По материалам зарубежной печати - Литва и Грузия: сходства и различия
Первый мой пост из этой серии будет посвящён краткому анализу работы, опубликованной в журнале Geopolitics и называвшейся When is a nation? Comparing Lithuania and Georgia, автор, сотрудница European University Viadrina, Frankfurt-Oder, Barbara Cristophe (выходные данные работы Cristophe B. When is a nation? Comparing Lithuania and Georgia. Geopolitics. 2002; 2: 147-172.)
При первом чтении этой работы меня не покидало странное чувство. Анализируя его позднее я пришёл к выводу, что это было что-то среднее между удивлением и неудобством, что-то вроде неудобного удивления. Просто никогда ранее не доводилось сталкиваться со столь беспристрастным и строго научным анализом того, что составляло и составляет существенную часть моей собственной жизни, а именно новейшей истории Грузии.
Не случайно в исторической науке, насколько мне известно, особое значение уделяют мнению специалистов, не связанных непосредственно с обсуждаемым страной, регионом или народом. История крайне политизирована и идеологизирована и добиться сколь-нибудь объективных исторических суждений от заинтересованных лиц достаточно сложно.
В этой работе автор предпринял попытку сравнить различия в понимании термина "нация" в Восточной и Западной традиции на примере пост-советских Грузии и Литвы. При этом автор также попытался объяснить различия в событиях, последовавших за приобретением независимости обеими странами, именно разным пониманием данного термина.
Объекты для сравнения выбраны не случайно - обе республики сопоставимы по площади и населению, обе были включены в состав СССР в результате захватнических войн (хотя и в несколько разные временные периоды, впрочем, об этом позже), обе находились в авангарде антисоветского националистического движения и практически одновременно вышли из состава Союза.
При этом, процесс построения независимого государства в Литве и Грузии проходил по-разному. В то время как Литва достаточно быстро сумела построить более-менее устойчивую политическую и экономическую систему, Грузия погрязла в гражданских войнах и политических противостояниях и на момент написания работы (2002 год) фактически являлась несостоявшимся государством.
По мнению автора основная причина этого контраста состоит в разном понимании сущности термина "нация" и, как следствие, своей роли в процессе её построения. В общем-то грузины о построении нации особенно не задумывались, рассматривая данный термин, как эквивалентный его этнической составляющей. При этом грузины ожидали от государства помощи, оставаясь в лучшем случае сторонними наблюдателями, просителями, а чаще людьми, требующими от государства тех или иных благ. В то же время литовцы приложили значительные усилия к построению нации, к созданию некой общности людей, служащих общим, государственным интересам.
В чём же причины этих различий? По мнению автора, одна из этих причин состоит в исходном представлении о нации у двух этих народов. В то время как для обычного литовца слова "нация" и "национальный" прежде всего ассоциируются с его родными местами, народными обычиями и другими атрибутами повседневной жизни, для грузина за этим словом скрывается в первую очередь История, а также страна в целом, то есть куда более абстрактные понятия.
При этом следует отметить, что собственно традиции государственности у этих двух народов различались, причём "в пользу" Грузии. В то время как Литва в качестве независимого государства практически никогда не существовала, постоянно находясь в составе или под влиянием своих соседей, прежде всего Польши, России и Германии, то Грузия имеет древние традиции государственности. Более того, собственно литовский язык к XIX веку находился под угрозой исчезновения, на нём говорили лишь около 20% литовцев. В то же время в Грузии подобного не было, несмотря на все усилия русских. Тот факт, что после революции Литовское государство просуществовало существенно дольше Грузинского мало что меняет, так как Литва того времени была весьма нестабильным и снедаемым внутренними противоречиями образованием.
В то же время, восприятие собственной истории в Грузии и Литве существенно различались. В то время как грузины были склонны идеализировать своё прошлое, ассоциировать его со средневековыми победами и античными достижениями, литовцы к своей истории относились весьма критично. Вместо того, чтобы подобно грузинам, к примеру, винить во всех своих бедах агрессивных соседей, они пытались понять причины слабости литовской государственности. Это позволило им осознать и не повторить прошлые ошибки. В грузинской ментальности существовал некий континуум между Колхидой, Вахтангом Горгасалом, Давидом Ахмашенибели, царицей Тамар и настоящим временем, при этом мрачные периоды истории, составлявшие её большую часть, находились как бы на втором плане, если не вообще за кадром.
