Дневниковые записи Цветаевой в газете "Сегодня"
"А Вы пишите прозу?" - "Да, записные книжки".
Так ответила Марина Цветаева на вопрос Вячеслава Иванова в 1920 г. Записные книжки она вела практически всю жизнь. Полная их публикация состоялась только после открытия для исследователей цветаевского архива в 2000 г., но и при жизни поэта кое-что попадало в печать.
В 20-е годы Цветаева планировала издать книгу под названием "Земные приметы", составленную из записей революционных лет. Книга не вышла, но ее фрагменты появлялись в эмигрантской периодической печати под названиями "Чердачное", "О Германии", "О любви", "О благодарности" и т. д. Все публикации собраны в 4 томе Собрания сочинения М. Цветаевой под названием "Дневниковая проза". Однако туда не попала (точнее, попала лишь частично) подборка из рижской газеты "Сегодня" за 31 июля 1927 г.
ОТРЫВКИ ИЗ ДНЕВНИКА
(Из московских записей)
Идея всегда чиста, но и чистая девушка может быть омерзительной. Так, нисколько не обвиняя идею коммунизма в грязи, чувствую к ней еще большую гадливость, нежели к ее жрецам.
*
Большевики мне дали хороший русский язык (речь, молвь). Евреи в очередях стоят мало, а интеллигенты неразговорчивы. Очередь - вот мой Кастальский ток! Мастеровые, бабки, солдаты...
Этим же даром большевикам воздам!
*
Большевизм: уничтожение классовых перегородок не насильственным путем идей, а общим горем Москвы 1919 г. - голодом, холодом, болезнями, ненавистью к большевизму и т. д.
И главное - ненавистью!
Ненавидя их, полюбили друг друга.
Аристократизм
Аристократизм - любовь к бесполезному. (Терпимость - наклонность - тяготение - приверженность - страсть, - все степени вплоть до: «умру без»!).
Крестьянин, любящий кошку не за то, что она ловит мышей, уже аристократ.
О королях
Королей я могу любить только с площади: он - на коне, я - преклонив колено.
На одном уровне (дворцового паркета, например) они несравненно ниже ростом.
А так как ни один король не может вечно сидеть на коне и ни один придворный не может вечно стоять на коленях, неизбежно получались бы следующие огорчительные диалоги:
- Ваше Величество, я думала - Вы выше!
- Придворный поэт наш, Мы думали - ты ниже!
И кончилось бы хуже, чем у Фридриха Великого с Вольтером!
Я могу только умирать за королей, или жить ими - мертвыми, жить во имя их, живых - нет, не могу!
Две любви
По ночам долго не могу заснуть от мысли: что бы я делала, после 93 года, в полный разгар преданности и поклонения Ancien Régime, с неудержимо растущей во мне любовью к Бонапарту и его гренадерам?
И что - еще хуже! - я бы делала потом, после свержения Наполеона, в первые дни Реставрации?!
Ведь те, кого я любила, вернулись! Но ведь тот, кого я любила, свержен!
Зная себя, знаю: Бонапарта я бы осмелилась полюбить в день его падения, Бурбонов разлюбить - в день их торжества.
А верней всего погибла бы - в полном пылу любви и преданности - на Грэвской площади - за крики и с криком «Vive le Roy!» (Кричала бы через игрек!)
О черни
Кого я ненавижу (и вижу), когда говорю: чернь.
Солдат? - Нет, сижу и пью с ними чай часами из боязни, что обидятся, если уйду.
Рабочих? - Нет, от: «позвольте прикурить» на улице, даже от чистосердечного: «товарищ» - чуть ли не слезы на глазах.
Крестьян? - Готова с каждой бабой уйти в ее деревню - жить: с ней, с ее ребятами, с ее коровами (лучше без мужа, мужиков боюсь!) - а, главное: слушать, слушать, слушать!
Кухарок и горничных? - Но они, даже ненавидя, так хорошо рассказывают о домах, где жили: как барин газету читал: «Русское слово», как барыня черное платье себе сшила, как барышня замуж не знала за кого идти: один дохтур был, другой военный…
Ненавижу - поняла - вот кого: толстую руку с обручальным кольцом и (в мирное время!) кошелку в ней, шелковую («клеш») юбку на жирном животе, манеру что-то высасывать в зубах, шпильки, презрение к моим серебряным кольцам (золотых-то, видно, нет!) - уничтожение всей меня - все человеческое мясо - мещанство!
ПРИМЕЧАНИЕ:
Первые два фрагмента относятся, по-видимому, к 1918 г. Остальные - к 1919 г. (Записная книжка № 6).
