быстротой и остроумием, которые приводят венецианца в восторг - он впервые встречается с француженкой. До сих пор он только слышал от других о тонкости обращения и изяществе французов.
Они завтракают вместе; а вечером граф Спада, после благополучно улаженной капитанской истории, пригласил их всех к обеду.
Венецианец заходит за своими новыми знакомыми, чтобы вместе идти к графу. Француженка одета в какую-то фантастическую военную форму, которая к ней очень идет. Ее красота кажется ему ослепительной. Новые фантастические планы носятся у него в голове.
"К чорту Неаполь! Надо ехать в Парму, вместе с ними!"
За обедом - блестящее общество, среди приглашенных несколько дам. Все уже знают историю капитана и его спутника, но делают вид, что принимают молодую француженку за офицера. Смеются над святейшей инквизицией, которая хочет заставить всех мужей спать со своими женами. В центре общего внимания офицер-француженка, на бедного капитана с его латинским языком почти не обращают внимания.
- Все же странно, - не без язвительности замечает, обращаясь к молодому офицеру в голубом мундире, одна из дам, - что вы можете жить с человеком, с которым не в состоянии объясниться.
- Почему? В тех делах, которые мы с капитаном имеем, слова совсем не нужны.
Дама делает вид, что не понимает.
- Я не знаю таких дел, которые бы не требовали слов - устных или письменных...
- Простите, но такие дела существуют. Например, игра.
- Что же, - вы, значит, все время играете?
- Представьте, да - в этом все наше занятие. Мы играем в фараон, и я всегда мечу банк.
Присутствующие смеются.
- И что же? Велик ли бывает выигрыш банкомета? - спрашивает граф.
- Ну, что касается выигрыша, то он так незначителен, что о нем не стоит и говорить.
Никто из присутствующих не решается перевести этот ответ капитану.
Француженка заинтересовала венецианца, когда он ее еще и не видел. Она понравилась ему, когда показала из-под одеяла свою головку; еще больше - когда увидал ее уже одетой. Но окончательно завоевала она его своим остроумием и веселой находчивостью. Ехать в Парму теперь решено. В своей победе он не сомневался. Соперник, пожилой капитан с его смешным латинским языком - не страшен...
Впрочем, в своих победах он никогда не сомневался, - кто вообще может перед ним устоять? Сильный, статный, с бронзовым ("африканским") цветом лица, с горячими глазами, он, если и не был красавцем, - обладал тем, что важнее красоты: живая игра лица влекла к нему всех. Он уверен в себе, великолепно одет, смел, даже дерзок и не только не избегает столкновений, но сам охотно их ищет. Если его задевают - ответы разят, как меткие удары шпаги. Он убежден, что ему все позволено. Опасность и риск влекут его, - разве вся его жизнь - не погоня за удачей, как в самой азартной игре? У него бешеный темперамент, неудержимая страсть наслаждений, вера в свой гений, воля, решительность, готовность ко всему и - отсутствие каких бы то ни было угрызений совести, по причине отсутствия самой совести... Это ли не великолепное животное?
Он отлично образован, цитирует наизусть Гомера, Вергилия (и очень любит их), Ариоста, Петрарку. Увлекательный рассказчик, - его слушают часами, его приглашают в изысканнейшее общество, им угощают. Позднее, уже после его знаменитого побега из венецианской "свинцовой" тюрьмы - "piombi", куда его в конце концов засадила таки святейшая инквизиция родного города, - он был желанным гостем европейских дворов, где перед изысканнейшей аудиторией рассказывал о своем легендарном побеге... Он великолепный оратор, поэт, плачет при чтении Ариосто... Во всяком решении его, - как бы важно оно ни было, - действовало мгновенное наитие, словно блеск молнии. Он верил в свою звезду, и она, в самом деле, выводила его из всех бед.
Таков он был, таким отразился и в многотомных воспоминаниях своих. Не про него ли сказал Гете, что если бы исчезла вся литература XVIII-го века, по одним его воспоминаниям можно было бы понять, почему произошла французская революция?
Ни одна женщина не могла устоять перед ним. И недаром любовь, - любовь, как он ее понимал, - сделалась "главным занятием" его жизни. Но это была не столько любовь, сколько откровенное и циничное желание обладать чуть ли не всеми встречающимися на его пути женщинами. Mille e tre, или даже больше...