Ещё одна интересная мысль автора состоит в следующем - в то время как в Литве националистические взгляды входили в резкое противоречие с официальными, в Грузии они сосуществовали и даже где-то срастались. Действительно, в советской Грузии средневековая история обсуждалась весьма широко, публиковались сотни книг, в которых прославлялись деяния монархов древности. Это, впрочем, не создавало проблемы для официальных мифов, особенно для столь любимого многими Иосифа Виссарионовича Джугашвили и его деяний. Подобная двойственность также не способствовала поиску противоречий и ошибок, а как следствие и процессу их осмысления и исправления. Более того, по мнению автора (в данном случае довольно спорному) корни диссидентского и выросшего из него национал-освободительного движений в Грузии уходили в период борьбы с "осквернением" светлого имени Сталина. С другой стороны, трагедия 9 апреля 1989 года привела к некоторой жертвернности в восприятии Грузии грузинами. В обоих случаях (и при идеализации и при трагедизации) имело место эмоцинальное и иррациональное восприятие истории и современности.
В то же время, литовские лидеры стремились отойти от восприятия Литвы как жертвы своих соседей. Наоборот, они старались найти и исправить недостатки, сделавшие литовцев уязвимыми для противников. В частности, осуждена была роль литовской элиты, традиционно стремившейся к приспособлению к иностранным силам, не пытаясь при этом создать независимую общность среди литовцев. Создание данной общности на основе общих взглядов на устройство государства и стало одной из основных задач лидеров литовского сопротивления.
В Грузии же нисколько не осуждали аристократов, служивших в Русской армии, напротив, ими гордились. Так же как гордились грузинами, высоко взобравшимися по бюрократической лестнице в СССР. Данная черта, "умение жить", а в действительности элементарное приспособленничество, стала рассматриваться как национальная и положительная.
Все эти заблуждения глубоко врезались в общественное сознание грузин. Так по опросам, проведённым в 1990 году большинство грузин высказывались за принятие средневековой модели государственного устройства (монархии) в современной независимой Грузии. Абсурдность подобных взглядов, кстати, нисколько не исчерпана. Замечу, что и в настоящее время сторонники монархии в Грузии весьма многочисленны, о чём говорят недавние события.
Таким образом, важнейший вопрос об ответственности грузин за произошедшие с ними трагедии прошлого даже не поднимался. Совершенно естественно, что не научившись на своих прошлых ошибках, грузины были обречены на их повторение.
Возвращаясь к вопросу о разнице в понимании термина "нация", следует отметить, что грузины под этим подразумевали принадлежность к общности, объединённой прежде всего исторически, общим великим прошлым, то есть по сути этнически. Произошло разделение на нас (наследников великой Грузии) и их, негрузин. При этом литовцы, имея крайне неоднородную в этническом отношении популяцию, в качестве краеугольного камня при восприятии термина "нация" рассматривали общность взглядов и установок, прежде всего в сфере понимания своей роли в построении государственной структуры. Совершенно очевидно, что второй подход является куда более эффективным с точки зрения утойчивости общества и построения государства.
Условно, можно сказать, что подобное различие характерно для традиционно "восточного" и "западного" понимания нации. Последнее, зародившееся в период французской революции, рассматривает нацию как общность людей, объединённых общими взглядами и ценностями и рассматривающих друг-друга как равных и, что важно, в равной степени ответственных за происходящее со страной.
Подобный подход к этому определению в Грузии применён не был, что лишило грузинское общество способности к саморегуляции и самоконтролю и развитию в условиях независимости.
От себя замечу, что данная проблема продолжает оставаться крайне актуальной. Современное грузинское общество всё ещё далеко от понимания своей ответственности за судьбу государства. Именно этим я объясняю происходящее в настоящее время, а именно дружные попытки расшатывания конституционного порядка в тот период, когда Грузия находится в состоянии войны на грани очередной утраты государственности. На мой взгляд, одной из важнейших задач современной грузинской интеллектуальной элиты является осмысление существующих проблем, многие из которых совершенно, по моему мнению, верно очерчены автором представленной статьи с последующим поиском их решения.