Предыдущее по теме:
"Рижская" Марина Цветаева
Так ответила Марина Цветаева на вопрос Вячеслава Иванова в 1920 г. Записные книжки она вела практически всю жизнь. Полная их публикация состоялась только после открытия для исследователей цветаевского архива в 2000 г., но и при жизни поэта кое-что попадало в печать.
В 20-е годы Цветаева планировала издать книгу под названием "Земные приметы", составленную из записей революционных лет. Книга не вышла, но ее фрагменты появлялись в эмигрантской периодической печати под названиями "Чердачное", "О Германии", "О любви", "О благодарности" и т. д. Все публикации собраны в 4 томе Собрания сочинения М. Цветаевой под названием "Дневниковая проза". Однако туда не попала (точнее, попала лишь частично) подборка из рижской газеты "Сегодня" за 31 июля 1927 г.
ОТРЫВКИ ИЗ ДНЕВНИКА
(Из московских записей)
Идея всегда чиста, но и чистая девушка может быть омерзительной. Так, нисколько не обвиняя идею коммунизма в грязи, чувствую к ней еще большую гадливость, нежели к ее жрецам.
*
Большевики мне дали хороший русский язык (речь, молвь). Евреи в очередях стоят мало, а интеллигенты неразговорчивы. Очередь - вот мой Кастальский ток! Мастеровые, бабки, солдаты...
Этим же даром большевикам воздам!
*
Большевизм: уничтожение классовых перегородок не насильственным путем идей, а общим горем Москвы 1919 г. - голодом, холодом, болезнями, ненавистью к большевизму и т. д.
И главное - ненавистью!
Ненавидя их, полюбили друг друга.
Аристократизм
Аристократизм - любовь к бесполезному. (Терпимость - наклонность - тяготение - приверженность - страсть, - все степени вплоть до: «умру без»!).
Крестьянин, любящий кошку не за то, что она ловит мышей, уже аристократ.
О королях
Королей я могу любить только с площади: он - на коне, я - преклонив колено.
На одном уровне (дворцового паркета, например) они несравненно ниже ростом.
А так как ни один король не может вечно сидеть на коне и ни один придворный не может вечно стоять на коленях, неизбежно получались бы следующие огорчительные диалоги:
- Ваше Величество, я думала - Вы выше!
- Придворный поэт наш, Мы думали - ты ниже!
И кончилось бы хуже, чем у Фридриха Великого с Вольтером!
Я могу только умирать за королей, или жить ими - мертвыми, жить во имя их, живых - нет, не могу!
Две любви
По ночам долго не могу заснуть от мысли: что бы я делала, после 93 года, в полный разгар преданности и поклонения Ancien Régime, с неудержимо растущей во мне любовью к Бонапарту и его гренадерам?
И что - еще хуже! - я бы делала потом, после свержения Наполеона, в первые дни Реставрации?!
Ведь те, кого я любила, вернулись! Но ведь тот, кого я любила, свержен!
Зная себя, знаю: Бонапарта я бы осмелилась полюбить в день его падения, Бурбонов разлюбить - в день их торжества.
А верней всего погибла бы - в полном пылу любви и преданности - на Грэвской площади - за крики и с криком «Vive le Roy!» (Кричала бы через игрек!)
О черни
Кого я ненавижу (и вижу), когда говорю: чернь.
Солдат? - Нет, сижу и пью с ними чай часами из боязни, что обидятся, если уйду.
Рабочих? - Нет, от: «позвольте прикурить» на улице, даже от чистосердечного: «товарищ» - чуть ли не слезы на глазах.
Крестьян? - Готова с каждой бабой уйти в ее деревню - жить: с ней, с ее ребятами, с ее коровами (лучше без мужа, мужиков боюсь!) - а, главное: слушать, слушать, слушать!
Кухарок и горничных? - Но они, даже ненавидя, так хорошо рассказывают о домах, где жили: как барин газету читал: «Русское слово», как барыня черное платье себе сшила, как барышня замуж не знала за кого идти: один дохтур был, другой военный…
Ненавижу - поняла - вот кого: толстую руку с обручальным кольцом и (в мирное время!) кошелку в ней, шелковую («клеш») юбку на жирном животе, манеру что-то высасывать в зубах, шпильки, презрение к моим серебряным кольцам (золотых-то, видно, нет!) - уничтожение всей меня - все человеческое мясо - мещанство!
ПРИМЕЧАНИЕ:
Первые два фрагмента относятся, по-видимому, к 1918 г. Остальные - к 1919 г. (Записная книжка № 6).
Предыдущее по теме:
"Рижская" Марина Цветаева