А любовь подлинную, - это невыразимое чувство, едва ли не безумие, сладкую горечь, жестокую горечь, это таинственное и страшное чудовище, - знал ли он ее когда-нибудь среди своих бесчисленных любовных приключений, жарких объятий? Не владела ли им лишь жажда обладания, страсть к наслаждению? Как будто да... И только единственный "эпизод" его жизни заставляет задуматься. Только одна женщина прерывает бесконечную цепь его побед. Только тут прикоснулся он, может быть, к подлинной любви. Вот почему ее образ окружен в мемуарах легким сиянием романтизма. На протяжении трех десятков лет, с умилением и нежностью вспоминает он о ней, но и в старости отказывается назвать ее имя...
Итак - решение принято, он едет в Парму.
Куплен за двести цехинов английский экипаж - где уж влюбленному смотреть на расходы? В экипаже было два места рядом и скамеечка напротив, которую он облюбовал для себя: Генриетта будет перед его глазами всю дорогу.
Генриетта его все сильнее очаровывала, теперь уже не столько своей красивой внешностью, сколько блеском острого ума. Сначала он, по ее поведению и тону разговора за столом графа Спада, принял ее за авантюристку; но теперь видел, что она хорошо воспитана и, по-видимому, "благородного происхождения".
Первая остановка была в Форли. Ночевать им пришлось в общей комнате. Ничего странного в этом не было, дело обычное для проезжих. Но он все же был смущен: боялся за себя. У этого циника и авантюриста были свои представления о чести: он с уважением относился к капитану и хотел, чтобы Генриетта перешла в его объятия с согласия венгерца.
К счастью, ночь прошла благополучно, - он лишь с удивлением убедился, что у Генриетты не было своих вещей, - даже белье принадлежало капитану, нижняя рубашка на ней была мужская. Это показалось ему совершенно загадочным.
В Болонье, после ужина, все сильнее сгорая от любви, он осмелел и спросил, какие странные обстоятельства свели ее с человеком, который больше годится ей в отцы, чем в любовники?
- Если хотите знать это, - ответила она со смехом, - попросите капитана, чтобы он рассказал вам историю нашего знакомства.
Старый капитан согласился и поведал ему весьма странную историю.
В Чевитта-Веккии, куда капитан поехал осмотреть морской порт (в ожидании, когда в Риме приготовят ему депеши для Пармы), заметил он тартану (парусник Средиземного моря), из которой вышли старый офицер и девица, одетая в мужскую одежду. Говорили они между собой по-французски, - это сказал капитану захваченный из Рима переводчик. Красота девицы его поразила. Но он, вероятно, забыл бы о ней, если б она со спутником не остановилась на том же постоялом дворе. Из своего окна он даже видел все, что у них происходило. Он обратил внимание, что старый офицер и девица друг с другом не разговаривали - даже за ужином. Утром, - когда девица осталась одна в комнате, простодушный и прямой капитан откомандировал к ней своего переводчика, чтобы предложить ей десять цехинов за свидание. Тот принес на словах ответ - что, мол, сейчас они едут в Рим, а там будет легче познакомиться.
На другой день поехал в Рим и капитан.
Там, за делами и поручениями кардинала в Парму, капитан совсем было забыл о прекрасной авантюристке, но за два дня до отъезда переводчик-чичероне открыл место ее пребывания и сказал, что она по-прежнему еще со своим офицером. На сообщение, что через два дня капитан уезжает, она сейчас же ответила, что в назначенный час готова встретить его за воротами города - она сядет к нему в экипаж. Условились встретиться за Порто дель Пополо.
Они, действительно, встретились и с тех пор до сегодняшнего дня не расставались. - "После веселого ужина, - закончил капитан, - когда я уже думал, что этим и ограничится все мое приключение, она, к удивлению, отказалась от десяти цехинов и знаками дала мне понять, что поедет со мной дальше в Парму, потому что ни в коем случае не хочет возвращаться в Рим. Против этого я ничего не имел; одно было досадно: я никак не мог ей втолковать, что, если за ней будет погоня, я не сумею ее защитить и должен буду от нее отказаться. Разговор друг с другом мы вести не могли, и кто она и что с ней случилось - я до сих пор не знаю. Называет себя Генриеттой, но не думаю, чтобы это было ее настоящее имя. Для меня ясно только, что она француженка, что она покорна, как барашек, получила, по-видимому, хорошее воспитание и совершенно здорова. Если она захочет рассказать вам свою историю, я буду очень рад. Я, на самом деле, дружески к ней расположен, и мне будет жаль расстаться с ней в Парме".
Генриетта полностью подтвердила рассказ венгерца; но прибавила, тихо и твердо, что ничего больше о себе не откроет.