По большому счёту это единственный путь, так как объяснение всех своих бед происками внешних или внутренних врагов совершенно бесперспективно. Враги на то и существуют, чтобы заниматься происками, наша же задача сделать так, чтобы вред от их действий для Грузии был минимален. А для этого необходимо чувствовать личную ответственность за происходящее и его последстия, то есть ощущать себя частью единого целого, грузинской нации.
При первом чтении этой работы меня не покидало странное чувство. Анализируя его позднее я пришёл к выводу, что это было что-то среднее между удивлением и неудобством, что-то вроде неудобного удивления. Просто никогда ранее не доводилось сталкиваться со столь беспристрастным и строго научным анализом того, что составляло и составляет существенную часть моей собственной жизни, а именно новейшей истории Грузии.
Не случайно в исторической науке, насколько мне известно, особое значение уделяют мнению специалистов, не связанных непосредственно с обсуждаемым страной, регионом или народом. История крайне политизирована и идеологизирована и добиться сколь-нибудь объективных исторических суждений от заинтересованных лиц достаточно сложно.
В этой работе автор предпринял попытку сравнить различия в понимании термина "нация" в Восточной и Западной традиции на примере пост-советских Грузии и Литвы. При этом автор также попытался объяснить различия в событиях, последовавших за приобретением независимости обеими странами, именно разным пониманием данного термина.
Объекты для сравнения выбраны не случайно - обе республики сопоставимы по площади и населению, обе были включены в состав СССР в результате захватнических войн (хотя и в несколько разные временные периоды, впрочем, об этом позже), обе находились в авангарде антисоветского националистического движения и практически одновременно вышли из состава Союза.
При этом, процесс построения независимого государства в Литве и Грузии проходил по-разному. В то время как Литва достаточно быстро сумела построить более-менее устойчивую политическую и экономическую систему, Грузия погрязла в гражданских войнах и политических противостояниях и на момент написания работы (2002 год) фактически являлась несостоявшимся государством.
По мнению автора основная причина этого контраста состоит в разном понимании сущности термина "нация" и, как следствие, своей роли в процессе её построения. В общем-то грузины о построении нации особенно не задумывались, рассматривая данный термин, как эквивалентный его этнической составляющей. При этом грузины ожидали от государства помощи, оставаясь в лучшем случае сторонними наблюдателями, просителями, а чаще людьми, требующими от государства тех или иных благ. В то же время литовцы приложили значительные усилия к построению нации, к созданию некой общности людей, служащих общим, государственным интересам.
В чём же причины этих различий? По мнению автора, одна из этих причин состоит в исходном представлении о нации у двух этих народов. В то время как для обычного литовца слова "нация" и "национальный" прежде всего ассоциируются с его родными местами, народными обычиями и другими атрибутами повседневной жизни, для грузина за этим словом скрывается в первую очередь История, а также страна в целом, то есть куда более абстрактные понятия.
При этом следует отметить, что собственно традиции государственности у этих двух народов различались, причём "в пользу" Грузии. В то время как Литва в качестве независимого государства практически никогда не существовала, постоянно находясь в составе или под влиянием своих соседей, прежде всего Польши, России и Германии, то Грузия имеет древние традиции государственности. Более того, собственно литовский язык к XIX веку находился под угрозой исчезновения, на нём говорили лишь около 20% литовцев. В то же время в Грузии подобного не было, несмотря на все усилия русских. Тот факт, что после революции Литовское государство просуществовало существенно дольше Грузинского мало что меняет, так как Литва того времени была весьма нестабильным и снедаемым внутренними противоречиями образованием.
В то же время, восприятие собственной истории в Грузии и Литве существенно различались. В то время как грузины были склонны идеализировать своё прошлое, ассоциировать его со средневековыми победами и античными достижениями, литовцы к своей истории относились весьма критично. Вместо того, чтобы подобно грузинам, к примеру, винить во всех своих бедах агрессивных соседей, они пытались понять причины слабости литовской государственности. Это позволило им осознать и не повторить прошлые ошибки. В грузинской ментальности существовал некий континуум между Колхидой, Вахтангом Горгасалом, Давидом Ахмашенибели, царицей Тамар и настоящим временем, при этом мрачные периоды истории, составлявшие её большую часть, находились как бы на втором плане, если не вообще за кадром.
