Дмитрий Быков удивил
В своем "Открытом уроке", посвященном Марине Цветаевой, Быков назвал ее... одним из пионеров авторской песни в России!
"Мелодии ее до нас по большей части не дошли, она пела под гитару и сочиняла под гитару, и есть несколько снимков, где она с гитарой... Это чрезвычайно ей помогло".
Снимки Цветаевой с гитарой, действительно, есть, но инструмент там чужой. Сама Марина Ивановна никогда не играла на гитаре и не пела под гитару.
"Мы с Сережей - зимой 1913 г. - 1914 г. - в Феодосии в гостях у П.Н. Лампси".
Так сама Цветаева подписала это фото.
О Петре Николаевиче Лампси см. в воспоминаниях Анастасии Цветаевой.
Гитара принадлежала, очевидно, ему.
В лекции Быкова есть и другие ляпсусы. Например, он утверждает, что "Маяковский Цветаеву понимал и любил". Увы, дело обстояло ровно противоположным образом. Цветаева восхищалась Маяковским, посвящала ему стихи, приветствовала на страницах газеты "Евразия" во время приезда в Париж, подарила свою книгу "После России" с дарственной надписью: "Такому же как я - быстроногому". Однако в ответ не получила ничего, кроме равнодушия. Даже книга с дарственной надписью была "забыта" Маяковским в Париже, у Эльзы Триоле (где и сохранилась).
Далее Быков утверждает, что Цветаева назло буржуям решила привезти толстую Алю из голодающей России и для этого откармливала ее, привязав к стулу и пихая в рот кашу. Здесь контаминация двух разных текстов.
Из воспоминаний Анастасии Цветаевой:
"Она яростно откармливала Алю - из протеста против Запада хотела привезти ее - толстую! - из "голодающей России", пихала в нее все съестное, что могла раздобыть, и Аля толстела на глазах".
Из устных воспоминаний Натальи Зайцевой-Соллогуб, дочери писателя Бориса Зайцева:
"Цветаева жила тогда одна с девочкой. Она с ней обращалась жестоко. Аля была в ужасном виде. Она ее сажала на стул, связывала сзади руки и пихала в рот пшенную кашу. Аля не могла глотать, держала все во рту, а потом выплевывала все под кровать."
(Вероника Лосская. "Марина Цветаева в жизни". М., 1992, с. 59.)
А вот что рассказывает по этому поводу сама Ариадна Эфрон:
"А ела я в детстве действительно ужасно. Жевала, рассеянно глазея по сторонам или боязливо вперясь в маму, уже рассерженную, жевала, цепенея от сознания, что все это нужно проглотить - и не глотала. Жевала до последнего предела - а потом выплевывала. Плевалась, зная, что кара неизбежна, шла на нее с ослиным упрямством и христианским смирением.
Плевалась до того, что мама раздевала меня догола, вешала мне на шею салфетку с вышитой красными нитками кошачьей головой и надписью «Bon appetit» - подарок маминой сестры Аси - и, сама надев фартук, садилась напротив моего высокого стульчика с тарелкой манной каши и ложкой в руках. В кормлении моем принимали участие многие, каждый говорил, что в жизни не видывал такого случая, но тем не менее советы давали все. Пра, которую мама уважала и слушалась, советовала не кормить меня вовсе, пока я сама, проголодавшись, не попрошу есть. Мама согласилась. Лето было жаркое, я все пила молоко - три дня только молоко пила, а есть так и не попросила, так и не проголодавшись. На четвертый день мама сказала, что не согласна быть свидетелем гибели собственного ребенка, и вновь я сидела голая с салфеткой под подбородком и не могла проглотить ничего, кроме собственных слез.
(Много, много лет спустя, двадцатитрехлетней девушкой вернувшись в Советский Союз, я работала в жургазовской редакции журнала «Ревю де Моску». Телефонный звонок. «Ариадну Сергеевну, пожалуйста!» - «Это я». - «С вами говорит Елена Усиевич. Вы помните меня?» - «Нет». - «Да, правда. Вы тогда были совсем маленькая… Как вы живете, как устроились?» - «Хорошо, спасибо!» - «А как едите?» - «Да я, собственно, достаточно зарабатываю, чтобы нормально питаться», - отвечаю я, озадаченная такой заботливостью. - «Ах, я вовсе не про то, - перебивает меня Усиевич, - едите как? Глотаете? Вы ведь в детстве совсем не глотали… Я до сих пор не могу забыть, как вы сидели голышом, с головки до ног перемазанная кашей, которой вас кормила М. И.! И вот теперь узнала, что вы приехали, и решила вам позвонить, узнать…»)"
Цветаева усиленно кормила старшую дочь после того, как в 1920 году умерла от голода ее младшая сестра Ирина.
"Была у Марины Цветаевой... Алечка, ее девочка - из худенькой большеглазой феи превратилась "в толстого сына Кайзера", по словам матери. Скоро Марина уедет за границу." (Из дневника Ольги Бессарабовой, запись от 22 апреля 1922 г.)
Лекцию Быкова можно прослушать здесь.