- Я не могу сказать правды, но не хочу и лгать. В Парме мы с капитаном расстанемся. Передайте ему, что, если мы с ним встретимся, он должен сделать вид, что меня не знает. Этим он довершит добро, которое мне сделал.
Сказав это, она встала и поцеловала венгерского капитана - не столько с нежностью, сколько с почтительностью.
Еще одна мучительная ночь! Он сгорал от любовной лихорадки. Потребует ли она и от него разлуки в Парме? Быть может, там ее ждет любовник, муж? Должен ли и он больше не узнавать ее при случайной встрече? Но кто же она, в конце концов? Почему она окружена такой тайной? Утром он поднялся измученный, но с готовым решением: необходимо окончательно объясниться. Сначала он честно объяснился с венгерцем. Капитан понял его с полуслова. Он будет только рад, если дальнейшие заботы о Генриетте падут на него - он счастлив уступить ему Генриетту. Пусть он поговорит с ней самой. И венгерец деликатно оставил их с глазу на глаз.
Генриетта захвачена врасплох слишком бурным порывом страсти. Такого объяснения в любви ей еще не приходилось выслушивать.
- Решайте мою судьбу! Или я останусь здесь, без вас, или поеду за вами в Парму, но тогда с вами уже не расстанусь! Да или нет? Решайте!
- Вы... вы имеете вид разгневанного человека... Разве так просят о любви?
- Я и не прошу. Можно ли просить о любви? Вам надо решить мою судьбу. Должен ли я оставаться в Болонье?
- Я этого не говорила.
- Значит, я могу ехать с вами в Парму?
- Да, можете ехать.
Эти слова разом изменили все. Он упал на колени, стал целовать ее ноги - полный благодарности, ласки, подчинения.
- Клянусь заслужить твою любовь, Генриетта!
- Я верю, вы любите меня. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы сохранить вас.
Разве могла она сказать что-нибудь лучше этого!
Чтобы приезд в Парму втроем не вызвал лишних разговоров, они расстались с венгерцем перед Реджио.
В Реджио, в их первую ночь, чуть-чуть приподнялась завеса тайны - Генриетта призналась, что была на краю гибели; если бы она погибла, виноваты в этом были бы ее муж и его отец, она назвала их "чудовищами"... Но это было и все, что она сказала о себе.
На другой день они приехали в Парму.
Себя он записал под именем Фарузи (девичья фамилия его матери), она назвалась Анна д'Арчи, француженка. Согласно договору в Aix-la-Chapelle (18 октября 1748 года), герцогство пармское перешло к дону Филиппу, инфанту испанскому, который только что прибыл из Мадрида. Город кишел шпионами, - надо было соблюдать осторожность.
Прекрасно обставленная квартира, французский повар, молодой слуга француз, в погребе лучшие французские вина... Все устроилось как-то сразу, с налету, по наитию - теперь все ему удавалось.
Едва закончив первые хлопоты, он выбежал на улицу. В городе царило оживление. Испанский инфант ждал свою молодую жену Луизу-Елизабет, Madame de France, дочь Людовика XV-го. Всюду была слышна испанская и французская речь, итальянцы притихли - Парма превратилась в ультрамонтанский город. Итальянцам непривычно было это странное смешение французской легкой воздушности с испанской строгой и накрахмаленной церемонностью, чопорностью.
Нежные заботы о возлюбленной далеко не были кончены. Ведь у нее нет ничего, совсем ничего, кроме все того же военного мундира.
На главной улице он выбрал магазин мод и заказал кучу тончайшего белья, накупил множество шляпок, платьев и мантилий, корсетов - и всяких женских мелочей, - он хорошо знал тайны женского туалета. По улице двинулась целая процессия. Впереди шел он сам, за ним портниха с белошвейками, нагруженные множеством пакетов и картонок - работать придется на месте.
Сюрприз удался. Генриетта не обнаружила шумной детской радости, она сдержанно похвалила его вкус, но, тронутая, сделалась с ним еще ласковее, еще нежнее. Ее ласка была ему дороже всякой благодарности. Она оценила его тонкую деликатность и внимание.
К обеду объявился венгерский капитан; Генриетта выбежала ему на встречу, расцеловала, назвав "отцом" - он сиял от радости, убедившись, что, действительно, передал ее в надежные руки.
Но вечером, когда они остались одни, герой заметил на ее лице тень грусти.
- Друг мой, - сказала она, - ты слишком много расходуешь на меня. Поверь, я люблю тебя всей душой, и деньги в нашей любви ничего не значат - мне ничего от тебя не нужно кроме тебя самого. Если ты не богат, такие расходы будут мне в тягость.