Ещё одна интересная мысль автора состоит в следующем - в то время как в Литве националистические взгляды входили в резкое противоречие с официальными, в Грузии они сосуществовали и даже где-то срастались. Действительно, в советской Грузии средневековая история обсуждалась весьма широко, публиковались сотни книг, в которых прославлялись деяния монархов древности. Это, впрочем, не создавало проблемы для официальных мифов, особенно для столь любимого многими Иосифа Виссарионовича Джугашвили и его деяний. Подобная двойственность также не способствовала поиску противоречий и ошибок, а как следствие и процессу их осмысления и исправления. Более того, по мнению автора (в данном случае довольно спорному) корни диссидентского и выросшего из него национал-освободительного движений в Грузии уходили в период борьбы с "осквернением" светлого имени Сталина. С другой стороны, трагедия 9 апреля 1989 года привела к некоторой жертвернности в восприятии Грузии грузинами. В обоих случаях (и при идеализации и при трагедизации) имело место эмоцинальное и иррациональное восприятие истории и современности.
В то же время, литовские лидеры стремились отойти от восприятия Литвы как жертвы своих соседей. Наоборот, они старались найти и исправить недостатки, сделавшие литовцев уязвимыми для противников. В частности, осуждена была роль литовской элиты, традиционно стремившейся к приспособлению к иностранным силам, не пытаясь при этом создать независимую общность среди литовцев. Создание данной общности на основе общих взглядов на устройство государства и стало одной из основных задач лидеров литовского сопротивления.
В Грузии же нисколько не осуждали аристократов, служивших в Русской армии, напротив, ими гордились. Так же как гордились грузинами, высоко взобравшимися по бюрократической лестнице в СССР. Данная черта, "умение жить", а в действительности элементарное приспособленничество, стала рассматриваться как национальная и положительная.
Все эти заблуждения глубоко врезались в общественное сознание грузин. Так по опросам, проведённым в 1990 году большинство грузин высказывались за принятие средневековой модели государственного устройства (монархии) в современной независимой Грузии. Абсурдность подобных взглядов, кстати, нисколько не исчерпана. Замечу, что и в настоящее время сторонники монархии в Грузии весьма многочисленны, о чём говорят недавние события.
Таким образом, важнейший вопрос об ответственности грузин за произошедшие с ними трагедии прошлого даже не поднимался. Совершенно естественно, что не научившись на своих прошлых ошибках, грузины были обречены на их повторение.
Возвращаясь к вопросу о разнице в понимании термина "нация", следует отметить, что грузины под этим подразумевали принадлежность к общности, объединённой прежде всего исторически, общим великим прошлым, то есть по сути этнически. Произошло разделение на нас (наследников великой Грузии) и их, негрузин. При этом литовцы, имея крайне неоднородную в этническом отношении популяцию, в качестве краеугольного камня при восприятии термина "нация" рассматривали общность взглядов и установок, прежде всего в сфере понимания своей роли в построении государственной структуры. Совершенно очевидно, что второй подход является куда более эффективным с точки зрения утойчивости общества и построения государства.
Условно, можно сказать, что подобное различие характерно для традиционно "восточного" и "западного" понимания нации. Последнее, зародившееся в период французской революции, рассматривает нацию как общность людей, объединённых общими взглядами и ценностями и рассматривающих друг-друга как равных и, что важно, в равной степени ответственных за происходящее со страной.
Подобный подход к этому определению в Грузии применён не был, что лишило грузинское общество способности к саморегуляции и самоконтролю и развитию в условиях независимости.
От себя замечу, что данная проблема продолжает оставаться крайне актуальной. Современное грузинское общество всё ещё далеко от понимания своей ответственности за судьбу государства. Именно этим я объясняю происходящее в настоящее время, а именно дружные попытки расшатывания конституционного порядка в тот период, когда Грузия находится в состоянии войны на грани очередной утраты государственности. На мой взгляд, одной из важнейших задач современной грузинской интеллектуальной элиты является осмысление существующих проблем, многие из которых совершенно, по моему мнению, верно очерчены автором представленной статьи с последующим поиском их решения.
По большому счёту это единственный путь, так как объяснение всех своих бед происками внешних или внутренних врагов совершенно бесперспективно. Враги на то и существуют, чтобы заниматься происками, наша же задача сделать так, чтобы вред от их действий для Грузии был минимален. А для этого необходимо чувствовать личную ответственность за происходящее и его последстия, то есть ощущать себя частью единого целого, грузинской нации.