Аудиозапись взята из группы "ВКонтакте", посвященной Дмитрию Быкову: https://vk.com/dlbykov
"Мелодии ее до нас по большей части не дошли, она пела под гитару и сочиняла под гитару, и есть несколько снимков, где она с гитарой... Это чрезвычайно ей помогло".
Снимки Цветаевой с гитарой, действительно, есть, но инструмент там чужой. Сама Марина Ивановна никогда не играла на гитаре и не пела под гитару.
"Мы с Сережей - зимой 1913 г. - 1914 г. - в Феодосии в гостях у П.Н. Лампси".
Так сама Цветаева подписала это фото.
О Петре Николаевиче Лампси см. в воспоминаниях Анастасии Цветаевой.
Гитара принадлежала, очевидно, ему.
В лекции Быкова есть и другие ляпсусы. Например, он утверждает, что "Маяковский Цветаеву понимал и любил". Увы, дело обстояло ровно противоположным образом. Цветаева восхищалась Маяковским, посвящала ему стихи, приветствовала на страницах газеты "Евразия" во время приезда в Париж, подарила свою книгу "После России" с дарственной надписью: "Такому же как я - быстроногому". Однако в ответ не получила ничего, кроме равнодушия. Даже книга с дарственной надписью была "забыта" Маяковским в Париже, у Эльзы Триоле (где и сохранилась).
Далее Быков утверждает, что Цветаева назло буржуям решила привезти толстую Алю из голодающей России и для этого откармливала ее, привязав к стулу и пихая в рот кашу. Здесь контаминация двух разных текстов.
Из воспоминаний Анастасии Цветаевой:
"Она яростно откармливала Алю - из протеста против Запада хотела привезти ее - толстую! - из "голодающей России", пихала в нее все съестное, что могла раздобыть, и Аля толстела на глазах".
Из устных воспоминаний Натальи Зайцевой-Соллогуб, дочери писателя Бориса Зайцева:
"Цветаева жила тогда одна с девочкой. Она с ней обращалась жестоко. Аля была в ужасном виде. Она ее сажала на стул, связывала сзади руки и пихала в рот пшенную кашу. Аля не могла глотать, держала все во рту, а потом выплевывала все под кровать."
(Вероника Лосская. "Марина Цветаева в жизни". М., 1992, с. 59.)
А вот что рассказывает по этому поводу сама Ариадна Эфрон:
"А ела я в детстве действительно ужасно. Жевала, рассеянно глазея по сторонам или боязливо вперясь в маму, уже рассерженную, жевала, цепенея от сознания, что все это нужно проглотить - и не глотала. Жевала до последнего предела - а потом выплевывала. Плевалась, зная, что кара неизбежна, шла на нее с ослиным упрямством и христианским смирением.
Плевалась до того, что мама раздевала меня догола, вешала мне на шею салфетку с вышитой красными нитками кошачьей головой и надписью «Bon appetit» - подарок маминой сестры Аси - и, сама надев фартук, садилась напротив моего высокого стульчика с тарелкой манной каши и ложкой в руках. В кормлении моем принимали участие многие, каждый говорил, что в жизни не видывал такого случая, но тем не менее советы давали все. Пра, которую мама уважала и слушалась, советовала не кормить меня вовсе, пока я сама, проголодавшись, не попрошу есть. Мама согласилась. Лето было жаркое, я все пила молоко - три дня только молоко пила, а есть так и не попросила, так и не проголодавшись. На четвертый день мама сказала, что не согласна быть свидетелем гибели собственного ребенка, и вновь я сидела голая с салфеткой под подбородком и не могла проглотить ничего, кроме собственных слез.
(Много, много лет спустя, двадцатитрехлетней девушкой вернувшись в Советский Союз, я работала в жургазовской редакции журнала «Ревю де Моску». Телефонный звонок. «Ариадну Сергеевну, пожалуйста!» - «Это я». - «С вами говорит Елена Усиевич. Вы помните меня?» - «Нет». - «Да, правда. Вы тогда были совсем маленькая… Как вы живете, как устроились?» - «Хорошо, спасибо!» - «А как едите?» - «Да я, собственно, достаточно зарабатываю, чтобы нормально питаться», - отвечаю я, озадаченная такой заботливостью. - «Ах, я вовсе не про то, - перебивает меня Усиевич, - едите как? Глотаете? Вы ведь в детстве совсем не глотали… Я до сих пор не могу забыть, как вы сидели голышом, с головки до ног перемазанная кашей, которой вас кормила М. И.! И вот теперь узнала, что вы приехали, и решила вам позвонить, узнать…»)"
Цветаева усиленно кормила старшую дочь после того, как в 1920 году умерла от голода ее младшая сестра Ирина.
"Была у Марины Цветаевой... Алечка, ее девочка - из худенькой большеглазой феи превратилась "в толстого сына Кайзера", по словам матери. Скоро Марина уедет за границу." (Из дневника Ольги Бессарабовой, запись от 22 апреля 1922 г.)
Лекцию Быкова можно прослушать здесь.
Аудиозапись взята из группы "ВКонтакте", посвященной Дмитрию Быкову: https://vk.com/dlbykov