- Не разрушай веры в мое богатство! Пока ты со мной, богаче меня нет человека на свете. Только никогда не оставляй меня - клянись...
- О, я сама не хочу разлуки! Но как знать, что будет? Тебя никто у меня не отнимет, но меня, может быть, уже ищут и, если найдут, сумеют отнять.
- Нам опасно оставаться в Парме?..
- Не думаю, - пока я не встречу людей, которые меня знают... Я убежала с венгерцем, который думал купить меня за десять цехинов, только потому, что меня везли в монастырь, хотели запереть... Но не расспрашивай...
(Окончание следует.)
Владимир Михайлович Зензинов (1880-1953), один из лидеров партии эсеров, был личностью разносторонней - революционер, ученый, общественный деятель, писатель, журналист. Литературное наследие его до сих пор толком не собрано.
Рассказ "Генриетта" появился в сборнике "Литературный смотр" (Париж, 1939). Репринтное переиздание, относящееся к 1983 г., см. здесь.
Казанова, Генриетта и капитан. Художник Мило Манара.
Владимир Зензинов
ГЕНРИЕТТА
Писал для Тебя
И думал о Тебе.
Ему всего 23 года, но у него уже есть прошлое. Он начал с духовной карьеры: в шестнадцать лет выступил проповедником в Венеции, в церкви св. Даров, но весьма неудачно - спутался, потерял нить, и заготовленная проповедь с цитатами из Вергилия пропала. Одни стали выходить из церкви, другие откровенно смеялись. Это так подействовало на молодого проповедника, что он упал в обморок на самой кафедре. Потом скинул рясу и уехал в Падую. Но и там, как в Венеции, пылкой натуре его ночные кутежи, карты и всякие проказы казались гораздо интереснее и увлекательнее богословия, права и даже латинских поэтов, которыми он занимался. Он жил, как полагалось жить доброму венецианцу: la mattina una messetta, l'apodisnar una bassetta e la note una donnetta (утром месса, после обеда прогулка, ночью девчонка).
Посыпались, однако, наказания: сначала закрытая духовная семинария в Мурано, затем даже крепость св. Андрея на берегу Адриатического моря. Последняя попытка духовной карьеры - путь в далекую Калабрию, куда его вызвал покровитель-епископ. Но что за жизнь в глухой и дикой деревне! И он бежал в Неаполь, оттуда в Рим, пешком. Ведь гораздо занимательнее бродить по пыльным дорогам с несколькими паоли в кармане, искать счастливой встречи с каким-нибудь знатным вельможей или молодой красавицей, нежели похоронить себя в глуши, среди неотесанных и грубых людей.
В Неаполе он встретился с однофамильцем; легко убедил его в знатности их рода, составил генеалогию, шедшую до XIV-го века... "Родственник" оказал ему, кстати, денежную поддержку. Окончательно решил он переменить карьеру - на военную - в Болонье. Он уже знал, как выгоден военный мундир: нужно лишь иметь немного решительности и апломба, а этого у него было сколько угодно. Он вызвал портного и заказал мундир по собственному вкусу: белый кафтан, голубой жилет, золотые эполеты и золотой темляк, длинная шпага, шляпа с пером и черной кокардой (в запасе у него была и красная). Сверкающий военный мундир шел ему куда больше, чем темная ряса, - восхищенные женские взоры провожали красивого юношу на улицах Болоньи. В Венеции он выдал себя за офицера испанской армии и был принят на службу. А затем пошел ряд самых необыкновенных приключений: на острове Корфу, в Константинополе, на острове Казопо, некоронованным королем которого он сделался...
Таково богатое "прошлое" 23-х летнего юноши, когда он снова появляется на родине.
Мог ли этот живой, как ртуть, фантазер и сын своей эпохи не заинтересоваться "тайными науками" и каббалой, хотя ее преследовала светлейшая инквизиция? Не оттого ли каббала так и влекла его к себе? Он любил все, что было запрещено. А иметь сношения с тайными силами, знать будущее, уметь предвидеть его и предсказывать - какая власть над людьми! Он был убежден, что его судьба - особая и что от него зависят судьбы других. Во всяком случае, благодаря каббале попал он в город Чезену, где встретил самое, может быть, необыкновенное приключение своей необыкновенной жизни - настоящую любовь.
