ангел в коммандировке
Та женщина - помнишь: мамой
Звал? - всё и вся
Забыв, в торжестве недвижном
Тебя нося,
Тебя не держала ближе.
Цветаева, "Поэма Конца"
Это были самые болезненные и близкие отношения в моей жизни.
Про нас говорили «кармический союз». Мы перешли все возможные личные границы, взломали чердаки на брудершафт, наелись девиаций, разодрали друг друга до мяса, обглодали до костей и заработали повреждения еще не придуманной степени тяжести. Он считает меня самой большой ошибкой в своей жизни, а я понимаю, что вот так безусловно, сакрально, животно я больше никого не смогу.
Мы никогда не называли друг друга по имени и не переходили на «ты». Когда он назвал меня по имени в первый раз, я поняла, что это конец. С ним я научилась краснеть, много пить, страшно плакать и по-настоящему молиться.
Я держала его два года, вкладывая в это «мы» такое количество воли и смысла, что любого, кто попытался бы нас разъединить, просто разорвало бы на куски. Я держала его, когда он уже давно не любил, не хотел и не мог быть со мной. Держала, когда его начинало тошнить от одного моего присутствия рядом. Я мечтала, чтобы он был мне сыном, братом, внучатым племянником, мужем моей сестры - кем-то, кого нельзя потерять навсегда.
___
Когда мы познакомились, он был смешным, длинноволосым, двадцатилетним. Работал в серьезной компании и носил диснеевскую майку с мультяшным осликом. Мне было 25, я только что переехала в Москву и переживала остатки романа. Я варила ему супы и покупала резиночки для волос, а он приносил мне валерьянку и спал на полу в моей комнате, когда мне было плохо. Однажды он просто выгнал двухметрового альфа-самца, который выжимал мне мозг, и мы начали жить вместе. И сразу стало понятно, что мы жили вместе всегда: никакой притирки, ни одного недовольного «ставь шампунь на полку», и бешеная эмпатия вместо.
Я страховалась: «только давай не будем обозначать, потому что у тебя это быстро пройдет», а он опускал руку мне на живот и говорил: «... выходи за меня». И я бросила свою разнообразно разноцветную жизнь и начала вить гнездо.
Он пересадил меня на линукс, привел на анонимные имиджборды и в закрытые чаты для гиков, где я была единственной женщиной, потому что женщины там не выживают. Гики виртуозно матерились, обменивались картинками про расчлененку и оказались более настоящими, чем 90% благообразных пидарасов, которыми заполнен мой интернет.
___
Я хотела всю жизнь варить ему борщи. Когда он уходил - я умирала.
Когда он уходил на свидания - я покупала ему смешные футболки и ненавидела всех женщин, которые ему не дали. Его в ответ ненавидели несколько взрослых и умных мужчин, которые все это время напивались у меня под окнами, плакали в моей ванной и прилетали за тысячу километров, чтобы побыть рядом, когда я в очередной раз больше не могла жить. Которые меня очень любили, пока я любила его.
Он кричал: «заведи себе любовника» и не мог заснуть, если я приходила под утро. Но меня выворачивало наизнанку, если чужой мужчина просто брал меня за руку.
Я возвращалась к нему всегда. И как бы страшно мы не ругались, он, не просыпаясь, укрывал меня одеялом и вынимал из волос маленькие детские заколки.
Я могла за него убить, и иногда жалею, что кто-нибудь вовремя не пристрелил меня.
Я разлила в него столько слез, что любое море примет его за своего. Особенно мертвое.
___
Однажды восьмого марта он встречал меня в переходе метро, у него в руках был букет цветов. Я несколько минут стояла и просто смотрела, как он там стоит и ждет меня, с цветами, восьмого марта, меня. Цветы были для другой женщины. Эти несколько секунд понимания я буду помнить всю жизнь. Я никогда с ним об этом не говорила.
И, когда спустя полгода он, не признающий дней рождения, подарков и прочей фигни, вдруг спросил: «что тебе подарить?», я сказала: «подари мне цветы». Он удивился: «и все?». Это было на пороге маленького магазинчика между Калужской и Беляево, примерно в восемь вечера. Когда я открывала дверь, у меня дрожали руки.
В мой день рождения мы час плутали на Киевской в поисках квартиры, которую собирались снять. Я думала, он забыл. Был дождь, я промокла насквозь. Вдруг он останавливается у длинных цветочных рядов и покупает мне 27 роз. Я говорю: «сумасшедший!», а у него такой вид, будто он в одиночку взял Берлин.
Через час мы возвращаемся домой, и в метро нам все восемь станций улыбается пьяный фанат в зенитовском шарфе, потом подходит, смешно извиняется и вдруг желает нам сына. Он утыкается в карту метро, а я закусываю губы так, что чувствую вкус железа.
___
Он был первым человеком, ради которого я бросала курить и перестраивала себя так стремительно, что временами закладывало уши. И единственным мужчиной, с которым мне правда хотелось целоваться.
Он может разрушить меня одной фразой. Он видит меня настолько, что понимает, когда я вру, самой себе.
Я не могу сказать про него "лучший мужчина" или "самый главный" или "особенный", потому что для него у меня нет категорий. Но все еще - бабочки в животе, если он обнимает.
Я выходила из него так болезненно и страшно, что до сих пор не понимаю, как осталась жива. Смысл фразы «мы никогда не будем вместе» дошел до меня только в этом августе, и я пережила самую чудовищную фрустрацию в своей жизни. Но об этом не сейчас.
___
За два года мы расставались максимум на три недели. Если он уезжал на два дня, я надевала его рубашку со смешными пуговицами и затевала уборку, потому что все равно не могла заснуть. Потому что, когда его долго нет в моем пространстве, мне физически плохо. Вчера я фотографировала детали - брошенные наспех тапочки, компьютер микросхемами наружу, непарные носки на столе, аккуратно загнутый угол одеяла. Потому что у меня не осталось сил запоминать.
Сегодня мы разъехались навсегда. Я не знаю его новый адрес и знаю, что он не позвонит. Во всяком случае в ближайший год, два или три. Я очень хочу, чтобы он был счастлив, но не приму ни одну его женщину, во всяком случае - в ближайший год, два или три.
И это все не про любовь и не про расставание, просто иногда кажется пиздецки неправильным: человек такой тебе, даже не близкий, а нутряной, проросший и пророщенный, а рты и жизни - врозь. И это такое врозь, когда даже шагов не слышно.
Я точно знаю, что дальше у каждого из нас будет все хорошо. Я не сломалась, не окоченела, не покрылась коркой. Но сегодня я лягу спать в его рубашке и, может быть, завтра - тоже.
***
На этой фотографии мне - 26, ему - 20, у меня болит голова, но я прижимаюсь к нему, и голова проходит.
так осу, убив, держат в пальцах - "ужаль. ужаль".
так зареванными идут из кинотеатра.
так вступает осень - всегда с оркестра, как фрэнк синатра.
кто-то помнит нас вместе. ради такого кадра
ничего,
ничего,
ничего не жаль.
vero4ka
*не для всех