Магические операции в поисках клада, любовная интрига с Жюльеттой, расправа с мнимым графом Альфани, ночью "фараон" с графом Спада, сорванный и сейчас же вслед за тем проигранный банк... все это - пестрый, привычный фон жизни. Граф Спада - увлечен новым знакомым, зовет его к себе в Бризигетту, но юному герою на утро надо ехать зачем-то в Неаполь... Он уже отдал распоряжение о лошадях хозяину постоялого двора, где остановился.
Но что это за дикий шум ночью, почти у самых его дверей? Соскочив с постели, открывает он дверь в коридор и видит: целая куча гнусных папских сбиров ворвалась в соседскую комнату. Там, на широкой постели, почтенный пожилой человек в ночном колпаке; он сердито кричит и ругает на латинском языке сбиров, всюду сующих нос...
Что случилось?
Хозяин объясняет, что дело просто: полиция епископа захотела проверить, с кем спит проезжий. Если это его жена, пусть покажет бумаги, - и они могут спать дальше. Если не жена, оба должны отправиться в тюрьму: церковь строго блюдет за нравственность чужестранцев. Проезжий, к сожалению, не говорит по-итальянски...
Он возмущен поведением ретивых слуг епископа; кстати, физиономия проезжего ему нравится, да и почему не принять участия в лишнем скандале?.. Для начала, объяснив проезжему, по-латыни, причину вторжения полицейских, он бросает сбирам золотой, без церемонии выталкивает их из комнаты и сбрасывает с лестницы хозяина постоялого двора.
Проезжий смеется. Как это доказать, что законы нравственности нарушены? Да надо еще доказать, что лицо, спящее с ним в одной постели, женщина: вот рядом два офицерских мундира. Наконец, если даже и женщина, то кому дело, жена это его или нет...
Логика нового знакомого нравится венецианцу. А когда он узнает, что проезжий в самом деле офицер - капитан венгерского королевского полка и едет курьером с депешами из Рима от кардинала Альбани в Парму к Дютильо, первому министру инфанта, дюка Пармского, - он решает, что дело так оставить нельзя; надо добиться полного удовлетворения, и он бурно принимается действовать.
- Капитан! Сейчас я все устрою, не беспокойтесь - оставайтесь в постели.
Как вихрь врывается он к епископу в самую его спальню, пинком ноги отбрасывает загородившего ему было дорогу лакея, гремит и негодует против попрания сбирами "священных прав человека и наций", потом бежит к новому другу своему, графу Спада, через которого, в конце концов, и устраивает дело к торжеству венгерца и своему собственному: венгерцу были принесены извинения, уплочено 30 цехинов и т. д.
Почему, однако, он так кипел, почему принял так близко к сердцу судьбу венгерского капитана? Из чувства справедливости, негодования против сбиров епископа?.. О, нет; его заинтересовала та, что пряталась под одеялом венгерца. Неясное предчувствие новой таинственной интриги волновало его.
Он болтает с капитаном, рассказывает о своем визите к епископу - и, наконец, не выдерживает.
- Какой национальности ваш спутник?
- Французской, - и говорит только по-французски.
- Значит, и вы говорите по-французски?
- Ни слова.
- Замечательно! Как же вы объясняетесь друг с другом? Пантомимой? Это не легко...
- Конечно, если дело идет о мелочах, - но в существенном мы друг друга понимаем.
- Могу я пригласить вас обоих позавтракать со мной?
- Переговорите с моим спутником.
- Могу ли я просить вас оказать мне честь, любезный спутник капитана, позавтракать со мной? - галантно обращается он по-французски к фигуре под одеялом.
Из-под одеяла появилась голова. Предчувствие не обмануло его - что за очаровательная головка! Спутанные кудри, шаловливая улыбка, молодые веселые глаза. Она похожа на мальчишку; но сердце венецианца нельзя обмануть.
- Я имел счастье, - заявляет он с галантностью маркиза XVIII века, - заинтересоваться вами раньше, чем увидел вас, - теперь же мое желание быть вам полезным удвоилось.
Незнакомка отвечает на комплимент с быстротой и остроумием, которые приводят венецианца в восторг - он впервые встречается с француженкой. До сих пор он только слышал от других о тонкости обращения и изяществе французов.
Они завтракают вместе; а вечером граф Спада, после благополучно улаженной капитанской истории, пригласил их всех к обеду.
Венецианец заходит за своими новыми знакомыми, чтобы вместе идти к графу. Француженка одета в какую-то фантастическую военную форму, которая к ней очень идет. Ее красота кажется ему ослепительной. Новые фантастические планы носятся у него в голове.
"К чорту Неаполь! Надо ехать в Парму, вместе с ними!"
За обедом - блестящее общество, среди приглашенных несколько дам. Все уже знают историю капитана и его спутника, но делают вид, что принимают молодую француженку за офицера. Смеются над святейшей инквизицией, которая хочет заставить всех мужей спать со своими женами. В центре общего внимания офицер-француженка, на бедного капитана с его латинским языком почти не обращают внимания.
- Все же странно, - не без язвительности замечает, обращаясь к молодому офицеру в голубом мундире, одна из дам, - что вы можете жить с человеком, с которым не в состоянии объясниться.
- Почему? В тех делах, которые мы с капитаном имеем, слова совсем не нужны.
Дама делает вид, что не понимает.
- Я не знаю таких дел, которые бы не требовали слов - устных или письменных...
- Простите, но такие дела существуют. Например, игра.
- Что же, - вы, значит, все время играете?
- Представьте, да - в этом все наше занятие. Мы играем в фараон, и я всегда мечу банк.
Присутствующие смеются.
- И что же? Велик ли бывает выигрыш банкомета? - спрашивает граф.
- Ну, что касается выигрыша, то он так незначителен, что о нем не стоит и говорить.
Никто из присутствующих не решается перевести этот ответ капитану.
Француженка заинтересовала венецианца, когда он ее еще и не видел. Она понравилась ему, когда показала из-под одеяла свою головку; еще больше - когда увидал ее уже одетой. Но окончательно завоевала она его своим остроумием и веселой находчивостью. Ехать в Парму теперь решено. В своей победе он не сомневался. Соперник, пожилой капитан с его смешным латинским языком - не страшен...
Впрочем, в своих победах он никогда не сомневался, - кто вообще может перед ним устоять? Сильный, статный, с бронзовым ("африканским") цветом лица, с горячими глазами, он, если и не был красавцем, - обладал тем, что важнее красоты: живая игра лица влекла к нему всех. Он уверен в себе, великолепно одет, смел, даже дерзок и не только не избегает столкновений, но сам охотно их ищет. Если его задевают - ответы разят, как меткие удары шпаги. Он убежден, что ему все позволено. Опасность и риск влекут его, - разве вся его жизнь - не погоня за удачей, как в самой азартной игре? У него бешеный темперамент, неудержимая страсть наслаждений, вера в свой гений, воля, решительность, готовность ко всему и - отсутствие каких бы то ни было угрызений совести, по причине отсутствия самой совести... Это ли не великолепное животное?
Он отлично образован, цитирует наизусть Гомера, Вергилия (и очень любит их), Ариоста, Петрарку. Увлекательный рассказчик, - его слушают часами, его приглашают в изысканнейшее общество, им угощают. Позднее, уже после его знаменитого побега из венецианской "свинцовой" тюрьмы - "piombi", куда его в конце концов засадила таки святейшая инквизиция родного города, - он был желанным гостем европейских дворов, где перед изысканнейшей аудиторией рассказывал о своем легендарном побеге... Он великолепный оратор, поэт, плачет при чтении Ариосто... Во всяком решении его, - как бы важно оно ни было, - действовало мгновенное наитие, словно блеск молнии. Он верил в свою звезду, и она, в самом деле, выводила его из всех бед.
Таков он был, таким отразился и в многотомных воспоминаниях своих. Не про него ли сказал Гете, что если бы исчезла вся литература XVIII-го века, по одним его воспоминаниям можно было бы понять, почему произошла французская революция?
Ни одна женщина не могла устоять перед ним. И недаром любовь, - любовь, как он ее понимал, - сделалась "главным занятием" его жизни. Но это была не столько любовь, сколько откровенное и циничное желание обладать чуть ли не всеми встречающимися на его пути женщинами. Mille e tre, или даже больше...
А любовь подлинную, - это невыразимое чувство, едва ли не безумие, сладкую горечь, жестокую горечь, это таинственное и страшное чудовище, - знал ли он ее когда-нибудь среди своих бесчисленных любовных приключений, жарких объятий? Не владела ли им лишь жажда обладания, страсть к наслаждению? Как будто да... И только единственный "эпизод" его жизни заставляет задуматься. Только одна женщина прерывает бесконечную цепь его побед. Только тут прикоснулся он, может быть, к подлинной любви. Вот почему ее образ окружен в мемуарах легким сиянием романтизма. На протяжении трех десятков лет, с умилением и нежностью вспоминает он о ней, но и в старости отказывается назвать ее имя...
Итак - решение принято, он едет в Парму.
Куплен за двести цехинов английский экипаж - где уж влюбленному смотреть на расходы? В экипаже было два места рядом и скамеечка напротив, которую он облюбовал для себя: Генриетта будет перед его глазами всю дорогу.
Генриетта его все сильнее очаровывала, теперь уже не столько своей красивой внешностью, сколько блеском острого ума. Сначала он, по ее поведению и тону разговора за столом графа Спада, принял ее за авантюристку; но теперь видел, что она хорошо воспитана и, по-видимому, "благородного происхождения".
Первая остановка была в Форли. Ночевать им пришлось в общей комнате. Ничего странного в этом не было, дело обычное для проезжих. Но он все же был смущен: боялся за себя. У этого циника и авантюриста были свои представления о чести: он с уважением относился к капитану и хотел, чтобы Генриетта перешла в его объятия с согласия венгерца.
К счастью, ночь прошла благополучно, - он лишь с удивлением убедился, что у Генриетты не было своих вещей, - даже белье принадлежало капитану, нижняя рубашка на ней была мужская. Это показалось ему совершенно загадочным.
В Болонье, после ужина, все сильнее сгорая от любви, он осмелел и спросил, какие странные обстоятельства свели ее с человеком, который больше годится ей в отцы, чем в любовники?
- Если хотите знать это, - ответила она со смехом, - попросите капитана, чтобы он рассказал вам историю нашего знакомства.
Старый капитан согласился и поведал ему весьма странную историю.
В Чевитта-Веккии, куда капитан поехал осмотреть морской порт (в ожидании, когда в Риме приготовят ему депеши для Пармы), заметил он тартану (парусник Средиземного моря), из которой вышли старый офицер и девица, одетая в мужскую одежду. Говорили они между собой по-французски, - это сказал капитану захваченный из Рима переводчик. Красота девицы его поразила. Но он, вероятно, забыл бы о ней, если б она со спутником не остановилась на том же постоялом дворе. Из своего окна он даже видел все, что у них происходило. Он обратил внимание, что старый офицер и девица друг с другом не разговаривали - даже за ужином. Утром, - когда девица осталась одна в комнате, простодушный и прямой капитан откомандировал к ней своего переводчика, чтобы предложить ей десять цехинов за свидание. Тот принес на словах ответ - что, мол, сейчас они едут в Рим, а там будет легче познакомиться.
На другой день поехал в Рим и капитан.
Там, за делами и поручениями кардинала в Парму, капитан совсем было забыл о прекрасной авантюристке, но за два дня до отъезда переводчик-чичероне открыл место ее пребывания и сказал, что она по-прежнему еще со своим офицером. На сообщение, что через два дня капитан уезжает, она сейчас же ответила, что в назначенный час готова встретить его за воротами города - она сядет к нему в экипаж. Условились встретиться за Порто дель Пополо.
Они, действительно, встретились и с тех пор до сегодняшнего дня не расставались. - "После веселого ужина, - закончил капитан, - когда я уже думал, что этим и ограничится все мое приключение, она, к удивлению, отказалась от десяти цехинов и знаками дала мне понять, что поедет со мной дальше в Парму, потому что ни в коем случае не хочет возвращаться в Рим. Против этого я ничего не имел; одно было досадно: я никак не мог ей втолковать, что, если за ней будет погоня, я не сумею ее защитить и должен буду от нее отказаться. Разговор друг с другом мы вести не могли, и кто она и что с ней случилось - я до сих пор не знаю. Называет себя Генриеттой, но не думаю, чтобы это было ее настоящее имя. Для меня ясно только, что она француженка, что она покорна, как барашек, получила, по-видимому, хорошее воспитание и совершенно здорова. Если она захочет рассказать вам свою историю, я буду очень рад. Я, на самом деле, дружески к ней расположен, и мне будет жаль расстаться с ней в Парме".
Генриетта полностью подтвердила рассказ венгерца; но прибавила, тихо и твердо, что ничего больше о себе не откроет.
- Я не могу сказать правды, но не хочу и лгать. В Парме мы с капитаном расстанемся. Передайте ему, что, если мы с ним встретимся, он должен сделать вид, что меня не знает. Этим он довершит добро, которое мне сделал.
Сказав это, она встала и поцеловала венгерского капитана - не столько с нежностью, сколько с почтительностью.
Еще одна мучительная ночь! Он сгорал от любовной лихорадки. Потребует ли она и от него разлуки в Парме? Быть может, там ее ждет любовник, муж? Должен ли и он больше не узнавать ее при случайной встрече? Но кто же она, в конце концов? Почему она окружена такой тайной? Утром он поднялся измученный, но с готовым решением: необходимо окончательно объясниться. Сначала он честно объяснился с венгерцем. Капитан понял его с полуслова. Он будет только рад, если дальнейшие заботы о Генриетте падут на него - он счастлив уступить ему Генриетту. Пусть он поговорит с ней самой. И венгерец деликатно оставил их с глазу на глаз.
Генриетта захвачена врасплох слишком бурным порывом страсти. Такого объяснения в любви ей еще не приходилось выслушивать.
- Решайте мою судьбу! Или я останусь здесь, без вас, или поеду за вами в Парму, но тогда с вами уже не расстанусь! Да или нет? Решайте!
- Вы... вы имеете вид разгневанного человека... Разве так просят о любви?
- Я и не прошу. Можно ли просить о любви? Вам надо решить мою судьбу. Должен ли я оставаться в Болонье?
- Я этого не говорила.
- Значит, я могу ехать с вами в Парму?
- Да, можете ехать.
Эти слова разом изменили все. Он упал на колени, стал целовать ее ноги - полный благодарности, ласки, подчинения.
- Клянусь заслужить твою любовь, Генриетта!
- Я верю, вы любите меня. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы сохранить вас.
Разве могла она сказать что-нибудь лучше этого!
Чтобы приезд в Парму втроем не вызвал лишних разговоров, они расстались с венгерцем перед Реджио.
В Реджио, в их первую ночь, чуть-чуть приподнялась завеса тайны - Генриетта призналась, что была на краю гибели; если бы она погибла, виноваты в этом были бы ее муж и его отец, она назвала их "чудовищами"... Но это было и все, что она сказала о себе.
На другой день они приехали в Парму.
Себя он записал под именем Фарузи (девичья фамилия его матери), она назвалась Анна д'Арчи, француженка. Согласно договору в Aix-la-Chapelle (18 октября 1748 года), герцогство пармское перешло к дону Филиппу, инфанту испанскому, который только что прибыл из Мадрида. Город кишел шпионами, - надо было соблюдать осторожность.
Прекрасно обставленная квартира, французский повар, молодой слуга француз, в погребе лучшие французские вина... Все устроилось как-то сразу, с налету, по наитию - теперь все ему удавалось.
Едва закончив первые хлопоты, он выбежал на улицу. В городе царило оживление. Испанский инфант ждал свою молодую жену Луизу-Елизабет, Madame de France, дочь Людовика XV-го. Всюду была слышна испанская и французская речь, итальянцы притихли - Парма превратилась в ультрамонтанский город. Итальянцам непривычно было это странное смешение французской легкой воздушности с испанской строгой и накрахмаленной церемонностью, чопорностью.
Нежные заботы о возлюбленной далеко не были кончены. Ведь у нее нет ничего, совсем ничего, кроме все того же военного мундира.
На главной улице он выбрал магазин мод и заказал кучу тончайшего белья, накупил множество шляпок, платьев и мантилий, корсетов - и всяких женских мелочей, - он хорошо знал тайны женского туалета. По улице двинулась целая процессия. Впереди шел он сам, за ним портниха с белошвейками, нагруженные множеством пакетов и картонок - работать придется на месте.
Сюрприз удался. Генриетта не обнаружила шумной детской радости, она сдержанно похвалила его вкус, но, тронутая, сделалась с ним еще ласковее, еще нежнее. Ее ласка была ему дороже всякой благодарности. Она оценила его тонкую деликатность и внимание.
К обеду объявился венгерский капитан; Генриетта выбежала ему на встречу, расцеловала, назвав "отцом" - он сиял от радости, убедившись, что, действительно, передал ее в надежные руки.
Но вечером, когда они остались одни, герой заметил на ее лице тень грусти.
- Друг мой, - сказала она, - ты слишком много расходуешь на меня. Поверь, я люблю тебя всей душой, и деньги в нашей любви ничего не значат - мне ничего от тебя не нужно кроме тебя самого. Если ты не богат, такие расходы будут мне в тягость.
- Не разрушай веры в мое богатство! Пока ты со мной, богаче меня нет человека на свете. Только никогда не оставляй меня - клянись...
- О, я сама не хочу разлуки! Но как знать, что будет? Тебя никто у меня не отнимет, но меня, может быть, уже ищут и, если найдут, сумеют отнять.
- Нам опасно оставаться в Парме?..
- Не думаю, - пока я не встречу людей, которые меня знают... Я убежала с венгерцем, который думал купить меня за десять цехинов, только потому, что меня везли в монастырь, хотели запереть... Но не расспрашивай...
(Окончание следует.)